Непокорная пленница - Вирджиния Линн

Каттер легонько подтолкнул ее, она сделала несколько шагов и остановилась. Никто ничего не сказал Она присела на краешек деревянного стула и невидящими глазами уставилась перед собой. Кажется, никого не удивляла и не пугала толпа мужчин подозрительного вида, заполнивших дом. Уитни закрыла глаза, а Каттер и Теджас отошли в сторону.

— Я уеду, как только начнет светать, — сказал Каттер и кивком указал на Уитни:

— Не спускай с нее глаз, амиго.

Она попытается уговорить тебя отпустить ее.

Теджас посмотрел на поникшую фигуру Уитни.

— Ты не думаешь, что уже пора?

— Нет пока. — Каттер задумчиво посмотрел на Теджаса. — Она тебя уже достала?

Теджас пожал плечами и сказал:

— Она виновна в том, что упряма и неблагоразумна, но, я думаю, она не заслуживает, чтобы ее обижали.

Каттер прислонился к стене и пристально посмотрел на друга:

— Если ты считаешь, что я не прав, так и скажи, амиго. Мы слишком долго были друзьями, чтобы теперь между нами встала женщина.

Теджас устало провел рукой по глазам.

— Она не встала между нами, но я, признаюсь, не понимаю, что между вами происходит.

Наступило такое напряженное молчание, что, казалось, в воздухе потрескивают искры, потом Каттер сказал:

— Я сам не понимаю.

Они обменялись долгими взглядами, Теджас улыбнулся и сказал:

— Я так и подозревал.

Оба посмотрели на Уитни; она поглощала еду, которую ей подала одна из женщин. Это была первая настоящая еда с тех пор, как ее похитили, и она была восхитительно вкусной: маисовые лепешки с начинкой из бобовой пасты. Она съела подряд три штуки, потом залпом, большими глотками выпила прямо из кувшина свежевыжатый апельсиновый сок.

Когда она закончила, Каттер подошел, поднял ее со стула и молча повел за собой. Наевшись, Уитни так захотела спать, что не протестовала против бесцеремонного обращения. Какая разница?

Она только слегка запнулась, когда он ввел ее в маленькую комнату с матрасом на полу. Рядом на низком столике горела свеча. Уитни быстро отмела собственные возражения по поводу отсутствия спальных принадлежностей. Было уже очень поздно, она устала, и после того, как две недели проспала рядом с ним, едва ли стоит возражать против сегодняшней ночи. К тому же обычно он оставляет ее в покое после нескольких беглых попыток раздразнить. И хотя она чувствовала доказательство его желания, когда они лежали под одним одеялом, он так ничего ей и не сделал, только пугал.

Кроме вчерашнего дня в горном бассейне, когда он заставил ее… забыть все ее решения…

— Я бы хотела помыться, — сказала она, оглядев комнату, — которая была чуть больше гардеробной при спальне в ее доме. — Я грязная, даже на такой грубой кровати я не могу спать не помывшись.

Каттер поднял брови, но выражение лица было как всегда непроницаемым.

— Как видишь, здесь нет кадки.

— А что, так трудно попросить кувшин воды и тазик? — бросила она и плюхнулась на матрас.

С каждым мигом она все больше ослабевала и уже готова была заснуть как есть. Но Каттер пожал плечами и вышел из комнаты.

Вскоре он вернулся, неся кувшин, большой таз и даже какую-то толстую тряпку и полотенце.

— Подойдет? — Он сунул ей тряпку.

— Да.

Каттер растянулся на матрасе и стал смотреть, как она умывается, моет руки, ноги. Она украдкой просунула тряпку под рубашку и протерла тело, хотя предпочла бы раздеться. Поколебавшись, не попросить ли его выйти, чтобы можно было помыться полностью, она отказалась от этой мысли. Он вызовется ей помогать, а она была не в силах выдержать еще одну битву.

— Там хватит воды и для тебя, — сообщила она.

— Это что, намек?

Она невольно скользнула взглядом по худому, полуголому телу. Он по-прежнему был в набедренной повязке и высоких мокасинах; она уже почти забыла, как он выглядит в нормальной одежде. Может, это и есть его нормальная одежда, ему в ней удобно. Похоже, между Каттером — убийцей и Каттером — вождем апачей дистанция огромного размера, но она слишком устала, чтобы разбираться в различиях.

— Делай что хочешь, — вяло сказала она, легла рядом с ним на матрас и закрыла глаза.

Через секунду она почувствовала, что Каттер пошевелился, к ее ужасу, он положил руку ей на грудь.

— Что ты делаешь? — Она отшатнулась. При тусклом свете свечи было видно, как в порочных зеленых глазах пляшут отражения огонька.

— Ты сказала, чтобы я делал, что хочу, вот я и делаю.

— Ты знаешь, что я не это имела в виду!

— Разве?

Уитни дернулась и чуть не упала с матраса, но Каттер легко затащил ее обратно.

— Ну что, все еще будешь притворяться, что тебе неприятны мои прикосновения? — сказал он глубоким, интимным голосом; теплые пальцы пробрались под блузку на только что вымытое тело и там задержались.

К их обоюдному удивлению, она залилась слезами.

Уткнувшись головой в его голую грудь, она сквозь плач сказала:

— Я больше не хочу бороться с тобой. Я хочу, чтобы ты уехал и оставил меня в покое, или изнасиловал, или что там еще собирался со мной делать, но только не это!

Ожидание неизвестного… сводит меня с ума!

После напряженного молчания Каттер дотянулся до полотенца и подал ей, чтобы она вытерла слезы. Потом сухим концом вытер свою грудь и сказал:

— Ладно, спи, малышка. Сегодня не буду тебе больше надоедать.

Уитни слишком ослабла, чтобы удивиться тому, что он держал ее на руках, пока она не заснула. А когда утром проснулась, его не было, и она почувствовала странное опустошение. Он уехал не попрощавшись, и, возможно, она никогда его больше не увидит…

Асиенда, на которой ее оставили, состояла из большого главного дома и нескольких глинобитных избушек.

Она располагалась в низкой долине между гребнями гор, как показалось Уитни, на конце света. Возделанные поля ровными рядами тянулись по обе стороны широкой, обсаженной деревьями дороги, которая заканчивалась у дверей асиенды. Позади был сад; на солнце пламенели яркие цветы, сверкали черепичные крыши, с деревянных рам свисали виноградные плети с пыльными листьями, увешанные драгоценными камушками пурпурного цвета; осенью их разложат по фруктовым вазам, будут делать из них вино и желе. За садом простиралось блеклое голубое небо с клочьями облаков, а дальше — бесконечность.

Уитни стояла в дверях кухни, глядя на знакомые и в то же время незнакомые пределы. Она с болью поняла, что находится так же далеко от цивилизации, как когда была в горах, только здесь приятнее. Жирный гусь, требовательно покрикивая, ковылял по садовой дорожке, в дальнем углу сада бил фонтан, каменные херувимы бесконечно лили воду из кувшинов в большой ребристый водоем. Дразнящий запах хлеба из кухни мешался с насыщенным, сладким ароматом жасмина и гардении. Все создавало ощущение уютной домашней жизни, и это смутно утешало.