ЗАПИСКИ СЕЛЬСКОГО СВЯЩЕННИКА - Георгий Эдельштейн

"— А не было у Вас желания перейти в другую юрисдикцию, скажем, в Зарубежную Церковь?

— Дело в том, что я не разделяю позиции карловацкой церкви, я, как они выражаются, «советский архиерей» и не собираюсь ни от чего отрекаться, ни в чем приносить извинения. Я жил в Советском Союзе, я был гражданином своей страны, я имел контакты с советской властью, я добровольно сотрудничал с КГБ, меня никто к этому не принуждал, и мне стыдиться не за что".

В другом интервью архиепископ Хризостом говорил: "Среди нас, архиереев, есть настоящие гэбэшники. Вот, например, митрополит Мефодий Воронежский. Он офицер КГБ и атеист".

Слово "гэбэшник" не только обозначает профессию, но и ясно показывает отношение говорящего к этой профессии. Какие же из них "настоящие"? По какому критерию следует отличать "советских архиереев, добровольно сотрудничающих 18 лет с КГБ и не стыдящихся этого" от "чиновных архиереев, сотрудничающих с КГБ" и от "настоящих гэбэшников"?

Архиепископа Хризостома я впервые увидел 1 октября 1979 года в здании ОВЦС, что на улице Рылеева в Москве. Я пришел к самому началу рабочего дня, но Хризостом пришел еще раньше и уже был в кабинете с какой-то японской делегацией. Типичный гэбэшник за столом у входа ("У нас в ОВЦС и в Совете по делам религий кругом сотрудники КГБ", — говорил Хризостом в том же интервью11) отказался пропустить меня к заместителю председателя отдела: он-де занят и вообще по личным вопросам не принимает. Доложить обо мне Хризостому тоже отказался. Я сел на стул в передней и просидел на нем, не вставая, почти семь часов. Мимо дважды проплывал Высокопреосвященнейший председатель ОВЦС митрополит Ювеналий, к нему со всех сторон бросались под благословение, я не мог заставить себя встать, сидел, словно приклеенный. В конце рабочего дня ко мне неожиданно подошел Хризостом. "Вы чего здесь сидите? Кого ждете?" — "Вас, Владыко". — "Хорошо, через 15 минут приму".

92

И действительно, принял через 15 минут, а через месяц вызвал телеграммой в Курск и рукоположил.

Во время беседы в кабинете состоялся очень характерный диалог. "Почему раньше ко мне не обращались, если епископ Викторин вам советовал?" Я ничего не ответил, и Хризостом прореагировал мгновенно: "Гэбэшниками нас всех считаете?" — "Ты глаголеши, если простите, Владыко". Хризостом не ответил. Но, провожая меня, у самой двери, вдруг, казалось бы, ни с того, ни с сего, тихо, словно сам себе, сказал: "Напрасно все так гэбэшников боятся, они не самые страшные, с ними можно договориться, они хоть что-то понимают. Хуже всех партийные функционеры, с ними ни о чем говорить нельзя, они ничего понять не способны".

За 30 месяцев служения в Курско-Белгородской епархии я встречался с правящим архиереем раз десять, не более, но каждая встреча оставила какое-нибудь очень яркое впечатление на много лет. Прежде всего, фантастическая работоспособность. Еженедельно с понедельника по пятницу он — в ОВЦС, люди с утра до позднего вечера, одна за другой деловые встречи, иностранные делегации, с каждой нужно не просто приятно побеседовать, но и решить какие-то вопросы, а потом написать агентурный донос "куда надо". Десятки телефонных звонков из церковных и светских учреждений. В пятницу вечером — на поезд Москва — Курск, в субботу утром — Литургия и, как правило, диаконская или иерейская хиротония. Потом целый день напряженная работа в епархиальном управлении. Настоятели храмов, старосты, самые разные другие посетители. Назначения, перемещения, склоки, разносы, финансовые дела, строительство епархиального управления. Стиль руководства — волевой, все решает только сам Владыка. Секретарь — просто технический исполнитель и мальчик для битья. В субботу вечером Всенощное бдение, в воскресенье утром — Литургия и, как правило, еще одна хиротония. В воскресенье вечером служба и прямо из Собора — на поезд Курск — Москва. В понедельник утром — ОВЦС.

Такой же работоспособности он неукоснительно требовал от всех в епархии.

"Владыко, — спрашиваю его как-то за обедом в его доме, за столом больше никого нет, — где вы научились так безжалостно относиться и к себе, и к другим людям?" — "Митрополит Никодим научил, — отвечает без запинки. — Вот кто действительно работать умел, а я только посредственный ученик его". Имя Нико-

93

дима (Ротова) Хризостом произносил не очень часто, но непременно с каким-то не свойственным ему неподдельным трепетом в голосе, словно прикасался к святыне. "Мне бы хотелось, отцы, предупредить вас, — обратился он как-то к священникам кафедрального Собора, — я человек очень горячий, вспыльчивый, мне иногда трудно бывает контролировать свои эмоции. Если кто-то грубо оскорбит меня или намеренно сделает какую-то подлость, я могу вспылить и отвесить обидчику полной мерой. Даже с добавочкой, с походом, — поглядел он на протоиерея Льва Лебедева, который только что при всех действительно нахамил ему из-за ектений об оглашенных. — Но если мне дать одуматься, если пройдет всего несколько минут, я легко успокоюсь и всегда прощу. Вьгвсе знаете по опыту: я не злопамятен, я не умею мстить. Но если кто-то посмеет неуважительно отозваться о митрополите Никодиме, — берегитесь, отцы! — я долго не прощу. Пожалуй, не прощу нахалу никогда".

"Настоящего образования у меня нет, ни светского, ни духовного", — любит, чуть кокетничая, повторять Хризостом, понимая, что отсутствие школы он отлично компенсировал природным умом и самообразованием. Системы нет, но знания во многих областях обширные. "Знаете, отцы и братие, если я просил митрополита освободить меня на два-три дня, чтобы подготовиться к экзаменам, он обычно говорил: «Погоди, сделай пока вот что, вот что и вот что, дела очень важные и срочные. А когда полетим (или поедем) туда-то, я тебя ничем занимать в самолете не буду, вот и подготовишься»".

Через два дня после иерейской хиротонии, 13(26) ноября, архиепископ пригласил меня вместе со всеми священнослужителями Собора на обед по случаю дня своих именин. Сам почти не ест, выпил две небольших рюмки коньяку (никакого шика, очень дешевый в те годы трехлетний армянский) и все время говорит. На столе бутылок нет. Милый, тихий, болезненный дьякон Василий бесшумно скользит вокруг стола и наполняет рюмки. Но выборочно. Изредка ловит взгляд архиерея и безошибочно прочитывает там все приказы и рекомендации. Отцы, кому еще подливают, держатся свободно, исправно опорожняют рюмки, беспрерывно жуют, время от времени подобострастно хихикают и всем корпусом демонстрируют почтительнейшее внимание и безусловное согласие со словами владыки. Не хихикает и не пьет лишь о. Лев Лебедев. Говорят, пить ему нельзя, у него ампула зашита12.