Он снова здесь - Тимур Вермеш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И его соратники.
Я уже предчувствую возражение скептиков, болтливых всезнаек: мол, нельзя одновременно играть на двух скрипках. Вот вам еще один пример, сколько эти люди понимают в реальности. Не может быть того, чего быть не должно[50]. Но ведь именно так и есть! И как раз на этом сломалось бессчетное количество очень даже великих вождей! Взять, к примеру, Наполеона. Гений, никаких вопросов. Но исключительно на военной “скрипке”. Потерпел неудачу из-за соратников. И про любого гения уместен вопрос: каких соратников он себе выбирает? Например, Фридрих Великий – у него был генерал Курт Кристоф фон Шверин, подстреленный в бою за отечество, верхом на коне и со знаменем в руке. Или Ганс Карл фон Винтерфельд, в 1757 году сражен смертоносными ударами сабель. Вот это соратники! А кто у Наполеона?
Надо признать, у него была несчастливая рука, и это еще мягко сказано. Семейственность самого дрянного сорта, родственнички уже выстроились в очередь. Слабоумный брат Жозеф сидит в Испании, на свояченице женится Бернадот, Жером получает Вестфалию, сестер распределили по итальянским графствам, и неужели хоть кто-то его поблагодарил? Худший паразит – Луи, которого Наполеон сажает королем Голландии, а тот оттачивает свою карьеру, будто сам завоевал эту Голландию. С такими соратниками не получится ни войну провести, ни миром управлять. Так что я всегда уделял огромное значение превосходным соратникам. И в большинстве случаев их находил.
Одна только блокада Ленинграда!
Два миллиона гражданских лиц в окружении, без всякого подвоза провизии. Требуется определенное чувство долга, чтобы ежедневно скидывать туда тысячи бомб, и вдобавок прицельно на продовольственные склады. Люди под конец дошли до того, что проламывали друг другу головы, чтобы пожевать землю, на которой растекся горелый сахар. Понятно, что с точки зрения расового учения эти гражданские лица не представляли ценности, но ведь простой солдат мог подумать: “Ах бедные, бедные люди!” И надо учесть, что пехотинец зачастую крайне привязан к животным.
Я своими глазами в окопе видел, как люди бросались под заградительный огонь, чтобы спасти кошечку, или неделями сберегали паек, чтобы потом по-братски поделиться с приблудным псом. Вот очередной пример тому, что война пробуждает в людях не только самые жестокие, но и самые нежные и теплые чувства, а битва во многих смыслах высекает из людей самое лучшее. Простого человека, что идет на бой, я бы сравнил с неотесанным камнем, а из боя выходит безупречный друг животных, исполненный неумолимой воли, готовый сделать все, что необходимо. И вот эти простые люди, эти сотни тысяч солдат и любителей кошек не предлагают: “Давайте-ка вести себя потише, ну в худшем случае ленинградцы будут чуть дольше умирать от голода!” Нет, они призывают: “А ну, бодро вдарим бомбой! Фюрер знал, что говорил, отдавая нам приказ!” И когда ты это слышишь, то понимаешь, что у тебя были верные соратники.
И они есть у тебя в Новейшем времени. Так думал я, глядя, как фройляйн Крёмайер печатает окончание моей последней речи. В общем и целом я был очень доволен результатами ее работы. У меня не было к ней никаких нареканий, она отличалась образцовым усердием и с недавнего времени находилась в моем распоряжении полный рабочий день. Лишь над внешним видом ей еще предстояло поработать. Не могу назвать ее неухоженной, но этот мрачный облик наперекор ее приветливости, эта почти что предсмертная бледность не очень-то шли на пользу радостному и жизнеутверждающему движению, каким бесспорно является национал-социализм.
Хотя фюрер должен уметь смотреть поверх. Фон Риббентроп по внешним данным был образцовым представителем расы господ – безупречный подбородок, первосортные гены, – а в конечном итоге всю жизнь оставался слабаком. И никому от него пользы не было.
– Очень хорошо, фройляйн Крёмайер, – сказал я. – Думаю, на сегодня все.
– Ща быстро распечатаю, – отозвалась она и нажала еще на какие-то кнопки.
Потом вынула из сумки зеркальце и свою темную помаду, чтобы подвести губы. Я решил, что это подходящая возможность затронуть тему.
– А что, кстати, думает об этом ваш жених?
– Какой еще жених? О чем? Мойфюрыр!
Корректное употребление обращения было освоено ею еще не до конца.
– У вас наверняка или даже очевидно есть молодой человек, назовем его почитатель…
– Не-а, – подкрашиваясь, сказала фройляйн Крёмайер, – таких нету…
– Не хочу показаться нескромным или навязчивым, – успокоил я ее, – но вы можете мне спокойно довериться. Мы же не среди католиков. У меня нет предрассудков, и если молодость любит, то нет нужды в свидетельстве о браке. Истиная любовь сама себя облагородит!
– Да уж, это хорошо-прекрасно, – не отрывая взгляда от зеркала, фройляйн Крёмайер сжала губы, – но раз нету, то нету. А потому что четыре недели тому назад я его самолично послала. Ох, скажу вам, это был отменнейший говнюк!
В моем взгляде читалось, видимо, удивление, потому что фройляйн Крёмайер спешно добавила:
– Блин! Что я несу! Не, я ж в ставке фюрера! Я хотела сказать: подлая сволочь! Мойфюрыр!
Я не совсем понял цель сей словарной замены, однако мимика фройляйн Крёмайер говорила об искренних усилиях и даже об определенной гордости второй формулировкой.
– Во-первых, – строго сказал я, – мы не находимся в ставке фюрера, фройляйн Крёмайер, поскольку я не являюсь главнокомандующим вермахта, по крайней мере пока. И во-вторых, я считаю, что подобные слова вообще не подходят для рта немецкой девушки! И тем более для рта моей секретарши!
– Так все ж правда! Вы б только видели, сами б еще не так выразились! Я вам такое могу порассказать…
– Эти рассказы меня не касаются! Речь идет о репутации немецкого рейха, а в этих стенах – и о репутации немецкой женщины! Если кто-то заглянет, то я хочу, чтоб у него сложилось впечатление порядочного государства, а не…
Продолжить я не смог, потому что из глаза фройляйн Крёмайер скатилась слеза, потом из другого глаза – еще одна, а потом сразу – очень-очень много. Настал один из тех моментов, каких следует избегать фюреру на войне, ибо случайное сочувствие крадет у него концентрацию, каковая неотложно требуется для победоносного проведения боев на окружение и для ковровых бомбардировок. Впрочем, по моему опыту в самые неблагоприятные времена дела обстоят проще, надо лишь отдать приказ – защищать каждый метр земли до последней капли крови, и в принципе ведение войны на ближайший день уже окончено, можно спокойно возвращаться восвояси. Хотя все равно нельзя распыляться на эмоции других людей.
Правда, сейчас мы все-таки находились не на войне. И я ценил безупречные профессиональные качества фройляйн Крёмайер. Так что я протянул ей бумажный носовой платок (благо они опять производились в изобилии).
– Ничего страшного, – успокоил я ее, – я просто хотел, чтобы вы в будущем… я не сомневаюсь в ваших способностях, напротив, я очень вами доволен… Вы не должны принимать близко к сердцу мой упрек…
– Да нет, – тяжело вздохнула она, – вы ни при чем. Я же… я ведь… я прям любила его. Я думала, все серьезно. Я думала, это по-настоящему.
С этими словами она стала рыться в рюкзачке и вытащила телефон. Что-то на нем понажимала, пока на экране не появилась фотография подлой сволочи, которую она мне протянула.
– Такой симпатичный. И всегда был такой… особенный!
Я взглянул на изображение. Мужчина и правда выглядел вполне прилично. Высокий, рослый, хотя лет на десять постарше фройляйн Крёмайер. Он стоял на улице в элегантном костюме, но в его облике не было ничего щегольского. Напротив, он имел весьма солидный вид, словно руководил маленьким, но процветающим предприятием.
– Не хотелось бы вмешиваться в ваши дела, – сказал я, – но меня действительно не удивляет, что эти отношения не привели к счастливому результату…
– Нет?
– Нисколько.
– Но почему?
– Смотрите: вы, конечно, думаете, будто вы сами разорвали отношения. Но разве вы не осознали, что не являетесь подходящей партнершей для этого мужчины?
Фройляйн Крёмайер хлюпнула носом и кивнула:
– Но все же было так отлично. И вдруг – кто ж думал…
– Это же видно с первого взгляда!
Она перестала плакать и подняла ко мне лицо, скомкав платок:
– Что? Видно?
Я сделал глубокий вдох. Потрясающе, на какие второстепенные театры военных действий Провидение забрасывает человека в борьбе за будущее немецкого народа. И насколько невероятно оно связывает разные вещи. Личную проблему фройляйн Крёмайер и надлежащую репрезентацию народной политики.
– Смотрите сами, мучжина, тем более данный расово здоровый мужчина, мечтает о веселой, жизнерадостной спутнице жизни, о матери для своих детей, о женщине, излучающей здоровый национал-социалистический дух…
– Я такая и есть!
– Разумеется, – ответил я. – Вы это знаете, и я это знаю. Однако взгляните на себя глазами человека в расцвете сил! Этот вечный черный гардероб. Темная помада, цвет лица такой, что мне все время кажется, будто вы его специально бледните… Фройляйн Крёмайер, умоляю, не начинайте снова плакать, но мертвецы, каких я видел на Западном фронте в 1916 году, имели более радостный вид, чем вы! Темный макияж – при ваших-то черных волосах. Вы же очаровательная молодая женщина, почему бы вам не надеть одежду веселых расцветок? Симпатичную блузку или праздничную юбку? Или пестрое летнее платье? Сразу увидите, как мужчины будут на вас оборачиваться!
