Под барабанный бой - Луи Буссенар

— Я не прочь поскорее выйти отсюда.

— О! — присвистнул Раймон. — Будем надеяться, что не застрянем здесь навечно. Безвыходных положений не бывает!

— Ты везде чувствуешь себя отлично, старина! А я задыхаюсь в этом темном колодце. Здесь такой мрак, что кажется, будто ты ослеп. Сердце того и гляди выпрыгнет из груди.

— Ах да, я забыл! Ведь ты — любитель полей и ярких лучей солнца. А я до того, как стать «шакалом», добывал уголь в родном городке Гарде. Так что чувствую себя здесь, как дома.

— Раймон, мне плохо, голова идет кругом, в глазах круги… Придумай что-нибудь!

— Это синдром темноты. Ничего, скоро пройдет!

— Раймон, старина, я умираю…

— Послушай, у тебя полная фляга, глотни чуть-чуть!

— Я не хочу пить!

— Да, вижу, ты действительно заболел. Подожди, мой мальчик, что-нибудь придумаем.

Порывшись в карманах, Раймон чиркнул чем-то, и вдруг слабое пламя осветило пространство.

— О! Ты возвращаешь меня к жизни! — Обозный, вздохнув полной грудью.

В левой руке бывалый зуав держал витую восковую свечу, с которой обычно ходили в погреба, в правой — спички.

— Я стянул ее у майора. Это поможет нам скоротать время. Хватит, по крайней мере, часа на два, а потом мы удерем. Давай изучим обстановку и обсудим план побега.

Подняв свечу, Раймон посмотрел вверх.

— Высоковато! Шесть метров будет. И сужается кверху, как горлышко у бутылки. Влезть наверх не удастся. Тебе лучше, сынок? Видишь что-нибудь?

— Да.

— Тогда измерим ширину. Вот черт, грязь какая-то чавкает под ногами. Придется потом тщательно постирать гетры[118].

Сделав несколько шагов, зуав начал считать: восемь, девять, десять… двенадцать, пятнадцать.

В ширину оказалось приблизительно пятнадцать шагов. Но если вверх поднималась каменная стена, то под ногами была мокрая земля.

— Почему тут так сыро, а, Раймон? — прервал размышления друга Обозный.

— Потому, что Милан построен на равнине, пересеченной множеством рек и речушек. Почва впитывает влагу, как губка, и она собирается здесь. Не удивлюсь, если во время паводков вода в этой яме поднимается на два метра.

— Значит, тут вполне можно утонуть?

— Утонуть можно даже в луже. Смотри-ка, что я нашел!

— По правде сказать, я ничего не вижу.

— Здесь в углу есть что-то вроде сточной ямы. Лиса, пожалуй, пролезла бы в эту нору, но человек — вряд ли! Попробуем расширить отверстие штыками. Обозный, поставь-ка карабины к стене, только вынь запальные устройства, а то мало ли что может случиться. Свечу я пока задую. В крайнем случае воспользуемся спичками…

Зуав вытащил штык и, встав на колени, начал копать.

— Почва мягкая, как масло! Эй, дружище, расширяй отверстие как можешь!

— Я не вижу ни зги!

— Действуй на ощупь. Отгребай землю, которую я вынимаю.

— Если бы у меня была корзина…

— А феска для чего?

— Она маленькая…

— Тогда сними штаны. Наполняй их до половины и относи в дальний угол.

— Лучше уж кальсоны. Жаль портить парадные шаровары.

— На твое усмотрение.

Работа благодаря профессиональным навыкам старого солдата продвигалась успешно. Друзья трудились, как кроты, в полной темноте, задыхаясь от спертого воздуха. Время от времени они прикладывались к бутылке, экономно заедая остатками прихваченных из дворца продуктов, и вновь продолжали копать, метр за метром продвигаясь в неизвестность. Глаза Обозного привыкли к темноте, и юноша не страдал, как прежде.

Наконец, изнемогая от усталости, пленники вылезли из узкого прохода и растянулись прямо на скользком полу. Глаза слипались.

— Как ты думаешь, — пробормотал толстяк, — далеко ли мы продвинулись?

— Если не ошибаюсь, метров на восемь — десять.

— Не может быть!

— Да, да, мой мальчик! У нас есть надежда на спасение!

С этой приятной мыслью, не забыв отхлебнуть из заветной фляги, приятели заснули.

Бедолаги не знали, сколько часов длился их сон. Проснувшись первым, Раймон зажег свечу и разбудил товарища.

— Боже мой! — он, посмотрев на Обозного. — Какой ты страшный!

— А ты, старина, даже представить не можешь, на кого похож! Клянусь честью, твоя борода напоминает метлу, которую окунули в нечистоты.

— Признаться, мы оба не самые красивые мужчины в африканской армии. Не будем же смеяться друг над другом, лучше примемся за дело.

Теперь работа шла медленнее из-за растущей горы земли и удлиняющегося подземного лаза. Скоро зуавы с трудом могли дышать и двигаться. Привыкший к подобной обстановке в шахтах, Раймон не терял надежды и продолжал работать. Обозным вновь овладело уныние.

— Все, — обреченно сказал толстяк, — нам никогда не выбраться отсюда… Я не увижу больше ни полей, ни лесов, ни виноградников, ни цветов… Чем так мучиться, лучше пустить себе пулю в лоб!

— Ну что ты, глупыш! Неужели лучше подавиться собственным языком, чем бороться до конца, как настоящий зуав? Выпей глоток, и силы вернутся к тебе!

— Оставь, тебе это пригодится.

— Нет, нет и нет! Знаешь, когда мне бывает трудно, я вспоминаю наш полковой марш.

И старый зуав запел:

Ту-ту, убежище«Шакалов» находится здесь!Ту-ту, да здравствует снаряжение твое,Да хранит тебя убежище, «шакал»!

Услышав марш, молодой солдат встрепенулся. Привычка к дисциплине взяла верх над минутной слабостью, желание жить и действовать возвращалось.

— Ты сильный человек, Раймон! Вот увидишь, я стану тебе достойным товарищем!

— Так-то лучше! Не сомневаюсь, что ты будешь настоящим бойцом. Ого! Нам повезло!

— Что такое?

— Коридор увеличивается! Я уже могу встать на колени. Еще немного, и можно выпрямиться во весь рост. О, тысяча чертей!

Ругательство было вызвано неожиданно возникшим препятствием: путь преградила металлическая решетка.

— Обозный! Ползи сюда скорее! Если мы ее не вытащим, то сдохнем здесь!

Толстяк уже был рядом. За столетия железные прутья заржавели и теперь болтались в каменных гнездах.

— Поднимай! Тяни! — сквозь зубы хрипел Раймон.

Юноша, напрягая мышцы, старался изо всех сил. Наконец решетка поддалась и, выскользнув из окровавленных ладоней, с шумом и брызгами плюхнулась в воду.

— Там колодец! — вскричал старый зуав. — Наш лаз соединяется с колодцем!

— Но мы в нем утонем.

— Кто знает! Послушай, как резонирует[119] звук. До поверхности метров шесть.

— А вниз?

— Это меня не интересует, речь идет о том, чтобы подняться наверх.

— А если мы упадем? — не унимался Обозный.

— То там и останемся, — потеряв терпение, отрезал Раймон.

Просунув голову в колодец, он поднял свечу и посмотрел вверх. Прямо над ним висело привязанное к цепи деревянное ведро. Бывалый солдат оглянулся на товарища и хитро подмигнул: