Время ненавидеть - Измайлов Андрей

Напоследок он говорит:

– Да, для справки: твой вчерашний абонент – шофер.

– Спасибо, я поняла. Благодарю за помощь.

– Не за что.

Сама знаю, что не за что. Я не Мыльников, я не профессионал, я вчера мимо ушей пропустила фразу «монтировкой по тыкве». А Мыльников профессионал, и мимо его ушей столь пельменных неосторожная фраза не пролетит. Но что мне дает эта ценная информация? Ровным счетом ничего! Шофер, шахтер, лифтер, вахтер! Кто бы от них защитил, а не просто сообщил! Вот и: не за что. Сам понимает.

– Я тебе позвоню. Денька через два, три, – сообщает Мыльников без просительности, а директивно и добавляет ободряюще: – Лешик…

Мол, мы еще вкусим с тобой, сольемся в экстазе. В самый раз будет через пару дней.

Фигушки ему!

– Ты свой пакетик забыл. «Мокко»! – даю ему понять, что ни послезавтра, ни послепослезавтра, никогда вообще. Забирай, и чтоб ни малейшего повода для возвращения не было!

– Считай, подарок. Мой. Тебе, – дает он мне понять, что куда я от него денусь! Мир так устроен: огурец – зеленый, далее по тексту, и в заключение: куда я от него денусь!

Стоит уверенный, непобедимый, неотразимый. Выбритый. Когда успел?! Чтоб у тебя кран во лбу вырос!

– А это мой. Тебе! – отвечаю и с размаху (бац!) ему «крантиком» в лоб. Плюп! – Считай, подарок!

Даже не шелохнулся, не вздрогнул:

– Спасибо, Лешик!

Вот напасть-то! Стоит уверенный, непобедимый, неотразимый… И мой подарочек («крантик» во лбу) ему… идет, не умаляет многочисленных Мыльниковых достоинств, а, напротив, подчеркивает. Вот напасть-то!

– Так я позвоню! – еще директивней додавливает он.

Ой, провалитесь вы все пропадом! Непременно все, и непременно пропадом!

Закрываю за ним и буквально падаю, добредя до тахты. Действие кофе кончилось. Даже если и третий день подряд коту под хвост и ни рубля прибыли – забыться и уснуть. Не видеть, не слышать…

Мыльников свою «шестерку» завел, мотор прогревает.

Лифт вверх-вниз карабкается, гудит.

Трояша по лестнице пролаял на утреннюю прогулку.

Вода в ванной капает, не привернула до конца…

Кап-капкап-кап-капкап-кап…

– С добрым утром, Галина Андреевна! С новым трудовым днем! – будит меня сволочь-вымогатель, шофер-шахтер-лифтер-вахтер. Голос юродствующе- дружелюбный, а самое кошмарное – близкий! Рядышком-рядышком! Будто из будки у подъезда звонит. – Как спалось?

Спалось мне (гляжу на будильник) все рекомендуемые медициной восемь часов, но сон сдуло в миг! Началось! Вернее, продолжается! Забылась, Красилина? И достаточно. Есть кому напомнить.

– Кто рано встает, тому бог подает. Если больше некому, – резвится сволочь. – Я понимаю, Галина Андреевна, у вас была утомительная ночка, но пора и на рабочее место. Понедельник, день тяжелый. Но совместными усилиями справимся. Мы уже заждались, даже забеспокоились, не случилось ли с вами чего? С вами ПОКА ничего не случилось? Тогда пора-пора-а. Труд – почетная обязанность каждого гражданина. Индивидуальный в том числе. Вы помните, где ваше рабочее место? Хорошо помните?

– Что вам от меня надо?! – надрывно кричу.

– Самую малость. Мы ждем…

И я начинаю собираться. Не из покорности, а наоборот. Голос – рядом, и лучше я на свою «Удельную» проскользну, где люди, пассажиры и пункт милицейский, чем в квартире одной сидеть на осадном положении, куда ОНИ запросто нагрянут (да хоть через окно!), а одинешенька ничего я с ними поделать не смогу. Но зато на «Удельной» я такой-ой хай подниму! В полную силу подниму! Никаких иронических «гуляйте, мальчики». Только: «люди! товарищи! помогите! убивают! милиция!». Пусть стыдное безобразие, но при народе, который отреагирует. Это лучше, чем трястись от страха в четырех стенках, ожидая неминуемых сволочей-вымогателей и зная, что отреагировать некому и нечем.

Собралась. «Дурилки» в сумку. Сумку через плечо. Сапоги… «Молнию» менять пора. Что за «молнии» стали делать – задушила бы собственными руками!

Ключи! Где ключи! В сумочке нет! В пальто нет! На полке нет! Нигде нет! Вот каждый раз так! Одна и та же история! Мне бы тот брелок-свиристелку красилинскую, чтоб откликалась на звук! Ну нигде!!! А второй ключ? Тот, что Красилин позавчера растерял в ванной, когда второпях штаны подхватывал… Может, пока его удастся найти?.. Да нет никакого ключа! Ведь наврал по обыкновению, опять с собой увез, а я ползай тут по кафелю.

Озарило! Дура я, дура! В плаще я вчера была, а не в пальто! Волос долог, ум короток. Сама пальтишко с боями вернула, и сама же в его карманах роюсь! В плаще ключ, в плаще!

Да! Он.

Собралась. Умница-разумница! И что дальше?

Предположим, я выйду, а ОНИ – у порога. Ори – не ори, никто не высунется, такой уж у нас подъезд. С тех пор, как хиппари новоявленные его облюбовали – в основном, площадку между первым и вторым этажом…

Скучкуются, кассетник гоняют, балаболят в полный голос, регочут, отношения выясняют, покуривают. Тусовка называется. Ныне перед молодежью пасуют, чего там говорить, боятся. И потому стараются показать, что не боятся: «Они же хиппи! Которые хиппи, те совершенно безобидные! Подъезд не лучшее место для общения, а где им прикажете собираться? А лампочку можно ввинтить новую на лестнице. Неужели мы все разоримся на копеечных лампочках?! Важно, что не матерятся, бутылками не брякают, лужи за собой не оставляют. В наши дни молодежь покруче была – действительно, бандиты. А нынешние – цветы. Добрее к ним просто надо быть, терпимее». Заговаривание, значит, собственных страхов. Если боишься – первое дело зажмурить глаза, уши заткнуть: пугало и сгинет…

Потому ори – не ори, никто не высунется. Учитывая еще, что у детей-цветочков есть манера именно заорать внезапно, будто их режут. Типа: «на по- омощь!». Или: «убива-ают!». А потом покрыть все молодеческим хохотом… Давненько их не было, недели две. Наверно, из-за того, что теплынь на улице, не надо от мороза прятаться. Впервые очень пожалела, что не тусуется никто из них: все-таки, живые организмы, могли бы косвенно воспрепятствовать, если что. Не будут же мои вымогатели при свидетелях мне руки крутить, обратно в квартиру заталкивать, чтобы уж там утюжком прижигать.

Но – никого. Я чутко вслушиваюсь, обостренно. Никого. Да и некому, высунуться, если заору – времени третий час дня, все на службе, на работе. А рэкетиры, если они есть, то они должны бесшумными быть, выжидая меня, выманивая.

Есть они, есть! Сами не скрывают: «Мы вас заждались».

Нет, ни за какие коврижки не пойду через дверь. А идти надо, не то кончится их терпение, и сами пожалуют.

Милицию вызову! Прямо сейчас!

Да? И что скажу? Приезжайте, тут двое (или; трое? или… сколько?) грозятся меня… м-м… побить.

Предположим, милиция даже приедет – а никого не будет. Шофер-шахтер-лифтер-вахтер, они все могут; и не у подъезда стеречь, а на остановке автобусной, тоже совсем рядом. Поди докажи, укажи. На кого? Я ведь их толком не запомнила позавчера в метро, глаза от испуга застило. Прыщавый? Мало ли при нынешнем питании и невской водичке прыщавых? (В ресторане тоже был прыщавый с-сутенер! – а не тот). Татаристый? Который второй? Мало ли у нас тех, кому татаро-монгольское иго наложило на лицо свой горестный отпечаток? (Даже великий борец за мир, генсек-паралитик ту печать носил. Ничего себе примета: рэкетир на Брежнева похож, только молодой и урод). К тому же я до сих пор не знаю, сколько их – двое к лотку подгребли, а к подъезду могут совсем другие. Милиция без вариантов решит: паникерша. И не приедет милиция, скажет: вы где? в квартире? в своей? к вам ломятся? нет? тогда извините!..

Да когда ОНИ ломиться будут, поздно будет!

«Мы вас заждались».

И наелась я по горло нашей родной милицией! И в ОПОПе окаянном, и Мыльниковым.

Не пойду!

«Отк'ивай, отк'ивай! Шейчаш ужнаешь!».

Не открою! Не пойду… через дверь.

Это мысль! Я просматриваю сквозь сетку-занавеску внутренний двор (меня не видно, мне видно). Окно у нас во двор, дом змейкой – пока обогнуть, я сто раз успею удрать. Дверь-то с фасада, а окно во двор. Если только ОНИ и здесь не стерегут. Я просматриваю, мне видно – не стерегут.

Двор чист, только прутики там и сям нагишом торчат из снега. Ого, снег успел выпасть. Вчера слякоть, сегодня снежок. Ночью выпал и уже подтаивает. Но мне видно – никто не наследил, двор чист. Значит, есть возможность!

Невысоко… н-не очень высоко. И чап-чап сразу до «Удельной». ИМ в голову не взбредет, что вместо нормального автобуса до «Пионерской» и оттуда на метро одну остановку, я на своих двоих поплетусь по коломяжской грязище напрямую до… до своего места работы. ИМ не взбредет, – только мне может такое взбрести. Зато уж там, за лотком, я им устрою, я им навизжусь.

Торопиться надо! Надо торопиться!

Дергаю окно в лоджии, еще дергаю. Наконец оно с оглушающим хлопом распахивается, вся заклейка зимняя насмарку. Держу сумку с «дурилками» на вытянутой руке, отпускаю – падает грузно, наполовину зарываясь в снег. Ой, все-таки высоко! Ой, боюсь!.. Красилина!!! Решай, чего ты больше боишься – высоты или ИХ?! Тут не рассусоливать, тут прыгать надо!