Яшкины дети. Чеховские герои в XXI веке (сборник) - Галина Щербакова

Вот вчера от вашего гнева была труп трупом, о потустороннем стала думать, как там у Вас отбрасываются тени… Я ведь не просто залезла к Вам в карман, я еще и тень Вашу, оказывается, «потревожила». Так как мне «все до звезды» (мои слова, мои!), то мы, конечно, никогда с Вами не встретимся, я буду в других пределах. Обидно и горько. Я Вас и Антона Павловича всегда любила больше, чем Гомера. Я так на эту тему заплакала, а тут в кухне крышки посыпались. Шум такой специфический. Подумала: всё. Это уже оттуда. Копыта. А на самом деле, слава тебе, Господи, Епиходов пришел и все свалил. Пока я навела порядок, гляжу, витальность моя, что улетала струйкой дыма, из той же форточки комковато так ко мне же возвращается. Ну, думаю, «Идиот» не «Идиот», а «Вишневый сад» все-таки закончу. Села я за стол и стала «наделять безликие слова запахом плоти». Только левое плечо что-то у меня все дергается и дергается. Иван Алексеевич! Не поверите, но левое плечо открыло мне суть вещей.

…Было это лет за десять до выхода моей (не Вашей, Иван Алексеевич) «Митиной любви». Тоже была весна. И тоже холодная, потому как допрежь всего видится мне коротенькая беленькая шубка из песца, ну такая е-два – е-два, а не едва – е-четыре… В шубку завернута с виду маловитальная дама, хотя копыточки у нее и тогда были будь здоров. А я, значит, у нее автор. Только что с улицы, ноги промокли, в боку – колотье, в душе мозжит… Шубку такую, как у дамы, я сплю и во сне вижу. И что там говорить, Иван Алексеевич, завидую я этой белой шубке черной завистью. И ведет меня эта дама-шубка в большой такой кабинет и устраивает мне там, простуженной бедной женщине, полный атас. Не песню, а окрик, который одновременно и наказание. Ну, типа: «На ЧТО ты руку подымал?!!» У меня от перепуга руки рухнули ниже колен. Оказывается, я сдуру (от ума такими вещами не занимаются) написала роман «Чистый четверг». Ну, не сообразила я, что тут чистый религиозный подтекст. И я, значит, грубо намекаю: люди, будьте бдительны! Предадут вас друзья же ваши, с которыми вы пиваете и гуляете. Неглубокая такая мысль, но, как говорится, по мере сил.

Дама же моя драгоценная не могла ничего такого, с намеком, в свой журнал допустить. Испугалась я тогда на всю жизнь. И черным цветом заполосовала позорное свое название, а от благодарности за свое спасение чуть копытце не поцеловала. Бок помешал, не дал согнуться, колом в нем ребра встали.

Дальше, Иван Алексеевич, случилось страшное. «Ты, подлое твое авторство, – говорит мне шубка, – хоть что-нибудь соображаешь или „месишь“ и „пашешь“ не думая? Ты как назвала свою отрицательную героиню?!»

А я ее, Иван Алексеевич, назвала простым русским именем Раиса. Понимаете степень моей дури? Меня всю ужасом пронзило, колотун меня забил. Это ж теперь каждый может из-за меня взять в голову лишнее про РАИСУ МАКСИМОВНУ!

И стала я думать, как мне половчее изменить имя, чтоб не тратиться на машинистку. Зависла я нервами над именем из пяти букв, жду озарения. И вдруг мне на ум – Наина! Я радостно руку свою дрожащую поднимаю, а меня кто-то тырк в спину. Теперь понимаю. Добрейший Александр Сергеевич. Он-то уже знал последовательность исторических имен, хотя до Наины Иосифовны нам еще было идти и идти. Остерег меня Пушкин, кланяйтесь ему там. Я еще немножко поколотилась телом, валидол пососала и стала своей Раисе пририсовывать левое плечико, пририсовывать левое плечико к букве Р. Вот откуда у меня до сих пор Болезнь Плеча. Фаиной моя героиня обернулась. Теперь тоже возник момент опасности. Нанайцы. Это не народ, Иван Алексеевич, чтоб Вы знали. Это на-найцы. Певуны и игруны. У них песня есть про Фаи́ну-Фаинý? Им может стать обидно, что она у меня отрицательный герой. Правда, есть надежда: им не до моих скромных сочинений, не прочитают они книжку, и, даст бог, пронесет.

Я тогда много витальности потеряла на нервной почве. Но с тех пор с именами обращаюсь, как с яичками. В смысле осторожно. Но с Вами, Иван Алексеевич, опять дала маху. А ведь все время помнила, что жива, здорова и хорошо выглядит в позе а-ля фуршет драгоценный мой учитель – Н. Б. И. Шубку она себе отрастила и по возможности, и по необходимости. Мы ведь теперь верующие и в Бога и в чистый четверг, а не в черта. На нас теперь любо-дорого смотреть, хотя и не хочется… Но я не про то… Про Н. Б. И., которая хотите верьте, хотите нет, а есть материализованный Гриша Добросклонов нашего времени, который никого не даст в обиду. Она меня, можно сказать, на куски разорвала, когда я мимо Вашей тени рысцою пробегала. Но опять же моя витальность. Напряглись мои куски, склеились и пришли в недоумение. Вас, Иван Алексеевич, она защитила, хотя, видит Бог, мой крещеный Митя никакого отношения к Вашему не имеет. В этом я могу поклясться хоть на Библии, хоть на Коране, хоть на Торе. И даже на Кратком курсе. Другие мы стали, другие; в этом Иван Алексеевич, извините за нахальство и покорно благодарю, и был смысл моего скромного сочинения из букв. А вот Михаила Сергеевича и Надежду Константиновну, которых я непочтительно однажды нарисовала, Н. Б. И. уже не защищала. И действительано, с какой стати? Пенсионер никакого значения и жена Ульянова. На это можно уже не кидаться в упоении защиты. Хотя я считаю иначе.

Или ты Гриша Добросклонов, или ты не Гриша. Третьего не дано.

А вообще-то дай ей бог, Н. Б. И., здоровья и шубку на е-шесть – е-восемь, и витальности чуть-чуть для мягкости тела и души. Думаю, она это заслужила.

Кончаю, страшно перечесть!

Если Вы, Иван Алексеевич, великодушно меня простите за все про все, дайте об этом знать. Стукните в окошко или прострелите радикулитом. Я пойму. Дело в том, что антоновские яблоки, которые я ела, были из Чернобыля и очень обострили мне третий глаз. Улавливаете намек? Может опять возникнуть сочинение с нехорошим названием. Антону Павловичу, моему земляку по провинции, низкий поклон. Скажите, что у меня трудности со счастьем Епиходова. Жена его Ольга, в девичестве Ларина, его бросает. Выходит за Нагульнова. Последний же баллотируется в мэры, а глупая женщина льстится на чин.

Скажу в последних строках. Мы, Иван Алексеевич, оказались куда как интереснее, чем Вы думали о нас в восемнадцатом годе. Спорили тут с Аверченко на полста долларов: способны ли мы превзойти любые фантазии? Мои полста! Способны, Иван Алексеевич, способны!

Остаюсь с глубочайшим к вам почтением. Я вас люблю, любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем. Целую Ваш коричневый девятитомник, который по книжке доставала по всей Империи Зла.

Р.S. Донесение свое Ваша защитница Н. Б. И. написала под рубрикой «Актуальное». Вот это мне в кайф! Значит, я почти как продвижение НАТО на Восток или как союз с Лукашенко. Могла ли я об себе думать такое?

Ну, так вот. Написала я эту слезницу и отнесла в редакцию одного журнала. Там повеселились, посмеялись и сказали, что напечатают. Честно скажу, не ожидала. И вдруг чего-то заколебалась, засомневалась и… забрала свое заявление обратно. И забыла про него.

И вот на тебе, через столько лет – видение ночное. Иду, значит, я по дорожке в каких-то темных аллеях, а навстречу мне Бунин, сам, голубчик, худой такой, раздраженный, и веточкой себя по ноге хлещет (мне бы быть веточкой в его руках, подумала я во сне). И он мне так небрежно, даже не глядя, говорит:

– Привет ваш передан (Чехову, значит, понимаю я).

А я всей своей виноватой мордой как бы вопрошаю: прощена ли я? За Митю? А он не смотрит, уходит от меня в темные аллеи и как-то небрежно так, снисходительно бросает, повернув голову:

– Да вольно вам делать что угодно. Волков бояться… – И помахал веточкой.

…А мне уже вольно было делать вовсе не роман о горемыке Епиходове. За десять-то лет в моей голове родились «Яшкины дети». Ох, сколько он, Яшка, оставил после себя в России разных, разнообразных человеков (и нечеловеков). Всех сразу не охватить…

Вниманию несведущих или позабывших: Яшка – он тоже из «Вишневого сада». Сволочь первостатейная. Холуй, лизоблюд, хапуга и бездельник. А детей наплодил – не сосчитать, и до сих пор идет размножение. Живее всех живых оказался паренек. Да что вы сами не знаете?..

P.S. Долго не могла понять, почему мне было видение аккурат в годовщину великой пролетарской революции. А недавно перечитала биографию А. И. Бунина: он умер в ночь с 7 на 8 ноября 1953 года. Не мог он больше совмещаться с этими цифрами. Теперь у нас назначены другие значительные числа. Но мы-то! Но мы-то в массе своей все те же… Яшкины дети. Конечно, где-то тоньше, где-то толще, где-то умнее, где дурее, но состав крови Яшкин – чтоб ближе, теснее к власти, чтоб хапнуть, а не помочь другому, чтоб старики подохли бы скорей. Уже почти век эта группа крови ломает Россию под себя.

Примечания

1

Название письма позаимствовано из миниатюры Антона Павловича Чехова: «Ваше Высокоблагородие! Будучи преследуем в жизни многочисленными врагами и пострадал за правду, потерял место, а также жена моя больна чревовещанием, а на детях сыпь, потому покорнейше прошу пожаловать мне от щедрот Ваших келькшос благородному человеку. Василий Спиридонов Сволачев».