САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Герман Дейс

 «Вот сволочная баба», - подумал Сакуров и заснул. Проснулся он на закате, снял рабочую одежду, вымыл ноги, почистил зубы и, взяв с самодельной полки сборник рассказов Камю, завалился в спальную кровать в маленькой комнате. Читал он часа два, потом стал засыпать. Вставать было лень, поэтому он решил спать при свете. Но свет погас сам. То ли снова что-то сломалось в стареньком трансформаторе у речки, то ли опять местные энергетики занялись экономией электричества.

 «Надо же», - подумал Сакуров и услышал знакомый голос:

 - Значить, надо.

 - А, привет, - буркнул Сакуров, а потом, припомнив кое-что из ранних признаний домового, добавил: - дух святой…

 - Да, состоял в должности такового в некие времена, - словоохотливо поддакнул Фома, - однако был разжалован за…

 - Кстати, можно подробней? – поинтересовался Сакуров, не очень-то надеясь на удовлетворение своего интереса: он помнил давешние свои попытки выведать у домового разницу между ним и злыднем.

 - Дались тебе эти злыдни, - недовольно сказал Фома. – К тому же чё зря словесами блудить, коли можно глазами увидеть?

 - Кого? – уточнил Сакуров.

 - Да злыдней, - ответил Фома, - и протчие чудеса со всякой нечистью и ихними чистыми антиподами.

 - Когда я это всё увижу? – полюбопытствовал Константин Матвеевич.

 - Вскорости.

 - А про то, как тебя разжаловали, когда будешь рассказывать?

 - Да прямо сейчас. А потом, когда совсем стемнеет, покажу, что обещал.

 - Не верю, - буркнул Сакуров и задумался о сонно-временном феномене, когда, вроде, спишь недолго, но за это время успеваешь чёрт-те где побывать и чёрт-те чего сделать. Ещё он подумал о том, что думает на эту тему не первый раз.

 - Так уж надо чёрта поминать, - проворчал Фома.

 - Ты рассказывай, - одёрнул его Константин Матвеевич.

 - Ладно. Дело произошло из-за нашей внутренней привязанности к некоторым вашим внешним фантазиям на тему нашего бытия, каковое не есть такое, каким вы его себе втемяшили, однако пища для научного размышления для наших умников богатая есть…

 - Блин! – сказал Сакуров.

 - Ладно. Объясняю популярно: всё, что вы о нас придумали, не соответствует истинному положению вещей ни на толику. Тем не менее, кое-кто из наших, и чистых, и нечистых, издревле, как только появились ваши фантазии, работает с ними в плане научной классификации антисущего фольклора. Скажу больше: частью наши классификаторы перетекли из ипостаси чистой классификации в нечистую подспудную философию, а частью – в параллельное богословие, параллельную мифологию и так далее…

 - Ты долго мне мозги пудрить собираешься? – спросил Сакуров. – И потом: что ты врёшь, будто не соответствует ни на толику? Какого тогда хрена ты пел мне вчера о частичной общности?

 - Чево это я пел? – пошёл в отказ Фома. – И ничего я не пел.

 - Ещё как пел!

 - Не мог я этого петь, потому что мы на ваше враньё ни мало не похожи.

 - Вот, гад! Я, конечно, не всё помню, о чём мы в прошлые разы трепались, но всякий раз ты норовишь загибать из другой оперы.

 - Какой – такой оперы?

 - Сейчас засну! – пригрозил Константин Матвеевич.

 - Ты это брось, - испугался Фома, - нам ещё надо в одно место поспеть.

 - В какое?

 - Тебе про моё разжалование рассказывать?

 - Чёрт с тобой, валяй. Один хрен делать нечего, так что послушаю…

 - В общем, стала развиваться промеж наших чистых и нечистых целая наука на базе ваших поповских басен и бабушкиных сказок, а я тогда был дух святый…

 - Ну, вот, а врёшь, что ни мало не похожи. Будто у наших попов и сказочников нет святых духов…

 - А кто спорит, что не похожи? Очень даже похожи.

 - Нет, ты долго мне мозги пудрить собираешься? – снова спросил Сакуров. – То похожи, то ни на толику, то снова похожи.

 - Не долго, - успокоил его Фома, - слушай дальше.

 - Слушаю. Что мне ещё делать?

 - В общем, по святому своему званию я имел право принимать участие в разных научных спорах на богословские темы параллельного направления, но особенно меня зацепила тема святых угодников.

 - Ну, и чем тебе не угодили наши святые угодники? – лениво поинтересовался Сакуров.

 - Дык по-всякому, - уклончиво возразил Фома, - но не о том речь. А о том…

 - Кстати, пока не забыл: помнишь, ты говорил, что вы – не знаю уж, кто – обнаружили у меня какой-то дух первозданный?

 - Я ничего такого не говорил, - удивился Фома.

 - Вот те раз! – ухмыльнулся Сакуров. – А я, дурак, хотел кое-что прояснить на эту тему.

 - Что именно?

 - Какая теперь разница, если ты ни о чём таком не говорил?

 - Ну, мало ли… Может, чего и припомню…

 - Пошёл ты в жопу. Я сплю.

 - Никак нельзя. Слушай дальше про святых угодников. Долго ли коротко ли велись в нашей среде научные дискуссии на данную – про святых угодников – замысловатую тему, как меня осенило. То есть, начинаю я думать в следующем направлении, тоже, конечно, параллельном, но с перпендикулярными заусеницами. Если, думаю, оне святые, так почему угодники? Либо потому, что угодили в списки святых благодаря каким-то индивидуальным качествам, либо потому, что они угодили тем, кто списки тех святых составлял. В общем, и по первому моему тогдашнему расчислению, и по второму выходило, что святой не может быть с угодником в одном лице. Ведь если ты святой по своей святости, то ты святым и проживёшь, и преставишься, и опосля святым пребывать будешь, для чего тебе не надо ни угодить в списки, ни угодить тому, кто эти списки составляет. В общем, думал я так, соображал, да на одном учёном споре и выступи со своей теорией, где в виде главной концепции поставил вопрос ребром о невозможности совмещения в одном лице святых и угодников. То есть, я поставил ребром вопрос о немедленном отделении святых от угодников. Для чего предложил начать немедленную же ревизию всех списков так называемых святых угодников с самых их начал с целью бескомпромиссного отделения вторых от первых...

 - Я засыпаю, - пробормотал Сакуров, но окончательно заснуть ему не удавалось. Он погрузился внутренним взглядом в хаос собственных временных ощущений и увидел себя, барахтающегося на границе каких-то двух субстанций, очевидно, границе сознания и подсознания. Ещё Сакуров увидел, что барахтающийся норовит нырнуть в глубь подсознания, но ему мешает какая-то не тонущая фигня рядом с ним. Сакуров присмотрелся повнимательней и увидел дурацкое словосочетание, застрявшее в его мозгу.

 «Святые угодники», - прочитал Константин Матвеевич и мысленно упрекнул себя за применение к столь уважаемому словосочетанию определение «дурацкий».

 «Уважаемые люди были в своё время, много всякого добра сделали, поэтому и угодили, а я – дурацкое. Но я ли?»