Игра с нулевой суммой (СИ) - Брэйн Даниэль

Мерин без возражений встал там, куда Алёха его поставил, и вроде бы сразу заснул. Алёха подошёл ближе к костру – Бенька безмятежно спал, положив руку под голову, а вокруг него сияло что-то странное. Защитное поле? Здорово. Сейчас оно ещё и орать начнёт?

Проходить сквозь это поле Алёха не решился. Зато его внимание привлекли картинки. Бенька, пока их ждал, что-то рисовал на песке – или это был не песок, а глина? Но это было неважно.

Потому что картинки двигались.

Алёха протёр глаза. Нет, ему точно не показалось.

Темнота мешала толком рассмотреть то, что на картинках было изображено, хотя Алёхе очень хотелось. Пытаясь повернуться как-нибудь поудобнее, он неосторожно тронул рукой светящееся поле, и оно издало гулкий низкий звук – неприятный – и сразу пропало. Мерин заржал. А Бенька вскочил.

В общем-то, так себе защита была.

– Алох?

– Ну да, а кто ещё может быть, – пожал Алёха плечами. – Это ты рисовал? Красиво.

Красиво оно или нет, конечно, было неясно. Но надо было что-то сказать, и желательно – приятное. Бенька же вспыхнул, покраснел как осенний кленовый лист, и быстро затёр рисунки ногой.

– Ну и зачем? – удивился Алёха. – Я даже не…

– А кому это надо, – буркнул Бенька. – Глупости.

И сел, отвернулся к костру. Алёха заметил, что он сунул руки в пламя, но не отдёрнулся. Значит, и вправду огонь его не обжигал.

– Послушай, – тронул его за плечо Алёха, хоть и знал, что Беньке это, скорее всего, не понравится. –Ты… где-то учился этому?

– Этому не учатся, – вздохнул Бенька. – Это или есть, или нет.

– Ты мне это уже говорил, – обиделся Алёха. Пусть они и считают его дурачком, но не до такой же, в конце концов, степени. – Но ведь это… это же замечательно!

Бенька нехотя повернул к нему голову. Подумал, наверное, что Алёха над ним издевается, только вот зря.

– Это очень здорово, – продолжал Алёха. И действительно – здорово, и не опасно для окружающих, как пиромагия или вот то, что эта вредина Орнели вытворяет. – Это ещё лучше, чем розы Амарека. Правда.

Бенька смотрел с недоверием.

– Ты что, в самом деле так думаешь? – спросил он, прищурившись. – Розы и вот эти…

– Конечно, – Алёха на полном серьёзе кивнул. – А если ты научишься по-настоящему рисовать, твои картины тоже будут живые?

Бенька пожал плечами и почему-то сжал губы.

– Не знаю, – наконец сказал он. – Какая разница. Такой дар мне стыдно иметь, я просто… устал очень, уснул и не стер их, – закончил он совсем тихо.

– Это же искусство! – Алёха для пущей убедительности даже вытаращил глаза. – Оно дарит радость!

– Вот это? – Бенька вытаращился на него, словно Алёха обозвал искусством коровью лепёшку. – Ты, конечно, можешь этого и не понимать, – процедил он сквозь зубы, – но ты словно не в замке жил, а в лесу.

– Да при чём тут замок? – вспылил Алёха. – Это же…

Бенька тяжело вздохнул и спросил его, словно маленького ребёнка:

– Ты знаешь, что такое искусство?

– Конечно! – бодро ответил Алёха. – Да это же все знают…

– И что же? – с откровенной иронией поинтересовался Бенька.

– Это… – начал Алёха – и запнулся. И растерялся. Как же так? Он же ведь отлично знает, что это такое! А сказать не может. – Это красота, – выдавил он из себя. И добавил всплывшее в памяти: – И образы.

Бенька снова вздохнул и поглядел на него снисходительно и печально.

– Ты просто скажи, какое оно бывает, – предложил он.

– Да не знаю я! – возмутился Алёха таким допросом. Тоже экзаменатор выискался. – Разное! Живопись вот – искусство!

– Низкое, – раздражённо сказал Бенька. – А мне не пристало таким заниматься, – добавил он очень сердито. – Если бы стихи или музыка… если бы меня так цырна слушалась! Или самдал!

– Да картины в сто раз лучше каких-то стихов! – запальчиво воскликнул Алёха и прикусил язык под Бенькиным взглядом, да, кажется, поздно.

– Ты… ты просто неуч! – отрезал Бенька, кажется, даже не сразу подобрав эпитет.

И отвернулся, возмущённо, зло и обиженно. А Алёха сел и попытался понять, что он опять сказал не так и в каком это смысле искусство – «низкое». Вот если по ассоциации с кино, то какое можно назвать низким? Комедии, наверное? Нет, какой-то тут странный мир… чем, ну чем дурацкие стишки хуже картин? Кто тех поэтов вообще знает, а картины вон в музеях висят и миллионы стоят. А какой стишок стоит миллион? Да никакой! Музыка может, да… хотя нет – никакая музыка столько не стоит тоже.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хотя, может, у них тут по-другому всё. Даже наверняка.

И что сказать Беньке? Если у них тут картинки – как у нас стишки? Хотя вот есть… был же Пушкин. И этот… разные, в общем, поэты были. Их тоже великими называют и в школе учат… у-у-у, как это Алёха ненавидел! Нет, всё-таки в его нынешней жизни точно есть что-то хорошее. Например, ему никогда уже не придётся учить стихов. Никаких.

– Низкое – это обычные, – сказал наконец Алёха то единственное, что придумал. – А у тебя они движутся же. Как в… – он хотел было сказать – «как в мультиках», но вовремя спохватился. – Так целые истории рассказывать можно. Показывать.

Бенька сначала никак на эти его слова не среагировал. Алёха решил уже, что опять брякнул глупость, но Бенька вдруг развернулся и с какой-то нереальной и даже немного пугающей по этой причине серьёзностью переспросил:

– Показывать истории? То есть, это почти как литература?

– Это лучше! – со всей доступной ему убедительностью признался Алёха. – Это как и театр, и литература!

Сказать-то он сказал, и даже воскликнул – и тут же язык и прикусил. Потому что кто их тут знает – может, у них стихи можно, а простую литературу тоже фу? И нельзя? А театр вообще… вот когда-то, вспомнил Алёха, актёров даже на кладбищах не хоронили. Ой, кажется, он опять что-то совсем не то ляпнул…

– Театр, – тихо-тихо прошептал Бенька – и вдруг… разревелся. Правда, беззвучно – просто слёзы потекли по щекам, а Бенька их даже и не утирал.

Алёха перепугался не на шутку. Вот как вернётся сейчас Орнели, увидит всё это и решит, что Беньку тут… кто её знает. Пороли. Или ещё что. И всё – вздёрнет Алёху на суку прежде, чем он рот откроет. Или придушит, как Вейдер своих адмиралов. Алёхе, собственно, способ будет абсолютно неважен, главное – результат.

А Бенька останется совершенно один!

– Ты… не реви, пожалуйста, – попросил он. И хотел было добавить – потому что тебе же нельзя, но уже не успел.

Глава девятнадцатая

– Что случилось? – Орнели подошла так тихо, что Алёха аж подскочил на месте от её голоса. Ну вот – началось. Всё как он и боялся. Бенька ещё ревёт, и теперь эта ведьма… она же правда ведьма, это даже не ругательство! – что-нибудь с ним, с Алёхой, сделает. Недоброе, судя по плотно сжатым губам.

– Скажи, – Бенька поглядел на Орнели сквозь слёзы, даже не попытавшись их утереть, – ты думаешь, мои картинки… – он шмыгнул носом, и вид у него вдруг стал очень виноватый.

– Какие картинки? – спросила Орнели.

И нахмурилась.

– Я… это был мой секрет. Почти секрет, – Бенька с шумом втянул воздух и покосился на Алёху. – Ты сохранишь?

– Конечно, – Орнели подошла ближе и велела Алёхе: – Лошадью займись – я привела.

Ту самую? На которой она ехала? Вот это создание, которое все порывалось пойти на двух ногах? Она издевается! И потом, Алёхе совершенно не хотелось уходить сейчас. В конце концов, это просто несправедливо!

– Погоди, – приказал Бенька Алёхе, и Орнели удивлённо вскинула брови. – Я покажу.

Он поднялся, взял какую-то ветку, подошёл к тому месту, где рисовал прежде, и, присев на корточки, начертил на земле линию. Потом ещё одну, и ещё – и вдруг на песке задвигалась тварь вроде ящерки, но с длинными узкими крыльями и тонкими рожками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Вот, – сказал Бенька, застенчиво и совсем по-детски глядя на Орнели.

– Я не знала, что у тебя есть дар, – тихонько проговорила она.