Заратустра. Смеющийся пророк - Бхагаван Раджниш

Вы прекрасно знаете, в каждом доме... вы легко можете понять это. Муж говорит одно — простые слова, не какую-то великую философию, метафизику, а обычные, повседневные слова — но жена не понимает. Она делает такой вывод, которого муж никак не мог предположить, представить себе — что его слова можно так понять. И это касается не только жены. Когда жена что-то говорит, муж настаивает: "Я не имел этого в виду", но то, что он понимает из слов жены — из того же разряда, того же рода. Жена тоже говорит: "Я имела в виду не это".

Я слышал историю о семье одного сардарджи. Все их соседи недоумевали, поскольку все вокруг ругались, кроме этой семьи. Это было исключение из всех. Из дома этого сардарджи люди всегда слышали смех. А в других домах кидали вещи, били тарелки, кричали, вопили, всячески бранились... мужья били жен, а более передовые жены били мужей. И все они недоумевали: "Как этот сардар умудряется сделать так, что мы никогда не слышим никакой ругани, никаких ссор? Единственное, что слышно из его дома — это смех".

В конце концов, они не могли больше удержаться, и когда сардар возвращался с работы, они все собрались вокруг него на лужайке и спросили:

— Ты должен открыть нам секрет. Только из твоего дома всегда слышен смех. В чем секрет? Как ты ухитрился устроиться так, что твоя жена не вопит, и ты не колотишь ее?

Сардар ответил:

— Лучше бы вы не спрашивали. Но раз вы так любопытны, придется сказать вам правду. Правда очень печальна! Они сказали:

— Печальна? А мы всегда слышим смех!

— Это так, — ответил он. — После медового месяца мы решили: ей разрешается швырять в меня разные вещи; если она промахивается, я смеюсь; если она попадает, смеется она. Вот почему вы слышите только смех. Но ситуация такая же. Разницы нет, это просто соглашение. Мы почти сравнялись. Она становится специалистом по попаданию в меня; я все лучше и лучше уворачиваюсь. Это тоже хорошее упражнение. Нет никаких проблем. По крайней мере, все соседи нас чрезвычайно уважают — как правильно устроенную семью.

Но я слышал, что через двадцать лет этот сардар оказался в суде, требуя развода. Судья сказал:

— Я слышал о вас, вы — знаменитость вашего района, все знают о вашем смехе и вашем договоре. Что случилось? И сколько лет вы женаты?

Он ответил:

— Мы прожили, должно быть, сорок лет, но сейчас это уже слишком.

— Что случилось с вашим соглашением? — спросил судья.

— Все именно из-за этого проклятого соглашения. Она так наловчилась, что в ста процентах она смеется. Так что это слишком — когда была ничья, все было в порядке. Я больше не могу жить с этой женщиной. И я не могу ничего сделать, потому что она всегда напоминает: "А соглашение?"

Посмотрите на свои семьи, посмотрите на своих родственников, понаблюдайте, как вы разговариваете со своими друзьями — создается впечатление, что все говорят, но никто не слышит. А если вы не слышите, как вы поймете?

Все говорит у них, все разглашается. То, что некогда было сокровенным и тайной глубоких душ, сегодня принадлежит уличным трубачам и всяким легкокрылым насекомым.

Пощада и сострадание всегда были величайшей опасностью моей.

Это крайности: люди либо индульгируют, либо подавляют и страдают. И то и другое противно природе. Природа очень гармонична и уравновешена — во всех своих проявлениях. Человека влечет к крайностям — он будет либо абсолютно против, либо полностью за. Он не может понять, что жизнь — не крайность, а золотая середина. Не нужно чрезмерно потакать себе; иначе ваша снисходительность разрушит вас. И не нужно слишком подавлять; иначе подавление разрушит вас. Вы должны сохранять равновесие во всем. И сбалансированная жизнь — это здоровая жизнь, благотворная.

...И все человечество хочет индульгировать и страдать. Кажется, человек настолько обусловлен, что будет либо страдать, чтобы стать святым, либо пойдет на другую крайность: будет потакать себе и станет грешником. И грешников, и святых нужно выбросить из мира; они не нужны. Они полярно противоположны, но очень глубоко связаны друг с другом.

Человек должен находиться точно посередине. Святой грешник — это кажется правильным состоянием, гармоничным, уравновешенным.

Но никто не проповедует, что вам следует быть святым грешником; люди не могут даже представить себе, как совместить эти две вещи. Вам не нужно приводить их в гармонию — когда следуешь природе, гармония возникает сама по себе.

В жизни есть то, что религии называют грехом, и в жизни есть также то, что они называют святостью, но они должны быть уравновешены. Заратустра вновь и вновь повторяет: "Жизнь похожа на хождение по канату" — вы должны постоянно, каждый миг поддерживать равновесие. Если вы наклоняетесь вправо, немедленно отклонитесь влево, чтобы сохранить равновесие. Если вы слишком наклонились влево, отклонитесь вправо, чтобы сохранить равновесие. Главное не в том, наклонитесь ли вы вправо или влево, главное в том, что вы остаетесь на канате, что вы остаетесь в равновесии.

С невысказанными истинами... — так жил я всегда среди людей. Заратустра говорит: "Когда я жил среди людей, мне приходилось прятать многие истины, ибо они не понимали. Они поняли бы их превратно; не было никакого смысла говорить им".

Нельзя быть искренним и правдивым в этом неискреннем и неправдивом обществе. Но в уединении, когда он достиг дома своего одиночества, он может быть правдивым до самого конца, до самых глубин.

Ничего не нужно скрывать. Ничего не нужно прятать за спиной, вы можете быть абсолютно невинным, чистым и прозрачным.

Кто живет среди добрых, того сострадание учит лгать. Сострадание делает воздух затхлым для всех свободных душ. Глупость добрых — бездонна.

Он говорит: "Приходится много лгать просто из сострадания".

Это случилось в автобусе. Там ехала женщина с ребенком, и какой-то пьяница посмотрел на них и сказал:

— Мадам, я должен сказать вам правду. Я никогда в жизни не видел такого урода.

Он был пьян — вот почему он говорил то, что думал; ведь в остальных случаях даже о самых некрасивых детях их матерям говорят: "Какой у вас чудесный ребенок!"

Женщина начала плакать и подняла такой шум, что водителю пришлось остановить автобус. Он вышел и поинтересовался:

— В чем дело? Пассажиры ответили:

— Да ни в чем. Этот человек абсолютно пьян, поэтому он говорит правду. Он что-то сказал этой женщине, а она не может держать себя в руках; она все плачет и плачет.

— Я что-нибудь придумаю, — сказал шофер.

Он вышел, принес женщине чашку чаю и сказал:

— Не обращайте на него внимания, он пьян. Будьте к нему снисходительны. Выпейте чаю... и я еще принес банан для вашей милой обезьянки.

Что делать? Ведь пьяница был прав. Даже шофер не смог сказать: "Какой красивый ребенок". Он нашел способ: лучше сказать, что это милая обезьянка — и тогда нет проблем.

В жизни вы вынуждены лгать каждую секунду — из жалости, из сострадания; а истину приходится прятать.

Кто живет среди добрых, того сострадание учит лгать. Сострадание делает воздух затхлым для всех свободных душ... потому что общество сокрушит любого, кто захочет быть правдивым, честным и искренним — ведь он будет говорить все как есть.

В одном доме ждали к обеду премьер-министра. У него был очень длинный нос, делавший его лицо таким уродливым, что нельзя было сказать: "На его лице есть нос", — наоборот, у его носа было лицо. Все оно состояло исключительно из носа, все остальное было очень маленьким. Семейство очень беспокоилось за своего маленького сынишку, и все утро они внушали ему:

— Ты должен запомнить одну вещь: не говори о носе. Мальчик отвечал:

— Это странно. Почему?

— Это неважно. Ты должен запомнить: он премьер-министр, и он не любит, когда обсуждают носы. Поэтому запомни: молчи! Можешь говорить о чем угодно, кроме носа.

Мальчик сказал:

— Какой странный гость. Он что, сумасшедший? Почему? Да я никогда в жизни не говорил о носах.

Но они не рассказали ему о настоящей причине, они просто запретили ему упоминать о носе. Пришел премьер-министр, мальчик посмотрел на него и сказал:

— Боже мой, какой у вас огромный нос! Мои родители с самого утра говорили мне: "Не говори о носе!" Смотря на вас, невозможно не обсуждать нос. Я просто влюбился в него. У вас такой карикатурный вид!