Пастырь Вселенной - Дмитрий Абеляшев

В голове Владимира непрошено возник образ Катки Соловьевой, срывающей листовки Сопротивления, чтобы не умереть от голода, и он без колебаний ответил: “Нет”. Юрий в ответ лишь кивнул, понимающе прикрыв глаза. А потом очень серьезно сказал:

– А я вот могу. И потому я – человек третьего круга. Итак, – сказал он, – теперь о том, что на данный день Сопротивление имеет предложить бойцам второго круга...

Юрий общался с Володей долго, до самого рассвета. Он в деталях описал Владимиру предложенное задание, отметив особо, что оно почти невыполнимо, а потому если Володя не сумеет с ним справиться, то это не будет расценено как предательство интересов Сопротивления. Юрий сообщил Володе, что из-за сокрушительного технического превосходства Анданора над Землей, а также уничтожения захватчиками всего земного вооружения ученые, сотрудничающие с Сопротивлением, заняты сейчас разработкой альтернативных видов воздействия на организм анданорцев. Магнитные поля, звуковые волны, микроорганизмы, химические вещества – что-либо из этого перечня должно было стать ключом к освобождению Земли от инопланетного ига. А еще Юрий всерьез верил в возвращение силлуриан. Ну так вот, для разработки альтернативных видов вооружения Сопротивлению позарез требовались анданорцы, живые и мертвые, в максимально возможном количестве.

– Наш девиз сейчас, – с известной долей самоиронии сказал Зубцов уже под утро, когда темень ночного неба оказалась чуть тронута синевой, – больше анданорцев, живых и мертвых. К слову, – уже перед самым уходом, будто это вообще самая последняя деталь, Юрий отметил: – За анданорцев Сопротивление неплохо платит своим людям – пять лет без голода за живого анданорца и один год без голода за анданорца мертвого. Вознаграждения суммируются. – Юрий подмигнул Володе с кривоватой ухмылкой: – Если ты, к примеру, отловишь двух живых и двух мертвых анданорцев, то пять, плюс пять, плюс один, да плюс еще один будет двенадцать, понял? Да, и Сопротивление, естественно, свободно от своих обязательств, если оккупация окончится раньше этого срока. Тогда уж как-нибудь сами себя прокормим, верно, старик? Ведь когда сюда вернутся наши союзники, а они вернутся, когда наведут порядок у себя дома, эту мразь выбьют отсюда за считанные дни, как сквирлов. Но если дела пойдут не так хорошо, как нам хотелось бы, наши лучшие воины, добывавшие нам в эти тяжелые дни живых и мертвых анданорцев, не будут голодать со всем миром, и это будет справедливо.

Юрий Васильевич оставил Владимиру ключ от явочной квартиры и сказал:

– Знаешь, Володя, я много кому давал подобное задание. Про одних я знал, что они скорее всего пальцем не пошевелят, чтобы попытаться его выполнить, кишка тонковата; про других – что скорее всего напутствую их на верную смерть. Ты один из немногих, про кого я почти уверен, что у него все получится.

– А как же вы разберетесь, кто именно поймал анданорца? Не у него же самого спросите? – поинтересовался Володя.

– Молодец, – одобрил Юра. – Уже начал шутить. Лучшая подруга в бою – хорошая шутка, ведь так? – И Юрий подмигнул новому бойцу Сопротивления.

Володя же молча продолжал ждать ответа на интересующий его вопрос. Наконец Юра сказал:

– Понимаешь, Владимир, явка эта теперь как бы лично твоя. Люди бегут из Москвы, и многие члены первого круга Сопротивления просто отдают нам свои квартиры. У нас их достаточно для того, чтобы выделить каждому, кто рискнул принять участие в отлове анданорца, по одной, поближе к его жилью. Я или кто-нибудь из наших ребят, – добавил Зубцов после паузы, – будет один раз в два-три дня обходить явочные квартиры и переправлять найденные объекты, живые или мертвые, по назначению. Ну а героя поставят на довольствие. Знаешь, Володя, – проникновенно сказал Юра, приблизив свое обветренное, прошедшее свозе огонь и воду лицо почти вплотную ко все еще такому штатскому, гладкому лицу Владимира, – постарайся добыть хотя бы одного гада! Они для нас сейчас на вес золота. Ну, словом, ты понимаешь, старик. Бывай.

На улице уже набирал силу ясный мартовский день. Вчерашняя стужа уступила место солнечному дню. На термометре борьба шла в районе нуля градусов, и вода то таяла, то вновь замерзала в обычной мартовской круговерти. Ночью – зима, днем – весна. Ночью по улицам ходят только патрули Анданора, днем выбираются несчастные, полуголодные, заморенные граждане. Владимир пока еще ничего не слышал о голодных смертях в Москве. Но всем было очевидно, что если дела пойдут так и дальше, то они не за горами. Володя чувствовал себя после бессонной ночи, проведенной в компании полковника Зубцова, бодрым и отдохнувшим. “Вот что значит настрой”, – подумалось ему. Юрий Васильевич настрого запретил Володе делать какие-либо записи, и потому Владимир мысленно повторял основные моменты грядущей охоты, привычно разбивая их по пунктам. Итак, Юрий в течение ночи делился с Володей опытом Сопротивления по борьбе с захватчиками. Основные моменты выглядели так:

1. Патрульные всегда ходят парами. Уверенные в своей безнаказанности, отдельные патрули частенько находятся на весьма значительном расстоянии друг от друга.

2. Для связи с центром они используют маленькое устройство, встроенное в маску животного, в районе его нижней губы. Маска, оснащенная передатчиком, имеется только у одного из патрульных. Заранее узнать, у кого именно, невозможно, пока передатчик не сработает. Когда же он (не дай Господь) сработает, то маска к тому же начнет выть, как милицейская сирена. При помощи передатчика она передает в штаб сигнал тревоги и собственные координаты.

3. Ни один из видов обыкновенного огнестрельного оружия не способен пробить панцирь захватчиков. Разумеется, орудуя плоскогубцами и клещами, содрать маску возможно, однако для этого анданорец уже должен быть мертв или обездвижен. Газовое или электрическое оружие также не способно причинить анданорцам вред – электричество поглощается защитным костюмом, а вдыхаемый воздух скорее всего фильтруется маской, и химические вещества попадают в организм в неопасной для агрессора комбинации. В связи с вышесказанным Сопротивление рекомендует своим бойцам использовать оглушающие виды холодного оружия, а также различные ловушки из арсенала первобытных племен. Все.

“Не густо, – подытожил Владимир. – Интересно, – подумалось ему, – полковник Зубцов всех напутствует фразами типа: “Я верю именно в тебя” и “У тебя все получится”. Да, и еще, – вспомнил Владимир, – Юрий Васильевич рекомендовал не тянуть с открытием охотничьего сезона. Дело в том, что чем больше попыток захвата патрульных, удачных ли, нет ли, будет проведено бойцами Сопротивления, тем бдительнее и экипированнее будет враг. Следовательно, – думал Володя, – не стоит тянуть с охотой на патруль”.

Выйдя на балкон, заваленный всяческим хламом, Володя принялся рыться в залежах никому, казалось бы, не нужных предметов. Он обнаружил мешок с солдатиками, в которых играл в безоблачном детстве; учебники зыбкой башней рухнули в нанесенный вчерашней метелью снег; Володя отодвинул в сторону каркас давным-давно разбитого аквариума. Со своего седьмого этажа Владимир увидел, как по улице едет шустрый игрушечный броневичок, – это было единственное, что ездило уходящей зимой по улицам без рельсов или проводов. Городской транспорт, работавший на бензине или газе, как на потенциально опасных веществах, а также весь личный транспорт был запрещен захватчиками. Трамваи, троллейбусы и метро – вот все, что осталось от былого величия. Сверху было хорошо видно, как двое невесело тащили на санках телевизор в сторону рынка. Да уж, за телевизор теперь много не выручишь. Разве что у кого остался видеомагнитофон. По всем каналам телевидения теперь шли правила оккупационного режима, да еще и на анданорском языке, под чужую, пусть и величественную, музыку. Один раз за сутки, ровно в полдень, в течение часа те же правила транслировались на русском языке. Владимир выучил их наизусть, как и многие москвичи, – почти каждый день включал он телевизор, в тайной надежде дождаться от захватчиков хотя бы частичного смягчения режима. Увы. Надежды его были напрасны. Владимир, копаясь у себя на балконе, отодвинул старую клеенку и извлек на свет божий оцинкованное ведро, за которым стояли рядами стеклянные банки разного объема для варений. “Как же много барахла может вместить такой маленький балкон, – подумал Володя, чувствуя, что начинает уже замерзать на свежем мартовском воздухе. – Не сходить ли за курткой, – подумал он. – Нет, лучше не буду”, – ответил он себе, потирая друг о друга покрасневшие от длительной возни в снегу ладони. Ведро, которое Володя с трудом переставил на соседнее место, показалось ему чересчур тяжелым. С надеждой приподнял Владимир крышку и радостно усмехнулся: “Вот она, красавица!” В ведро, которое не использовалось уже несколько лет кряду, Володина мама, теперь безвылазно проживавшая на даче, положила при последней уборке кувалду, в детстве еще найденную маленьким Володькой на стройке и не выкинутую родителями исключительно по слезным просьбам сына. Ну, а если вещь сразу не выкинуть, она приживается, как приблудный щенок, и требуется изрядное мужество и сила воли, чтобы вот так, запросто расстаться с чем-то, уже несколько лет мозолящим глаза. Кувалда же избежала всех ежегодных в Володиной семье генеральных уборок; всякий раз железный, чуть ржавый монолит на массивной деревянной ручке оставляли с определением: “Ну, пусть полежит пока, вдруг пригодится...” Володя, сжимая бесхитростную, но быстро нагревшуюся от тепла ладони рукоять первобытного орудия, вспомнил отца, с которым всегда было так весело вместе разгребать балконы и антресоли каким-нибудь теплым апрельским или майским днем, когда все барахло, всякий хлам покидал их жилище. Вот таким же теплым безоблачным днем – Володя тогда как раз учился в седьмом классе – папа ушел из их жизни, оставив лишь короткую записку, что у него теперь другая семья и он уезжает в другой город навсегда. Прочитав записку, оставленные жена и ребенок тут же затеяли очередную генеральную уборку, отправив со слезами на свалку все, что напоминало им о предавшем их муже и отце. И у Володи, остро страдавшего от ухода отца, навсегда осталось ощущение, что папа его просто не пережил очередную большую уборку – ведь мама Володи безжалостно отправила в мусоропровод все фотографии и личные вещи, которые не увез с собой вот так, без предупреждения позорно сбежавший с молодой секретаршей бывший муж и отец. В ту ночь, кусая орошенную слезами подушку – ведь никто не видел, – Володя поклялся, что женится он только на той девушке, с которой будет готов прожить всю жизнь до конца, даже если она станет потом старой, глупой и страшной. И Володе казалось, что тогда, с Леной, он чуть было не нарушил своей клятвы. “Но ведь я же не собирался жениться на ней или что-нибудь ей обещать”, – вяло оправдывался Владимир перед самим собою, сжимая в руке кувалду, пережившую в их доме отца Владимира. Папа ушел, а она осталась. Вот ведь как бывает. А сколько ни оправдывайся – Володе явственно казалось, что нашествие Анданора произошло именно из-за того, что он хотел сказать “я тебя люблю” просто потому, что все так делают, той девушке, пусть женщине, которую вовсе не любил. Уж так сложилось в его жизни, что происшедшее воспринималось им, быть может, и всего лишь из-за совпадения, как кара Господняя за горячечную, слезную, юношескую клятву. Внезапно, будто подтверждая ход его мыслей, часы на руке Владимира заиграли фрагмент гимна России, возвещая наступление полудня. В часах Володи было до тысячи мелодий, отмечавших точное время, и до оккупации он регулярно менял их. Когда же Анданор посетил своими черными эмиссарами города его страны, он установил себе в часах гимн России и более уже мелодии не менял. А еще он теперь только начинал понимать, почему слово “Родина” пишется с большой буквы.