Фатальная ошибка опера Федотова - Мария Зайцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Качаю ее на волнах этого кайфа, делюсь с ней шедро всем, что чувствую сам, глажу, трогаю, целую. Беру.
Полностью, до конца. Неторопливо, постепенно ускоряясь, чутко ловя каждый, самый маленький ответ на мои движения.
Мы с ней сейчас — словно две текучие капли воды на стекле. Сливаемся, стремясь стать одним.
И становимся.
И движемся в едином, самом правильном, самом сладком из всех возможных, ритме.
И если раньше я думал, что занимаюсь сексом, то сейчас приходит осознание, что вообще не это делаю. Нельзя назвать то, что происходит между нами, сексом.
Это что-то другое.
Абсолютно другое.
___________________________________
Мы другие, мы с тобой другие
Если вместе, если все в одно
Не бывают чудеса такими,
Не снимают про таких кино
Невозможно передать словами
Нереально звуком оттенить
То, что происходит между нами
Что и после смерти не забыть
Мы когда-то станем облаками
И, несясь стремглав по небесам
Будем целоваться над полями
И сливаться в капли по зонтам.
М. Зайцева. 13.11.2023
Глава 24
— Слушай, у меня дежавю… — я рассматриваю аппетитную фигурку, упакованную в шелковый халат. На фоне окна она смотрится роскошной картиной в рамке.
И дежавю у меня вообще не просто так.
Была потому что такая диспозиция уже, именно здесь, в этой комнате, и по времени так же, с утра. Расставлены фигуры на доске одинаково: я — в кровати, голый. Она — у окна, в халатике, нежно обнимающем обнаженное тело…Из отсутствующих на данный момент показателей — моя головная боль и дичайшее похмелье. Из новинок — сладкий послесексовый расслабон и парочка засосов на груди и ближе к паху. Захарова оказалась той еще маньячкой.
И сейчас я могу эти ощущения либо подтвердить, либо не подтвердить… Следственный эксперимент, мать его…
Выкинет она меня опять из постели и из своей жизни, в этот раз окончательно, или нет? Квест блядский…
— Да? И как ощущения? К врачу, может? Говорят, это какое-то психическое расстройство… — Захарова щурится на меня чуть насмешливо, складывает руки под грудью. И я неосознанно залипаю на шелковую ткань, туго обнявшую две самые зачетные троечки в моей жизни. Вспоминаю, какие они наощупь упругие и одновременно мягкие, а соски — розовые, острые, особенно если зубами чуть-чуть прихватить. С намеком…
И прямо на моих глазах в этот момент происходит чудо: то ли от взгляда, на редкость, наверно, интенсивно разбойного, то ли от прохлады, на шелке четко обозначаются заманчивые вершинки… И губы сохнут от дикого желания потрогать их языком прямо через ткань халатика…
Сглатываю, не в силах взгляд отвести, и Захарова, чуть смутившись, хмурится и пытается прикрыться.
— Иди сюда… — прошу я, именно прошу, не приказываю, не реагируя на подкол, вообще мимо ушей его пропуская. И руку протягиваю. В голове мелькает опасение, что сейчас-то я по этим рукам и отхвачу, но не тянуться к ней не могу.
Мы такое делали ночью, черт… У меня никогда не было ничего подобного. И не про физику я сейчас, а про другое. Про что-то определенно другое, чему в это мгновение названия не находится в голове.
И будет жутко обломно, если Захарова сейчас поведет себя, как сука последняя.
Как вчера, в клубе.
Не хочу этого страшно, опасаюсь до дрожи в животе.
И смотрю на нее, такую манящую, такую нежную в этом светлом шелке, с небрежно убранными наверх волосами и яркими засосами на шее. Потому что я тоже тот еще маньяк, на самом деле.
И за ночь мы славно поманьячили…
Захарова смотрит мне в глаза целую вечную минуту… А затем делает движение, легкое, не движение даже, а, скорее, намек на него, ко мне.
И этого достаточно, чтоб я начал действовать.
Легко и плавно перетекаю вперед и прихватываю сладкую добычу за скользкий шелк. Дергаю к себе, так, что устоять не может, с тихим вскриком падает на меня, машинально пытается удержаться за плечи.
А я зарываюсь лицом в волнующую ложбинку на груди, раздвигаю носом полы халатика и жадно вжимаюсь губами прямо в нежную кожу. У-у-у! Супер!
Ася ахает и как-то по-особенному, податливо и упруго, гнется в моих руках, запрокидывает лицо, дрожит, ладони скользят по плечам, безостановочно и хаотично двигаются, то чуть ниже, сжимая пальцы чуть ли не до легкой боли, то выше, по шее и царапая ногтями затылок. И у меня каждый раз, когда она так делает, по коже мороз расползается.
Сладко, так сладко!
Клянусь, это самая сладкая женщина, что у меня была! Ради этого стоило столько переживать. Такой не жалко всех сожженных нервов в мире!
— Ася, Асенька… — шепчу я, двигаясь губами выше, ловя мурашки на белой коже, уже покрывающейся красными пятнами возбуждения, — хорошая моя… Хочу тебя, не могу… Да?
Мне сейчас почему-то очень важен ее ответ. Ее осознанное, правильное “да”.
Словно это утро будет определяющим в том, что произойдет между нами дальше.
Ночь была офигенной, но там мы, скорее, вливались друг в друга, неистово и жадно, соскучившись и, на контрасте с диким выяснением отношений, стремясь восполнить это нежностью.
А сейчас у нас происходит разговор.
Осмысленный.
И мое “да?” звучит, как предложение.
А ее “да” должно быть согласием. Не только на то, что дальше будет, в ближайший час. Тут мне ее согласие не требуется, и без того все ясно.
Нет, согласие на то, что потом случится. Согласие на нас. И мне хочется его, этого согласия, я в нем нуждаюсь! И все готов сделать, что получить, чтоб добиться!
Потому скольжу языком по шее, мягко и нежно прикусывая сладкое местечко внизу, у впадинки между ключицами. Я вчера разведал его, знаю, как она дрожать начинает, стоит лишь коснуться…
Я ее всю заглажу, затискаю, залижу… Я не выпущу ее теперь! Она настолько моя, что невозможно представить другой расклад. И страшно вспомнить вчерашний день, когда я думал по-другому…
Ася, чуть дрогнув, когда касаюсь губами заветного места на шее, тем не менее, не теряет голову, останавливается и чуть напрягает руки, чтоб оттянуть меня от себя. Затем
