Свое время - Виталий Владимиров

- Холодно здесь. Пойдем, - сказал я.

- Ага, - покорно кивнула она головой. - Ты иди, я постою еще немного.

Я обошел Инну, добрался через сдвинутые стулья до своего места, налил рюмку водки и залпом выпил ее. Потом с удовольствием съел маринованный нежинский огурчик, мясной салат с зеленым горошком, кусок золотистой прожаренной курицы с желтым от шафрана и морковки рисом.

Ко мне подсел Паша Шулепов.

- Ешь, Валерка, больше, поправляйся. Как у тебя со здоровьем-то? Получше?

- В порядке, - кивнул головой я. - Ты лучше о себе расскажи, как ты себя ощущаешь в свои полные пятьдесят.

- А чего рассказывать? - широко улыбнулся Паша. - Нормально. Все то же, что и в сорок девять, только на год постарше, и все дела.

- А я даже и не знал, что тебе уже полтинник. Всегда тебя держал за молодого. Думал, что тебе слегка за сорок, с небольшим хвостиком, не больше.

- А мы, Шулеповы, всегда до старости к жизни интерес имеем, потому и выглядим молодо, - озорно улыбнулся Паша. - Мы же курские, куряне, деревня наша Хотьково называется. От корня "хотеть" производное.

Он лукаво хохотнул.

- Очень мы к этому делу приспособленные. Натура, можно сказать, такая. Нутром чувствую, где может обломиться лакомый кусочек. Вот Инну взять...

Паша кивнул в сторону балкона.

- Огонь-баба. Как печка. Что ты!..

Я поглядел на Пашу. Круглое лицо, курносенький, глазки пуговками. Колобок: я от бабушки ушел, я от дедушки ушел...

- И не стыдно тебе, Паша? Седина в голову, бес в ребро, так что ли? И как жена тебя терпит?

Паша погрустнел, вздохнул.

- То-то и оно, вот в чем загвоздка. Очень она у меня ревнивая. Зудит целый день, как пилорама, всех подозревает в связях со мной. Вот и сейчас на кухне Гладилина, партийного секретаря нашего, обрабатывает, на судьбу свою нелегкую жалуется. А ведь допрыгается, дуреха, учинит мне персональное дело, плакала квартира, я уже присмирел, насколько мог, в последнее время. На уговоры ее поддался, к врачам ходил.

- Как к врачам? Зачем? - не понял я. - Сам же говоришь, что у тебя все нормально.

- А так, - объяснил Шулепов. - Ей в голову мысль пришла, что избыток энергии у меня объясняется каким-то психическим отклонением. Вот и погнала она меня в психдиспансер.

- Ну и что? - недоверчиво спросил я.

- Состою у них на учете. Даже спинно-мозговую жидкость на анализ брали. Операция такая - пункция называется.

- Это же очень больно!

- Ага, пришлось потерпеть.

- Что же они тебе сказали?

- Да вроде бы все в порядке. Без отклонений. Только моя не успокоилась, иди, говорит, лечись. Наверное, схожу все-таки еще разок провериться.

- Так ты уже ходил.

- Она сказала, что в последний раз. И потом, кто на учете, прав больше имеет на жилплощадь.

Паша еще что-то говорил, но я его уже не слушал. И потом, пока пили чай с тортом, прощались и ехали гурьбой в метро, я все думал о том, что же такое счастье, где оно и сколько кому его досталось. Не дождалась своего счастья Инна Зверева, наверное, были же когда-то счастливы, как мы с Наташей, и Паша Шулепов со своей женой, а вот теперь гоняет она его в психдиспансер, поди разберись, кто из них нормальный, а кто нет, и неужели у нас с Наташей когда-нибудь наступит охлаждение, уйдет любовь, покинет счастье?

Быть не может этого.

Глава двадцать шестая

--===Свое время===-

Глава двадцать шестая

Храни нас бог

от возвращенья к бывшим женам.

Храни нас бог

от сожаленья по мостам сожженным.

Храни нас бог

от пустоцветного зачатья.

Храни нас бог

от не прощенного проклятья.

И бог хранит

любви похмельным звоном.

И бог хранит,

вернув нас к бывшим женам.

И бог хранит,

усталый от страданий,

которые мы выдумали

сами.

Телефон.

Черный, обтекаемый, даже наощупь эбонитовый, трубка изогнулась в сомкнутых пальцах, прижалась к моему уху круглой головкой. В трубке потрескивание слабых разрядов, словно вздыбленный шерстяной кот, шипя, идет по кабелю.

Голос.

Издалека, кричит на одной ноте:

- Па-пу-па-пу-па...

Сын.

- Хорошо, хорошо, обязательно.

Я вешаю трубку.

Та-а-ак... Надо ехать к сыну... Надо... Сын просил...

Сама Тамара к трубке не пошла - тещу послала. Сын просил тещиным голосом: а вот мы какие маленькие, какие хорошенькие, костюмчик у нас новый, кто тебе подарил? мама, скажи, ма-ма, ну, скажи, внучек, какая у нас мама хорошая, а где папа? папа плохой, папы нет, папа не приезжает, нам подарки не дарит, не звонит, а ведь у мамы сегодня день рождения. Мама ждет, баба пироги испекла, ну, позови, позови папу... Па! Па...

- Па-пу-па-пу-па...

... На улице уже совсем тепло, но в доме еще топили, батареи центрального отопления обжигающе горячи, план, наверное, по сжиганию угля, что за зиму сэкономили, выполняют, и в комнате было просто жарко. Форточки закупорены, теща панически боится сквозняков, а тут еще Сережка... Он сидит за загородкой, занимающей чуть ли не треть комнаты, как зверек в вольере, сопит забитым носом, глазенки слезятся, румянец возбуждения проступил красными пятнами по лицу, терзает раскиданные игрушки и то начинает дергать ручонками, то успокаивается и заводит на одной ноте нудный капризный полурев. В новом костюмчике. С зайцем на груди.

Зайчик ты мой.

Зайка.

Пестрые обои, кое-где сгорбленно отошедшие от стен. Это я сам когда-то делал ремонт, неумело, зато дешево. Денег у нас никогда и в помине не было, но как же хотелось чистоты, уюта, порядка в нашей комнате, в нашем доме. Вот ведь как случается - любовь полиняет, остынет, если кто-то из двоих окажется неряхой, а другой патологически не терпит пыли, затхлости, запустения... Один металлический карниз над окном прогнулся, видно, резко дернули занавеску, у кровати обломана ножка, подставили деревянный чурбак, в углу каким-то покрывалом накрыта груда белья, на немытых полах клочки бумаги, пуговица, на шкафу, идиотски улыбаясь, сидит Буратино в полосатом красно-белом колпаке и с облупленным разбитым носом. Мне его вручили на первом курсе за участие в художественной самодеятельности. Глупая кукла, вечно улыбающийся оптимист, а голова тяжелая, часто перевешивала, и Буратино частенько с размаху вонзался носом в пол. При этом было ощущение, словно не он, а ты сам грохнулся. Поднимешь его, а он по-прежнему сияет блаженной улыбкой. Может, так и надо - подниматься и снова радоваться жизни? Только что делать с разбитым носом? Может забить голову чем-нибудь полегче, чтоб не перевешивала?..

Книжные полки... Книги, которые я собирал постепенно, любовно, по одной... Когда уходил из этого дома, то набрался рюкзак барахла и несколько стопок книг. Тогда Тамара, не глядя на меня, - знала, как дороги мне книги, - негромко сказала: