Преодоление: Роман и повесть - Иван Арсентьев

Ветлицкий посмотрел издали, как штампует на прессе Зина, усмехнулся. «Вот кого не требовалось упрашивать остаться на сверхурочную, сама набивалась работать, но сегодня руки ее были не нужны».

А если бы и нужны были, Ветлицкий еще подумал: оставить ее или нет? Первое время старания Зины рассматривались им как стремление познать скорее свою будущую профессию, обрести. уверенность, самостоятельность, перенять все лучшее у своей наставницы Катерины и обогнать ее во всем. Но спустя некоторое время, он почувствовал, что от чрезмерных стараний Зины стало попахивать жадностью нетерпеливого человека, рвущегося вперед из‑за денег. Она была очень щепетильна, и Ветлицкий мог бы не спрашивать, чего она хочет добиться от жизни: этот сорт «порядочных девушек» он знал достаточно хорошо. Цель их жизни не блещет новизной, она вторична, как вторично почти все в мире. Эти девушки быстро преображаются, теряют свою самобытность, перенимая то, что лежит на виду, что бросается в глаза, бьет в уши, все то, что само прилипает и нивелирует их, делая похожими одну на другую, как две мутные капли. Уж сидела бы лучше эта Зина в своей деревне возле своей мамы.

Невеселые мысли Ветлицкого оборвал громкий, резанувший уши крик. Оглянулся и бросился бежать в ту сторону, куда бежали рабочие, — к прессу Зины. Девушка лежала скорчившись, усыпанная золотистыми блестками латунных кругляшков. На подвернутой левой руке первая фаланга среднего пальца отрублена. Лицо белое, глаза закрыты, халат и оголенные ноги забрызганы кровью.

Ветлицкий склонился над ней. Кругом стало тихо, лишь постукивали слегка шестерни работающих вхолостую прессов. Почти весь участок столпился возле Зины. Она не приходила в сознание, видимо, сильно ударилась головой об угол ящика.

Ветлицкий обвел взглядом рабочих, остановился на Козлякине.

— Бегом в санчасть! Нет, постой, звони по телефону. Катерина, скорей воды! — повернулся он к застывшей в испуге Зининой наставнице.

Бородатый Элегий Дудка вдруг позеленел, нагнул голову, закрыл рот ладонью и, покачиваясь, поспешно выбрался из толпы. Его тут же стошнило в короб с отходами.

Люди пришли в движение, кто‑то принес портативную аптечку. Ветлицкий встал на колени, сунул ладонь под голову девушки, приподнял. Пальцы стали липкими. Катерина дрожащими руками протянула стакан холодной газировки. Ветлицкий побрызгал на бледное лицо Зины, она шевельнулась. Катерина взяла индивидуальный пакет, принялась бинтовать покалеченный палец пострадавшей. Зина в сознание не приходила. Так и увезли ее на машине, прибывшей из заводской больницы.

Прерванное путешествие

Не от трезвона будильника и не от шума автомобилей проснулись водные туристы: их разбудили зорянки, кукушки да синицы своими переливчатыми трелями, молодецкими запевками, которые неслись из густой чащобы ольхи, сливаясь с органным гулом водосброса плотины, с перестуками мельничного колеса. Их разбудили удивительные запахи, висевшие над пой–ной, — запахи речной воды, цветущей липы и сена, не иначе — кто‑то разворошил рядом душистую копну. Удивительно роскошное выдалось утро.

«Поэзия в ослепительной оправе солнечных лучей», — изрек высокопарно Круцкий.

Умывшись, туристы перекусили, нагрузили байдары и отчалили. Норовистая Лубня тут же принялась за свои старые фокусы. Оказалось, она не только по–змеиному извилиста, но и по–змеиному коварна. Местами напоминает горные порожистые речки. Байдарочники не успевали перекладывать свои суда с борта на борт и с разгона врезались в завалы — только треск раздавался над поймой. Лодку Крупного то и дело разворачивало поперек узкого русла, она цеплялась кормой и за берег, носом — за другой, застревала, уподоблялась деревянному брусу кладки. Судоводитель, спасая посудину от положения «оверкиль», поспешно бросался за борт и, то вплавь, то стоя по горло в воде, разворачивал ее по течению. Все были мокрые от пяток до макушки, но тяготы походной жизни переносили стойко.

Чета Конязевых ‘ отстала, и одиночка просто–Филя, вырвавшись стремительно вперед, стал лидером. Постепенно речка становилась шире, справа показалась небольшая травянистая заводь. Среди розовых метелок водяной гречихи и стрелолиста покачивалось что‑то темное. «Бочонок?» — заинтересовался любопытный просто–Филя и подгреб ближе. «Тьфу!» — плюнул он с отвращением. То оказался не бочонок, а вздувшийся дохлый телок. Просто–Филя скорей отвалил в сторону, но вдруг губы его сморщились в подловатой ухмылке, он резко затабанил и развернулся обратно. Оглянувшись, нет ли кого поблизости, всадил изо всех сил острую лопасть весла в рыхлую массу падали. Раздалось шипенье, как от спустившего ската грузовика, и тут же убийственное зловоние поплыло над мирной заводью.

Напакостив плывущим сзади, просто–Филя замахал проворно веслом, чтоб удрать подальше. В чащобе цепких тростников затаился, наблюдая. Вскоре на повороте показался Круцкий с Яствиным. Они походили на олимпийцев, рвущихся к финишу на последних метрах дистанции: байдара неслась стрелой. В такт взмахам весел раздавались возмущенные возгласы Крупного:

— Эт‑то не иначе просто–Филя паскудник! Подстроил! Я ему!..

— Не может быть, — отвечал Яствин. — Эго чересчур.

Но Круцкий лучше знал своего родственничка. Тот, услышав угрозу, стал выжидать, пока начальники проплывут вперед, и тогда двинулся следом.

Опять речка начала сужаться, берега поднялись выше, стали стенами. Впереди за небольшим, но глубоким водоемом, — очередная запруда. Плотина рублена из толстых дубовых бревен, посередине — узкий сток. Если заглянуть в прорезь стока на ту сторону, видно, как вода несется по пологой наклонной плоскости деревянного слипа. На байдаре можно спуститься, как на салазках с горки, да вот беда: уткнулась носом в узкую щель и ни с места! Не проходит по ширине.

Круцкий прищурился задумчиво на прорезь в плотине, похмыкал.

— Лидер наш как‑то прошел, — констатировал Яствин.

Круцкий шлепнул себя ладонью по лбу:

— Все ясно! Проскочим.

Чтоб уменьшить осадку байдары, он высадил Яствина на плотину, затем накренил судно круто на борт, едва не зачерпнув воды, и так, почти боком, просунулся сквозь щель в запруде.

Секунду спустя, байдара, подхваченная потоком, соскользнула вниз и закачалась на тиховодье. Яствин обошел гидросооружение берегом. Затащили лодку в кудрявый ивовый лозняк, стали ожидать Конязевых, чтобы помочь им, ежели понадобится. Вдруг, вместо Марека и Геры, появилась байдара просто–Фили и точно таким же манером уткнулась в узкую прорезь плотины. Яствин хотел было крикнуть ему, но Круцкий сделал запрещающий знак.

— Посмотрим, как этот умник будет выкручиваться… Дохлый телок вот–вот его догонит! — захохотал беззвучно Круцкий.

— Закономерно… Не копай яму другому… — заметил поучительно Яствин.

— Борис Семенович! Где вы? — взвыл незадачливый лидер. — А–а-у–у-у! Федор Зиновьевич! Фу–у-у ты, зараза!.. Куда ты прешь! — ругался он, отталкивая веслом падаль, напираемую на него течением. — Да поди ж ты вон! Тьфу! — плевался он и вопил опять, взывая о помощи, но ни Круцкий, ни Яствин не подавали признаков существования.

Вскоре к воплям просто–Фили присоединился возмущенный голос Геры. Тогда из кустов вышел Круцкий и, поднявшись на плотину, показал, что и как надо сделать.

По просто–Филиной карте, качественность которой была установлена в первый же день путешествия, значилось, что до деревни Подлесье — рукой подать. Но перед ожидаемым населенным пунктом речка преподнесла туристам еще один сюрпризец в виде небольшого мостика из тех, которые ежегодно сносятся половодьем.

Круцкий еще на подходе прикинул на глазок зазор между настилом моста и водой, скомандовал:

— Пригибайтесь, Федор Зиновьевич, ниже, пройдем — самый раз!

За несколько метров до мостика байдарочники бросили грести и воткнулись носами в горячую резину палубы. Байдара неслась под мостиком в темноте. Вдруг послышался громкий треск раздираемой материи и следом — приглушенное проклятье. Байдара вырвалась из-под моста, Круцкий оглянулся и ахнул: испуганный начальник главка сидел в самом что ни на есть растерзанном виде. То ли он чуть опоздал, то ли мало пригнулся, когда байдара нырнула под настил, только получилось так, что мостишко в полном смысле слова поймал его на крючок. Торчавший внизу железный костыль располосовал своим острием куртку Яствина от воротника до низу — остались только рукава.

Конязевы учли опыт впереди идущих, подмостный маневр произвели удачно и, не доходя деревни Подлесья, пристали к берегу. Один просто–Филя не появлялся, все еще плыл где‑то. Гера зашила дядину разодранную куртку, Яствин надел ее и отправился с Круцким в деревню сделать в сельсовете отметку на путевом листе. После этого прошло еще около часа, а третья байдара все не показалась. Конязев, оставив Геру сторожить имущество, побрел берегом назад искать просто–Филю.