Откровения телевидения - Свободин А.П.

—

Но в э

том ведь и опасность! Опасность

«выдать» в эфир несделанное!?

— Да, но эскиз не должен быть небрежным. Незаконченное, несделанное вообще нельзя показывать. Играть для каждого отдельно вовсе не значит играть по

-

домашнему — безответственно и не затрачиваясь. Импровизация должна иметь твердую, но очень подвижную основу. Все эти проблемы встали передо мной, когда в 1965 году по инициативе моего друга —

талантливого и опытного телевизионного режиссера Александра Аркадьевича Белинского —я взялся за сложное дело — прочесть по телевидению всего «Евгения Онегина».

Восемь

глав —

восемь передач. На эстраде я «Онегина» не читал, наизусть его не знал. Большая любовь к произведению пришла ко мне как раз в этот год, была для меня новой, волнующей.

Итак, любовь к произведению, довольно хорошее знание биографии, жизни, характера Пушкина и полное незнание текста. Меня взволновало само сочетание Пушкин — телевидение. Оно показалось мне очень органичным. Уже первая строфа романа в стихах идеально выражает интимное, личное обращение к читателю

-

зрителю, настойчивое, доверительное, которое так свойственно маленькому экрану.

«

Не мысля гордый свет забавить,

Вниманье дружбы возлюбя,

Хотел бы я тебе представить

Залог достойнее тебя,

Достойнее души прекрасной,

Святой исполненной мечты,

Поэзии живой и ясной,

Высоких дум и простоты;

Но так и быть — рукой пристрастной

Прими собранье пестрых глав,

Полусмешных, полупечальных,

Простонародных, идеальных,

Небрежный плод моих забав,

Бессонниц, легких вдохновений,

Незрелых и увядших лет,

Ума холодных наблюдений

И сердца горестных замет».

Вот идеальная для меня формулиров

ка

краткого, к чему должен стремиться я, актер, на телевидении, — легкое вдохновение, не обнажение, не катарсис — это прекрасный удел театра, — а легкое, адресованное на ты, вдохновение.

Я сделал попытку передать зрителям свое первое ощущение от романа, а не плод изучения его. Я попытался эскизно сыграть автора, проводя его в восьми главах через восемь лет жизни, реальной, пушкинской

.

Был общий замысел, был замысел оформления и стилистики каждой главы. Я учил текст — главу в три

-

четыре дня, и мы начинали поиски действенного, интонационного, пластического зрительного характера рассказчика. Все остальные характеры были производными от него. После трех глав мы темпа не выдержали и стали показывать по главе в месяц.

Мы намечали в поиске физическое и духовное состояние Пушкина. Герои зависели от этого состояния, были изменчивы от главы к главе. Скажем, 5

-

я глава (именины), ее мы определили как ночь всплеска хмельного воображения, когда Пушкин не успевает за летящими к нему образами и рифмами, когда он сам доволен собой и забывает до утра свое одинокое затворничество.

В этой буйной главе — всех любит и ко всем ироничен. К Ленскому больше всего. 6

-

я глава (смерть Ленского) — фантазия сменилась беспощадной логикой. Жестока мысль, вытекающая из выдуманного сюжета и из невыдуманной жизни самого Пушкина (декабристы уже казнены), — нет души, смерть — просто конец жизни, грань, за которой ничто. Ирония оборачивается трагедией. Размышления отстраняют, отодвигают лирику.

В 5

-

й главе искали рассказа, показа зрителям в гротесковой форме всех персонажей

пародийной передачи девичьего любовного сна с кошмарами, построенного на впечатлениях от русских сказок, темь и свет, много деталей, масса воображаемых предметов, подвижность камер, сверхкрупные и сверхобщие планы. В 6

-

й — ровный свет, реальность и малое количество предметов — стол, стена, бильярд. Средние, длинные планы, сосредоточенность.

Рассказываю я это вот к чему — 5

-

ю и 6

-

ю главы мы сыграли в эфир «живьем», на пленку не сняли. Примерно через полгода я попробовал их читать в концерте. Оказалось, что для эстрады они требуют новой и совсем иной разработки. Когда же я ее

осуществил,

и мы захотели вернуться к съемке, — это сказалось на стиле съемки и других глав. Это был уже другой вид искусства — эстрада. Было слишком разработано, слишком не подчинено камерам и тому единственному разу, который нужен в телевидении, это было не первое впечатление. Поэтому наш «Онегин» при всех грехах и недостатках кажется мне работой телевизионной в настоящем смысле. А гораздо более «сделанная», «чистая» работа — «Граф Нулин» —

представляется простым показом по телевидению эстрадного номера.

— Следовательно, вы настаив

аете на импровизационном методе?

—

Я зам

етил, что все мои любимые теле

спектакли были связаны именно с таким

способом работы,

когда под свет

прожекторов приносишь не готовое, а

только заготовленное. Когда вещь меняется

от камер и еще раз — на самой передаче.

Так было в «Смуглой леди сонетов» Шоу,

поставленной Александром Белинским, где

я играл Шекспира и где я мог наблюдать

идеальную в этом смысле работу

Эмили

Поповой в роли Елизаветы. Наслаждение

было играть с ней, ни разу не забивая гвоздями готовое, сделанное намертво, а спокойно, весело идя от комнатного прогона,

через малое количество трактов прямо к

той единственной встрече со зрителем.

—

А как относится к такому методу постановщик «Кюхли»?

—

Надо сказать, что А. А. Белинский с его

фантазией, громадным профессионализмом, юмором и, главное, умением работать

легко, весело, кажется мне человеком,

знающим настоящий секрет телевидения.

Он владеет талантом именно телевизионной

режиссуры.

Работать на телевидении люблю.

Театр — прекрасен, лучшее, что есть.

Кино — великое искусство. Телевидение — тоже искусство, со своими секретами. Их надо открывать. Будем трудиться, и да сойдет на нас легкое вдохновение!

СЛЕДСТВИЕ ПО ДИЛУ ЧЕРНЫШЕВСКОГО

Т. Марченко

...Если вы включились, пропустив титры, где

-

то уже по ходу передачи, то, пожалуй, не с первой минуты поймете, что же это перед вами. Репортаж с научной конференции за круглым столом? Публичное разбирательство судебного дела? Заседание историков, восстанавливающих по документам цепь событий'' Ничто, на первый взгляд, не выдает театральной природы этого зрелища

.

Но вот мелькнуло знакомое вам лицо одного актера, другого

…

Идет спектакль Ленинградской студии телевидения «Непобежденный узник». Телепьеса основана на документах и построена как следствие и суд — суд наших современников над теми, кто обрек

Н

.

Г

.

Чернышевского на гражданскую казнь и ссылку в Сибирь

.

Посмотреть ее следовало, необходимо было ее посмотреть. Это вовсе не означает, что она непременно понравилась бы всем одинаково. Кому

-

то, быть может, она даже скучноватой показалась бы... И уж, во всяком случае, легкого развлечения она не доставила бы. Постановка требовала от зрителя непрерывного соучастия, напряженного гражданского и нравственного чувства. Оперировала она строгими документами и двигалась не столько сюжетом, который, конечно, сам по себе вызывал интерес, но позицией автора

-

публициста. Так обращаться с материалом возможно было, пожалуй, только на телеэкране, тут уж ни кино, ни театр не смогли бы быть конкурентами

.

Тут телевидение выступило самостоятельным художником, исследователем и

судьей жизни. Случай не частый.

..

...Сверху, точно с птичьего полета, камера снимает большой круглый стол. К столу вплотную придвинуты стулья. Маленькая, тоненькая фигурка обходит вокруг. Против каждого сидения девушка кладет листы бумаги, папки, книги; высокая пачка документов в ее руках постепенно уменьшается, вот легла на стол последняя папка с надписью «Дело №...».