Исследование авторитарной личности - Теодор Адорно

Можно процитировать два примера, характерных для лиц с высокими показателями, взятыми из выборки в Лос-Анджелесе. 5006, очень высокие показатели по всем шкалам, один из немногих наших интервьюируемых, признавший, что готов убивать евреев15. Его дед был дантистом, а отец не смог им стать, и он страстно стремится вернуть социальный статус деда. Что касается проблемы неудачной идентификации, то здесь существенно, что образ отца заменяется образом деда, то есть идеей «памяти о лучших временах», доброй семейной традиции, нарушенной недавними экономическими сдвигами, сыгравшими большую роль для предфашистского, постинфляционного поколения в Германии.

5013, также имеющий очень высокие показатели по всем шкалам, называет своего отца-хиропрактика доктором – обычай, широко распространенный среди самих хиропрактиков. Если пример Германии и учит чему-нибудь, и если наше понятие полуэрудиции верно, то можно ожидать, что фашистская платформа имеет большую привлекательность для неакадемических «ученых» и «докторов»16.

5. Комплекс узурпатора

Цель, к которой полуосознанно стремится псевдоконсервативная ментальность, – установить диктатуру экономически сильнейших групп. Она должна быть достигнута посредством массового движения, которое обещает безопасность и привилегии так называемому «маленькому человеку», то есть растерявшимся членам среднего и нижне-среднего класса, цепляющимся за свой статус и кажущуюся независимость, если они объединятся с нужными людьми в нужное время. Это стремление проявляется посредством псевдоконсервативной идеологии в ее зеркальном отражении. Правительство, состоящее из избранных представителей, обвиняется в отступничестве от демократии. Рузвельт и Новый курс в особенности подвергались упрекам в стремлении к диктатуре и узурпаторстве. Таким образом, псевдоконсерваторы обвиняют прогрессистов как раз за то, что они хотели бы сами совершить; они используют свои обвинения как предлог «для разгона негодяев». Они призывают к защите демократии от ее «извращений», а сами, атакуя эти «извращения», стремятся окончательно ее уничтожить. Псевдоконсервативная идеология совпадает полностью с проекцией в психике.

Можно задать вопрос, отчего же люди, так любящие власть, если они действительно считают политику Рузвельта жесткой диктатурой, не одобряют и не поддерживают ее. Для этого есть несколько объяснений. Во-первых, социальные типы – представители псевдоконсерватизма, не относят себя к тем, кто извлек выгоды из Нового курса. Новый курс для них – это правительство безработных; и даже если они получают пособие по безработице, все равно это их возмущает, так как демонстрирует им то, чего они никак не хотят признать: их принадлежность к среднему классу утратила экономическое обоснование. Во-вторых, для них администрация Рузвельта никогда не была достаточно сильной. Они хорошо понимают, какое сильное противодействие оказывают Новому курсу конгресс и Верховный суд; им известно, или так кажется, на какие уступки должен пойти Рузвельт: он должен обеспечить высокие должности тем, кто находится в оппозиции к его курсу, например, Джесси Джонсу. Они кричат «диктатор», ибо хорошо поняли, что Новый курс – это вовсе не диктатура, и, как авторитарный образец, он соответствует их идеологии. И, наконец, их идея сильного человека, не важно, в каких терминах она выражена, связана с образом реальной силы: поддержкой наиболее мощных промышленных групп. Для них прогрессисты в правительстве – настоящие узурпаторы, и не столько потому, что они незаконно присвоили себе права, несовместимые с американской демократией, сколько потому, что они заняли положение во власти, предназначенное для «достойных людей».

У псевдоконсерваторов есть вполне определенное чувство «легитимности»: к легитимным руководителям относятся те, кто действительно управляет производством, а не те, кто обязан своей эфемерной властью формальным политическим процессам. На этот мотив, играющий существенную роль в предыстории германского фашизма, нужно обратить более серьезное внимание, поскольку он не совсем противоречит социальной реальности. Пока демократия остается действительно формальной системой политического управления, которая осуществила при Рузвельте вторжение в экономическое поле, но не затронула экономические основы, то бесспорно, что жизнь людей зависит от экономической организации страны и в конечном счете скорее от тех, кто управляет американской промышленностью, а не от тех, кто стал избранником народа.

Псевдоконсерваторы чувствуют ложность идеи демократического управления «от имени народа». Они сознают, что их судьба не зависит от похода к избирательным урнам. Однако их протест направлен не против опасного противоречия между экономическим неравенством и формальным политическим равенством, а против демократической формы как таковой. Не попытавшись дать этой форме демократии адекватное содержание, они хотят разрушить ее как таковую и привести к прямому управлению тех, кого они считают наиболее сильными.

Основу идеи диктатуры, которая состоит в том, что демократия нереальна при существующих условиях, можно подтвердить двумя цитатами опрошенных со средними показателями. М1223h, указав, что демократы становятся коммунистами, а профсоюзы нужно обуздать, замечает: «Народ не управляет страной».

М1225а высказывается о демократии осторожно: «Предполагается, что это должно быть правительство народных представителей».

На вопрос, существует ли она в стране, он отвечает коротко: «Нет», но тут же поясняет довольно стандартным: «У нас ее столько, сколько возможно».

Точно так же М1223h смягчает свою критику замечанием: «Америка все еще демократическая страна, но слишком быстро уходит от демократии».

Противоречивые высказывания этих двух людей показывают, что их сбивает с толку антагонизм между формальной политической демократией и реальным социальным контролем. Они понимают, что видят этот антагонизм. Однако им не хватает смелости объяснить его, и они отказываются от своих мнений, чтобы не выглядеть «нереалистичными». Конформизм действует как тормоз в их политическом мышлении.

Приведем два примера настоящих фантазий на тему узурпации.

М208, имеющий средние показатели по Е и F, высокие по РЕС, настаивает, по словам интервьюера,

что президент Рузвельт потерял на выборах несколько тысяч голосов согласно тем подсчетам, которые он сделал со своим отцом на основе сообщений по радио; отсюда можно сделать вывод, что официальные подсчеты были некорректны.

Хотя этот человек «против правительственной неразберихи и некомпетентности, за инициативу и соревнование», он пока испытывает безграничное доверие к социальному контролю со стороны соответствующих организаций:

«Наилучшими организациями для граждан, нужными для того, чтобы оказать влияние в своем округе, являются местные торговые палаты. Улучшая свой город, вы делаете его привлекательным и способствуете его процветанию». Он сказал, что вступил в торговую палату Сан-Франциско и что эта организация рассылает открытки всем жителям города, чтобы увеличить количество своих членов.

М656, Н , приговоренный к сроку за грабеж и подлог, был проинтервьюирован вскоре после смерти Рузвельта. Когда его спросили, что он считает сейчас самой большой опасностью для страны, сказал:

Правительство, которое у нас было и привело к войне, нацистская диктатура.

M109, Н , вышеупомянутый студент-токсиколог, убежден, что Рузвельт только претворял идеи Гувера. Это мнение нередко встречается среди предубежденных респондентов, рассматривающих Новый курс как узурпацию, или даже «воровство» идей у оппонента. На дальнейшие расспросы о Рузвельте он сказал:

Он узурпировал власть, чтобы сделать необходимое – он взял власти больше, чем нужно, и у него были подозрительные дела с Черчиллем и Сталиным, о которых мы ничего не знаем.

В результате представление об узурпаторе совпадает с понятием заговорщика, который занимается «секретными» делами в ущерб своей стране.

Постоянство и настойчивость, с которой высказывается идея узурпатора, а также абсурдный характер многих утверждений подтверждают, что мы не случайно назвали это «комплексом», поскольку идея эта основана на широкой и устойчивой психологической конфигурации. Насколько нам известно, в психологической литературе этому комплексу не уделяли никакого внимания, хотя связанные с ним конфликты необычайно распространены в западноевропейской драматургии. Отсюда следует предположить, что у данного комплекса на уровне динамики инстинктов имеются глубокие корни. Достаточно вспомнить самые знаменитые трагедии Шекспира: «Гамлет», «Король Лир», «Макбет», «Юлий Цезарь» и «Ричард III» – так или иначе они связаны с идеей узурпации. Тема узурпатора проходит красной нитью через все драмы Шиллера – от Франца Моора в «Разбойниках» до «Димитрия». Этому легко найти объяснение на социопсихологическом уровне, то есть на уровне достаточно поверхностном и абстрактном. Власть и привилегии, требующие жертв от всех, кто не пользуется ее преимуществами, возбуждают к себе отвращение и глубоко ранят стремление к равенству и справедливости, возникшее с развитием нашей культуры. В глубине души все считают любые привилегии незаконными. Однако каждый испытывает постоянное давление, вынуждающее его приспособиться к окружающему миру, к системе властных отношений. Процесс происходит на протяжении веков, и его результаты повлияли на структуру современной личности, стали ее неотъемлемой частью. Это значит, что люди научились подавлять свое отвращение к привилегиям, привыкли считать законным то, что раньше считалось беззаконием. Но поскольку привилегии неотделимы от людских страданий, то никогда с ними никто полностью не смирится. Поэтому к ним наблюдается исключительно амбивалентное отношение. И если их принимают сознательно, то отвергают бессознательно. Таким образом, возникает эмоциональный компромисс между вынужденным признанием власти и ее неприятием. Неприятие переносится с «легитимных» представителей власти на тех, кто хочет отнять власть у них же, кто в своих целях отождествляет себя с властью, но нарушает при этом кодекс существующих властных отношений. В этом случае идеальным объектом такого переноса становится узурпатор; его можно обвинить в «жажде власти», сохраняя при этом позитивное отношение к существующей власти. И все же в глубине души с этим уживается симпатия к узурпатору. Именно этот конфликт между такой симпатией и вытесненной агрессивностью является драматическим.