Журнал «День и ночь» 2010-1 (75) - Лев Роднов

Найденное письмо

…наш мастер сменный:У него снежинки на висках,Он — без ног… Такое, мама, вышло:Мы вчера тащили по пескамВсей артелью буровую вышку —

Мир ещё такого и не знал!Только трактористы сплоховали:Всё случилось быстро, как обвал, —Вышка покачнулась на отвале.

Видно, отскочить надумал он,Да не рассчитал — попал под полоз…Навалилось на него сто тонн,Придавило накрепко — по пояс!

Что могли мы?! Душно до сих пор:Утерев лицо своё рябое,Он, как старший, приказал топорПринести. И я рубил живое!..

Только бы успели довезти…Он лежит короткий, как колода.А погода… Чтоб её… прости:До того нелётная погода!

Вот пролился на палатку гуд —Кажется, подмога прилетела.А скучать здесь, мама, не дают:Что ни день — то неотложней дело.

И приеду я бородачом.Потерпи — дотянем до предгорий.Парни возвращаются…С врачом!!Всё. Пиши. Целую, твой Григорий.

Лиле

Чем-то странным оглоушен,Всё брожу надречным парком.Что ж ты мне смутила душуНеожиданным подарком —

«Подорожники» РубцоваПоздним грянули приветом.Я-то знал его живого.Он считал меня поэтом.

Знай одно: подарки старят.Это — вроде, выпил лишку.…Всё поймёшь, когда подарятЖемлихановскую книжку.

Федя

Верен семейной традиции —Чтобы не выстыл дом,Федя живёт в провинции,В доме своём родном.

Дождь ли с шумливым нравом,Сушь ли в начале дня —Федя идёт по травам,Ищет — зовёт коня.

И от утра до вечера(Без выходных-то дней!)Водит телят доверчивыхТам, где трава вкусней.

Хлебом с лошадкой делится,Так, чтобы без обид.Встретив высокое деревце,«Здравствуйте!» — говорит…

Перекур

Блатари, вернее — кули,Сброс тюремных лагерей,Ухайдокались и курим:Дым — в четырнадцать ноздрей.

Нынче снова три вагонаРазгружаем — «кирпичим»,Отдыхаем упоённо,Обезболенно молчим.

Но во мне зудит, тревожа,Прилипала-лилипут:Ты окончил для чего жеСвой заветный институт?

Говоришь, дивертисменты,Междучасье, мишура?Шёл бы хоть в корреспонденты,Там, глядишь, в редактора.

И сидел бы и писал бы —По листку рукой водил.Не вагоны разгружал бы,А людьми руководил!..

Чем ты лечишь, лилипутик?Не подбрасывай блесну.В закутке на междупутьеДай бездумно отдохну.

Надоели рисоводы,Съезды, колики в паху…Если б знал ты вкус свободы,Не молол бы чепуху!

Не могу я, лилипуша,Открываюсь, как врачу, —И бутылку оглоуша,Врать, как «Правда», —Не хочу!

Отгорблю и робу скину —Поквитаемся сиречь.Потому ломаю спину,Чтобы душу уберечь…

Аввакум

Неба звёздное ситоСеет свет с высоты.Бездорожицей скрыты,Затаились скиты.

Дебри дикого краяС опостылой зимой!Лишь кометы сгораютНад печалью земной.

А по наледи звонкой,Задыхаясь от дум,Идет с верною жёнкойПротопоп Аввакум;

Еле двигает ноги —На ухабах скользит!Армячишко убогийРыбьим мехом подбит.

Словно связку сокровищ,Ветер тронул крылом:«Долго ль муки, Петрович?»«А — покуда живём!»

«И добро, что покуда.Значит, надо идти».Эти звуки оттуда,С векового пути.

Нос крылато-ноздрястый,Отчеканенный лоб.Я кричу ему: «Здравствуй,Огневой протопоп!»

Дерзким оком окинул,Вроде, что-то сказал,И, как не было, сгинул,В белом мраке пропал.

Голос вещего рока,Наваждение? — Чу:«Семя лжи и порока,Знать тебя не хочу!..»

Не лететь бы упрямо,Повернуть на пути,До ближайшего ямаС Аввакумом дойти, —

Разместиться соседомДа послушать рассказ,Чтоб катилась беседа,Будто слёзы из глаз, —

Безоглядно, сурово,Торопясь, не спеша,И у каждого словаНаизнанку душа.

Аромат медуницыИсточает гланол…Мне б назад воротиться,А — за веком пошёл!..

Следы

Росой усыпаны, седы —Глухой кустарник и поляна,Куда я выехал. И странно —Трава и чёткие следы:

С детьми медведица прошла!Как будто лодку протащили,И вдоль бортов её скользили,Росу сшибая, два весла…

В палате нашей,В двадцатый век,Простясь со стражей,Остался зэк.

Не жал, не сеял,Он, — блатовал.Освоил север,Лесоповал.

УтилитарностьВселенских грёз:Венчает старостьТуберкулёз…

Коль Бог не выдаст,Свинья не съест.И не на выростНательный крест.

Живём, ребятаОдной страны.Одна палата,И все равны.

Как говорится,И жить бойчейВ стране-больнице,Где нет врачей…

…И не скажу, что ухожу —Не потому лиПройдёт слушок по этажу: — Хватило пули…

Попробуй, муки избегиВ любови вящей.Вспомянут верные враги: — Был настоящий!..

Сойдутся мнимые друзья,Напьются дружно,Да так, что сетовать нельзя.Да и не нужно!

И разойдутся от столаГурьбой, поврозь ли.Сперва ослепнут зеркала.Прозреют — после…

Пятый туз

И не фуфлыжник, вроде,Не друг пустых турус,Я — пятый туз в колоде.Никчёмный пятый туз.

Пускай меня оставят!Но — душу теребя: — Да на тебя же ставятИ веруют в тебя!..

Одолевают страсти,И одного боюсь:Коль нет какой-то масти —Какой ты, к чёрту, туз?..

ДиН мемуары

Литературное Красноярье

Александр Астраханцев

Бормота

Существуют вещества, называемые катализаторами, небольшие количества которых намного ускоряют течение и улучшают качество химических реакций. И существуют люди-«катализаторы», общение с которыми делает жизнь людей творческих профессий интересней, полнее, а, стало быть, и плодотворнее.

Таким человеком-«катализатором» в Красноярске времён 1960-1980-х годов был Владимир Васильевич Брытков (1939–1995), более известный среди его друзей и знакомых под столбистской кличкой «Бормота» (или слегка видоизменённой от неё — «Бурмота», или даже «Бурмата»). Я много лет был с ним дружен, поэтому, мне кажется, имею право звать его здесь именно так — Бормотой. Да он и сам любил, чтобы его так называли: помню, когда в начале наших с ним товарищеских отношений я начал было звать его Володей — он скромно меня поправил: «Между прочим, меня в народе зовут Бормотой».

Чем же Бормота так привлекал красноярцев творческих профессий: писателей, поэтов, художников, актёров, журналистов? — а что привлекал, это легко доказывается тем, что ему посвящали свои стихи поэты, его избирали прототипом своих героев писатели. Так, например, он говорил мне по секрету, что сюжет рассказа московского писателя, в прошлом красноярца, Евг. Попова, «Зеркало», опубликованного в своё время в журнале «Новый мир» (с предисловием Вас. Шукшина), рассказан писателю именно им, Бормотой, и что он же — прототип героя этого рассказа. Несколько своих стихотворений посвятил ему красноярский поэт Ник. Ерёмин. Наконец, один из героев моей старой повести «В середине лета» тоже списан с Бормоты. А известным красноярским художником А. Поздеевым написано 5 или 6 его портретов, в том числе «Грузчик Бурмота», «Апостол», «Бурмота с сыном», «Бурмота с семьёй» и т. д.; в середине же 90-х годов, когда имя А. Поздеева стало известным не только в обеих столицах России, но и за рубежом, Бормота хвастался своим друзьям: «Меня продали в Лондоне аж за 6 тысяч фунтов стерлингов!», — т. е., по слухам, за эту самую сумму на аукционе Сотбис в Лондоне был продан его портрет, выполненный А. Поздеевым (кажется, именно «Грузчик Бурмота»). А когда в Красноярске бывали гастроли столичных театров и заносчивые столичные актёры начинали скучать в нашей «глубокой провинции», здешние актёры водили их в гости к Бормоте, как к местной достопримечательности, и гости бывали от него в восторге.