Западня для лорда - Маргарет Макфи

Леди Мэриэнн едва заметно покачала головой:

— Гораздо лучше он умеет заботиться о других. Подозреваю, однако, вам это уже известно, — она помедлила, прежде чем продолжить, — раз вы в него влюблены.

— Леди Мэриэнн… — Венеция оборвала себя на полуслове.

— Я узнаю взгляд, которым вы на него смотрите.

— В самом деле?

Спокойные рассуждения Мэриэнн раздражали ее. Эта живущая в мире собственных иллюзий девочка и понятия не имеет о том, в какие отношения могут вступать актрисы вроде нее с аристократами вроде него.

— Да. Пообещайте мне, что не причините ему вреда.

Венеция повернулась к ней, готовая выдать заранее заготовленный ответ, но что-то во взгляде Мэриэнн остановило ее, заставив ограничиться просто кивком.

— Мне пора возвращаться в бальный зал. Вашей репутации будет нанесен урон, если станет известно, что мы здесь разговариваем.

Мэриэнн тепло ей улыбнулась:

— Спасибо, что печетесь обо мне.

Венеция поспешила уйти, чтобы не дать Мэриэнн возможности угадать еще что-нибудь в выражении своего лица.

Рейзби все еще разговаривал с Линвудом.

— У меня разболелась голова, — объявила она, даже не делая попытки казаться убедительной. — В связи с этим, лорд Линвуд, прошу вас отвезти меня домой.

— Разумеется, мисс Фокс.

Он смотрел на нее серьезным взглядом, не выдающим ни единой эмоции. Она улыбнулась ему, дразня, и смело выдержала его взгляд, вызвав волну перешептываний.

— Прошу нас извинить. Рейзби. — произнес он.

Маркиз вздернул бровь и ухмыльнулся, послав Линвуду лукавый взгляд.

Скромно, точно дебютантка, Венеция положила руку на сгиб его локтя, и они покинули зал. Уже в экипаже Линвуд посмотрел на нее:

— Спасибо, Венеция.

— Боюсь, я не понимаю, что вы имеете в виду.

Не сводя с нее взора, он улыбнулся искренней улыбкой, от которой сердце у нее в груди затрепетало. Он благодарил ее за то, что, сказавшись больной, она покинула бал, на котором присутствовала его сестра, избавив тем самым от неловкости.

— У нее глаза такие же, как у вас.

— Но более мягкое сердце.

Венеция подумала о ночи в Уайтчепеле, о том, как он пекся о правосудии для бедной женщины, а потом в экипаже заботился о ней самой. Все это шло вразрез с совершенным им ужасным преступлением.

— Я бы не стала утверждать это с такой уверенностью, лорд Линвуд.

Он улыбнулся. Экипаж свернул на Кинг-стрит.

На следующий вечер Линвуд встретился с Венецией снова. Днем он получил от нее записку с приглашением на ужин к ней домой. Читая послание, он почувствовал, как в животе разливается тепло от предвкушения уединенного вечера в ее обществе и того, к чему это может привести.

Столовая в доме Венеции оказалась столь же элегантной и замысловатой, как и хозяйка дома. Комната была декорирована в мягких кремово-карамельных и топазно-золотистых тонах, гармонирующих с бежевой отделкой стен, демонстрируя первоклассный вкус, к которому стремились многие, но достичь которого удавалось лишь избранным. В столовой стоял длинный обеденный стол красного дерева, украшенный искусной резьбой, пол устилая ворсистый турецкий ковер. Элегантный камин явно создан под впечатлением древнегреческих дорических колонн. Над ним висело массивное зеркало в золоченой раме, по обеим сторонам которого имелись хрустальные канделябры на три свечи. Камин располагался напротив большого полукруглого окна, декорированного кремовыми полосатыми занавесками, задернув которые можно было отгородиться от дождя и холода ненастных дней. На одной из стен Линвуд заметил небольшое полотно Рембрандта. За основное освещение в комнате отвечал необычный белый канделябр, который казался совершенно невесомым по сравнению с тяжеловесными конструкциями, бывшими нынче в моде. Он сочетал в себе элегантность и смелость, качества, присущие самой Венеции Фокс, привыкшей устанавливать моду, а не слепо следовать чужим правилам.

За последние несколько дней Линвуд не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме нее. Кем бы она ни являлась, влечение между ними вполне реальное и очень сильное. Ни одну женщину он не желал с такой страстью, как ее, и никого не мечтал познать так, как ее. Его влечение выходило далеко за рамки простой физиологии. Венеция нравилась ему. Он восхищался ею и даже уважал, хотя в этой игре она выступала его противником. Она поистине мужественная женщина с крепкими нервами, уверенная в себе и сильная, но с мягкой, сострадательной и ранимой душой. Линвуд чувствовал, что между ними возникла связь, которой не было прежде. И она тоже чувствовала. Он видел это в ее глазах, улавливал в реакции ее тела, ее голосе. Их игра стала более напряженной, и Линвуда это радовало.

Он дождался, когда она займет свое место во главе стола, сел в противоположном конце, проложив между ними десять футов отполированной поверхности.

— Декор ваш собственный или уже был в доме, когда вы его приобрели?

— Полностью мой собственный.

— Вы наделены необычайным вкусом.

В знак признательности она прижала руку к груди и слегка улыбнулась.

— Я не мог не заметить Рембрандта.

Картина стоит целое состояние, куда больше, чем смогла бы заработать даже самая высокооплачиваемая и успешная актриса.

— Это подарок.

— От поклонника?

Чувствуя, как в нем закипает гнев, Линвуд подумал о Клэндоне. Но даже незаконнорожденный отпрыск Ротерхема едва ли мог позволить себе купить такую дорогую вещь. Потом он вспомнил, что Рейзби упоминал о Арльсфорде, Гантере, Монтейте и Йорке.

— От моего отца.

— Который, похоже, вовсе не сельский священник.

— Нет.

Она отвела взгляд, показывая, что не желает развивать эту тему.

Разговор прервался, когда прибыл дворецкий Альберт и лакеи, принесшие множество серебряной посуды, которой стали сервировать стол. Два лакея остались у стен, готовые в любой момент услужить.

— Надеюсь, вы голодны, Френсис, — произнесла Венеция, глядя ему прямо в глаза. Она впервые назвала его по имени, и он осознал всю значимость этого.

— У меня волчий аппетит, Венеция. — Он не сводил с нее глаз.

Улыбнувшись, она стала накладывать себе еду. Линвуд дождался, когда она сделает выбор, и лишь тогда стал выбирать сам.

— Кушанья восхитительны, — похвалил он.

— Я передам вашу похвалу кухарке.

Они разговаривали о ничего не значащих вещах, взгляды на которые у них совпадали, и ели. Лакеи следили за тем, чтобы бокалы не пустовали. Будучи наедине с Линвудом, знающим о ее нелюбви к шампанскому, Венеции не нужно было притворяться, поэтому им подали вино.