Великая битва у Малого пруда - Октав Панку-Яш

— Должен прийти, — сказала мать.

Но вскоре явился один Топ. Он стал на задние лапы перед Думитру Дану, и это означало, что надо обследовать его ошейник. Думитру обнаружил там записку, в которой Санду извинялся за опоздание — у него «очень важные дела».

— Ну, мать, как тебе нравится письмо сына? — смеясь, спросил Думитру.

— А тебе нравится? — огорчённо ответила она.

— Письмо могло бы быть и лучше, но и не такое плохое. Раз предупредил о том, что запоздает, значит — он человек вежливый.

Мать посмотрела на него, и Думитру прочёл в её взгляде: «Санду весь в тебя».

В конце обеда, когда мать Санду закрыла ставни и ушла на кухню мыть посуду, начатый по дороге разговор возобновился.

— Итак, насколько я понимаю, — сказал Петре Станку, — ты недоволен материалом, поступающим со склада?

— А как же может быть иначе? Надо, чтобы той мебели, которую заказывают нашей фабрике, износу не было, пускай и правнуки наши пользуются. Конечно, и работа за себя говорит, но решающее слово всё-таки за материалом. А с Хынку я никак не могу столковаться. Это не дело!

— Ты прав, Думитру. Хорошо, что мы сегодня встретились и поговорили. Я и сам задумывался насчёт этого Хынку. Хотя и знаю, что разумнее судить о человеке по всем его поступкам, но всё же… — Он помолчал, как бы вспоминая что-то. — На днях я говорил с ним, когда он запретил детям играть на пруду. Я подметил, что он не любит детей. В каждом он видит хулигана, бездельника. Я уже сказал, что по одному этому нельзя судить о человеке, но на мой взгляд, люди, которые не любят детей, — чуждые нам люди, бездушные. А ведь мы в свой труд и душу вкладываем. Работа, сделанная без души, недолговечна… Придётся хорошенько заняться тем, что происходит на складе. Я поговорю с директором, чтобы пригляделись повнимательнее, как обстоят дела с материалами. — Посмотрев на дрожащую полоску света, робко пробивающуюся в щель между ставнями, он спросил: — Над каким заказом сейчас работает твой цех?

— Сейчас? — Лицо Думитру Дану просияло. — У нас сейчас заказ на славу! Нашей мебелью будут обставлять дома шахтёров. Мы ещё в апреле для них же мебель делали. Я до сих пор не забыл, какое они нам письмо прислали. Пишут: «Мы переехали в новые квартиры и обставили их мебелью, которую изготовила ваша фабрика. Добротная и красивая мебель. Если кому-нибудь из вас доведётся быть в наших краях, милости просим в гости. Всегда будем рады таким мастерам». Ну, что скажешь? Кабы всегда получать такие письма! Вот и сейчас для них стараемся. Лицом в грязь не ударим. Поскольку заказчики у нас прославленные, надо, чтобы и мебель у них была славная.

Петре Станку засмеялся:

— Это ты сейчас так говоришь, а когда заказ будет готов, как бы хорош он ни был, ты насупишься и скажешь: «Эх, а ведь могло бы быть и лучше!»

Думитру Дану тоже улыбнулся:

— Посмотрим… Давай-ка сыграем в шахматы. Кто победит, получит от жены банку варенья из ренклода.

— А кто проиграет?

— Будет смотреть и облизываться.

— Ну, раз так, я постараюсь выиграть…

— Да? — притворился удивлённым Думитру Дану. — А я-то думал, что ты не охотник до варенья.

— Нет, я люблю и шахматы и варенье. Тащи доску и… банку с вареньем.

— Смотри, смотри, бежит! — закричал Лэзэрикэ.

По вырытой канаве вода хлынула в небольшой бассейн, устроенный на левом берегу пруда, и скоро заполнила его.

Малыши прыгали и шумно хлопали в ладоши. А «строители» стояли навытяжку, словно проглотив аршин, важные, серьёзные, и созерцали плоды своего труда. Всем хотелось высказаться, но вместе с тем, желая показать, что, собственно, такое дело для них сущий пустяк, каждый начинал свою речь словечком «м-да!»

— М-да… Вот и готов бассейн.

— М-да… неплохо получилось.

— М-да… Теперь и малыши смогут покупаться.

Как видите, открытие бассейна было… весьма торжественным.

Совершенно неожиданно для всех из кустов с правого берега послышалась знакомая песня, звучавшая всё громче и громче:

На праздник весенний шагаетС весёлою песней отряд.

Потом появились Нина и Родика.

Все так и обомлели. Значит, они не уходили домой? Где же они были до сих пор?

Лучистое солнце играетВ глазах у счастливых ребят.

Девочки дружно вышагивали рядом. Поравнявшись с группой ребят, Нина скомандовала: «Стой! Вольно!», и, вытянув руки по швам, отрапортовала Санду:

— Товарищ адмирал, мы успешно выполнили трудное боевое задание. Мы одержали победу, и вот что мы вам принесли!

Что тут было! Даже Дину Попеску, признанный всей школой литератор, не сумел бы описать физиономии ребят в тот момент. Петрикэ так вытаращил глаза, что Санду чуть не спросил его: «Что с тобой, друг, тебе плохо?» Ну, а у Дину, у того очки съехали на самый подбородок.

Родика и Нина принесли два похищенных корабля!

— Но как? Как это вы сумели? Где вы их взяли? — Вопросы так и посыпались на них.

Нечего и говорить, что Нина только этого и ждала.

— Погодите, погодите, сейчас всё узнаете. Только идёмте куда-нибудь в тень, тут изжариться можно.

Пошли в адмиралтейство. Впереди торжественно, точно прославленные полководцы, шагали Нина и Родика.

— Значит, дело было так, — начала Нина. — Когда пробили тревогу, вы все сразу исчезли. Мы — за вами, но вас не нашли. Вдруг видим — по илу следы. Мы — прямёхонько по следам. Идём, идём через какую-то трясину…

— Ох, и задаст мне теперь мама, когда увидит мои туфли! — заохала Родика.

— Молчи, не перебивай! — цыкнула на неё Нина. — Шли мы себе, шли по следам через трясину и тут слышим — за ивой голоса. «Тс-с!» — говорю я Родике.

— Неправда, — заметила Родика, — это я сказала «Тс-с!»

— Неважно… Одна из нас говорит: «Тс-с!»…

— Почему же «одна из нас», когда я это сказала? Так несправедливо.

— Ну ладно, ладно. Мы сразу замолчали и присели. Видим — под ивой двое ребят. В масках из листьев, а сами вымазанные в тине, как черти. И около них знаете что?

— Наши суда! — воскликнул Алеку.

— Ага. Видим — два кораблика…

— Да, не кораблики, а суда, — поправил её Петрикэ. — Эсминец и крейсер… Кораблики бывают только у маленьких.

— Ладно, пусть будет так, — согласилась Нина. — Мы, конечно, сразу догадались, что эти мальчишки стянули корабли. Решили выждать момент, когда можно будет подкрасться и захватить суда. Сказано — сделано! Немного погодя ребята сняли маски и пошли на пруд купаться. Тут мы и пробрались к иве, сцапали корабли — и наутёк!

— И не только корабли взяли! — вмешалась Родика. — Один из мальчишек оставил под ивой сандалии. Мы захватили одну и принесли с собой. Вот она! — Девочка подняла грязную сандалию. — Мы решили, что это будет прекрасный трофей. Ну, вот и вся наша история…

Санду Дану горячо пожал им руки:

— Благодарю вас от имени моряков Малого пруда. Вы будете отмечены в приказе… И, если хотите, мы позволим вам заходить в порт.

— Как ты сказал? — обиделась Родика. — Заходить? Значит, мы не останемся здесь? Вы нас не принимаете в моряки? Ты слышишь, Нина?

Но вместо ответа Нина пропела:

Лист зелёный, парус белыйНад водою голубой…

Потом Родика подхватила:

Всё равно, моя подружка,В моряки пойдём с тобой.

Все начали смеяться.

— Э, да они, оказывается, отчаянные в самом деле! — удивился Мирча и шепнул Санду: — Они мне нравятся, и, если на совете командиров ты поставишь на голосование, принять их или нет, я буду «за»!

— Какой смысл созывать совет командиров? — громко сказал Санду. — Я считаю так: все здесь в сборе. Кто за то, чтобы принять к нам пионерок Нину и Родику, подымите руки!

В первую минуту никто не шелохнулся. В глазах девочек вспыхнула тревога. Но вот поднялась одна рука, потом другая, ещё… и ещё…

Петрикэ поднял руку последним и впервые приветливо улыбнулся той самой девочке, с которой до сих пор он обходился так сурово, хотя она была его соседкой и к тому же сверстницей. Нина ответила ему широкой, радостной улыбкой, как бы говоря: «Я писала о тебе в дневнике. Собиралась зачеркнуть, но раздумала».

…Вот такое событие совершилось в жизни порта Малый пруд, событие, узнав о котором Влад сказал сестре Петрикэ: «Вот как ребята сами действуют… — И, улыбаясь, добавил: — Но кое-когда и мы бываем им дружны».

Вечером в ту пору, когда по улице разносится приятный запах супа, жаренной картошки, а в окнах можно увидеть ужинающие семьи, шофёр Мирон Негулеску возвращался домой. Он был задумчив, как и раньше, перед уходом из дому. Но если тогда его мыслями владели гнев и досада, то сейчас он и сам не мог бы разобраться, что с ним происходит. Он испытывал странное чувство, которое возникает у нас после какого-нибудь откровения.