Ночные бдения - Бонавентура

1987 г. принес неожиданную сенсацию: в одном из голландских архивов была обнаружена автобиография Клингемана, написанная чужой рукой, но с авторской правкой. В числе своих работ Клингеман собственноручно указывает «Ночные бдения Бонавентуры». Рут Хааг, опубликовавшая этот материал в журнале «Эфорион», датирует его 1830 г. «Подлинность рукописи ее вызывает сомнении», — считает она и заключает свою заметку утверждением: «Вопрос об авторстве „Ночных бдений Бонавентуры“ вследствие этой находки может считаться решенным»[28].

Не слишком ли поспешен такой вывод? Факты — упрямая вещь. Но и невероятно податливая! Внешне все ясно: Шеллинг отказался от авторства, Клингеман признал его. Но вспомним, как в «Преступлении и наказании» Раскольников отрицал свою вину, а мастеровой Миколка признался в убийстве старухи. Для суда признание обвиняемого не является неоспоримым доказательством. Суд истории в этом отношении не составляет исключения.

Меня прежде всего настораживает то обстоятельство, что в название романа оказался включенным и псевдоним автора. Для человека, написавшего книгу, она всего-навсего «Ночные бдения», ибо «Бонавентура» — он сам, ее создатель.

Но важнее, конечно, другое — содержательная сторона дела. Доказать, что Клингеман — интеллектуальная величина, невозможно. Остается только поставить под сомнение духовную ценность «Ночных бдений», низвести роман до уровня его предполагаемого создателя. Именно так и поступает Шиллемайт. О «Ночных бдениях» он пишет: «Эта книга — такова очевидность — все, что угодно, только не произведение самостоятельного гения»[29]. С этим утверждением хочется поспорить. Заодно показать, что роман «Ночные бдения» совсем не нигилистичен, как это принято считать. А также высказать некоторые дополнительные соображения, указывающие на возможность того, что он написан Шеллингом или, во всяком случае, при его участии.

В первой новелле, открывающей книгу, описана смерть вольнодумца. Он умирает в кругу любящей и скорбящей семьи, исполненный высоких чувств, которые не желает замечать присутствующий при кончине католический священник, нудно и безуспешно пытающийся вернуть вольнодумца в лоно церкви. Патер пугает умирающего дьяволом, грозит атеисту муками ада. Умирающий улыбается и качает головой. «Дикое безумие охватило тут попа, которому его рассказ уже показался слишком слабым, и он заговорил в первом лице от имени дьявола, что вполне соответствовало его личности… Вольному стало невмоготу. Он мрачно отвернулся и увидел три весенние розы, которые расцвели рядом с его постелью… Ему протянули детей, и он, напрягшись, поцеловал их, затем положил отяжелевшую голову на пышную грудь женщины, издал легкий возглас, скорее страсти, чем боли, и уснул любящий в объятиях любви… Сцена была слишком прекрасна». Кто рискнет назвать это цинизмом и нигилизмом?

Только тот, кто не может помыслить дурного о католическом патере. Как раз в период, непосредственно предшествующий появлению «Ночных бдений», у Шеллинга в Вюрцбурге отношения с католической церковью сложились самые неблагоприятные. Сначала его обвинили в «мистике», затем в «атеизме», против него велась травля в печати, вюрцбургский епископ запретил католикам посещать лекции Шеллинга. «Вы можете приблизительно представить нынешнюю ситуацию: партия духовенства ненавидит меня, и молодым клирикам, которые ходят на мои и проф. Паулюса лекции, угрожают отлучением от церкви. Само по себе это не важно, но не мне, который всеми силами души стремится здесь к миру и согласию»[30].

А перед этим была нелегкая пора в Иене: еще более гнусная травля в печати, скандальный развод Каролины, его будущей жены, со вторым ее мужем, А.-В. Шлегелем, обвинения, будто он (Шеллинг) уморил ее дочь. Настроение Каролины вскоре после того, как Каролина и Шеллинг вступают в брак, было не безоблачным: «После того как мы приняли решение, я спокойна, меня можно назвать почти счастливой, и я чувствую себя значительно лучше. Все позорные обвинения, которые за этим последуют, устные и печатные пасквили и тому подобное меня не тронут. Я попросила только моих, чтобы они не приставали ко мне с соображениями, заимствованными из другого мира, а не из этого, в котором я существую. Из этого мира мне ничего не надо, и я знаю его слишком хорошо… Создается впечатление, что мерзавцы и бесчестные подонки берут верх. Начиная с Коцебу, который в Берлине почти министр, сложилась божественная система всемирных низостей»[31].

Каролина важна для нас не только как зеркало настроений мужа. Ее духовный мир, ее устремления имеют самостоятельное значение для интересующей нас темы: в «Ночных бдениях» заметно ее присутствие. Муза иенских романтиков, обладавшая сильным характером, тонко чувствовавшая, литературно одаренная, писавшая рецензии и шуточные стихи, она была своеобразным ферментом творчества и А.-В. Шлегеля, и Шеллинга. То, что она принимала участие в написании статей и того и другого, доказано. Порвав с А.-В. Шлегелем, она возбудила ненависть его брата Фр. Шлегеля и Новалиса и платила им тем же. Шеллинг, принадлежа к иенскому кружку, с самого начала находился в своеобразной оппозиции к главным его представителям. В «Ночных бдениях» заметна и близость к романтизму, и стремление преодолеть его, показать его со смешной стороны, пародировать его, взглянуть на жизнь трезвыми глазами.

Для Шеллинга как автора не характерна какая-то одна, раз навсегда найденная манера. Он всегда искал, экспериментировал. Он написал «à la Спиноза» (его собственное выражение) труд, который считал основополагающим, — «Изложение моей философской системы», по строго пронумерованным параграфам: положение, пояснение, добавление, — как знаменитая спинозовская «Этика». Но уже продолжение этой работы создано в иной, более свободной манере. А почти одновременно возникший трактат «Бруно» напоминает по стилю платоновские диалоги. Причем, испытав себя в какой-либо новой литературной форме, он никогда к ней не возвращался, искал новое.

У него была сатирическая жилка, и он однажды блеснул в пародийно-сатирическом жанре. Я имею в виду написанную в 1799 г. поэму (320 строк) «Эпикурейские воззрения Гейнца Упрямца». Судите сами:

А из всего остального, что знаю,Католическую веру я выбираю.Ту, что была в стародавнее времяИ не лежала на людях как бремя.В те времена — ни споров, ни брани,Сидели все дома и знали заране,Что бог небесную твердь сотворилИ обезьяну нам подарил.Считали Землю центром мира,А центром Земли — Рима порфиру.В Риме сидел наш господинИ управлял миром один.Поп и приход припеваючи жили,Сколько хотели ели и пили.В другую теперь мы живем эпоху,От былого величья — одни только крохи,И самый благочестивый католикСтрадает, как все, от желудочных колик.Вот почему я от церкви отрекся,Слушать проповеди зарекся,Не хожу на исповедь в божий храмИ не советую вам.

Иронические эскапады против католицизма направлены по адресу Новалиса, написавшего в 1799 г. статью «Христианство, или Европа», которая полна ностальгии по добрым старым временам, когда одна-единственная вера объединяла континент. Поэма Шеллинга вызвала первый разброд в иенском кружке романтиков. Сначала было решено напечатать в «Атенее» (органе кружка) и статью, и поэму, потом не напечатали ни того, ни другого.

Поэма не увидела света при жизни Шеллинга и не попала в полное собрание сочинений. Но Шеллинг (во всяком случае, в Вюрцбурге) продолжал ценить свою богохульную поэму. 28 сентября 1805 г. Каролина подтверждает обещание переписать поэму и выслать ее Виндишману. В декабре того же года она пишет ему же: «Вот уже две недели, как рукопись приготовлена для… Ни я, ни Шеллинг не забыли о ней, но Шеллинг хотел бы еще раз проглядеть ее, вот она и лежит как заколдованная… Шеллинг только что пришел и увидел меня занятой отправкой письма, взял стихи, которые я так чисто переписала, и начал править, и теперь это выглядит совсем плохо и будут отличные опечатки, если дело дойдет до публикации»[32]. Следовательно, в 1805 г. Шеллинг не «отмеживался решительно», как считал В. Дильтей, от своих прежних настроений и сочинений.

Поэма написана в манере Ганса Сакса (это отмечали друзья Шеллинга, читавшие рукопись). Нам следует об этом вспомнить потому, что Ганс Сакс и Якоб Бёме вдохновляют героя «Ночных бдений». Шеллинга, получившего пиетистское воспитание, Бёме вдохновлял всегда.

Антипатия Бонавентуры — Ифлянд и Коцебу. Шеллинг крайне отрицательно относился к обоим — прочтите его переписку. Журнал Коцебу «Прямодушный» (следы прочтения которого заметны в «Ночных бдениях») непрестанно нападал на Шеллинга. Философ внимательно читал этот журнал и на писания Коцебу ответил двумя ядовитыми рецензиями[33].