Мамусик против Ордена Королевской кобры - Анна Михайловна Пейчева

Я кивнула, чувствуя, что вот-вот выйду на финишную прямую своего расследования. Запахло жареным. Хотя, возможно, это был всего лишь аромат моей выпечки.

— Нам нужны такие, — медленно сказал Черный Пес, глядя мне прямо в глаза. Поразительно, но взгляд у него был совсем не хмельной: пронзительный и жесткий.

— Кому это нам? — пискнула я. — Анархистам? «Невским Отморозкам»?

— Ордену Королевской Кобры, — отчеканил Черный Пес и провел ладонью по татуировке на шее.

— Батюшки-светы! — пролепетала я.

Глава 14

А знаете, эти байкеры оказались очень даже компанейскими мальчишками.

Не успели мы с Черным Псом договориться о времени и месте следующей встречи, как раздухарившиеся парни взяли меня в оборот. Угостили пивом — «Чешским разбойничьим», разумеется — и предложили поиграть в сосиску.

Меня поставили на пустой бочонок и дали мне в руки сырую сосиску. Пьяные байкеры должны были на ходу откусить кусок этой сосиски — и при этом не шмякнуться вместе со своим мотиком на асфальт.

Эта задача мало кому была по плечу, даже Черный Пес едва не оттяпал мне пальцы, переоценив длину сосиски.

Тем не менее, мы отлично колбасились, или, точнее, сосисились, пока за мной, боязливо оглядываясь по сторонам и пригибаясь, как при артобстреле, не явились Павлик с Андрюшей. Павлик был без очков — видно, снял, чтобы не разбили при возможной потасовке.

Ребята протиснулись сквозь толпу и подошли ко мне.

— Любовь Васильевна, — увещевали они, пытаясь снять меня с бочонка и игнорируя гневный ропот байкеров, которым помешали проводить интересный конкурс, — поехали домой. Уже поздно, вам пора ложиться.

— Ничего не поздно, тра-ля-ля! — Я пританцовывала на своем бочонке, дирижируя сосиской. Мне было очень весело. — Посмотрите, где солнце! На небе! Солнце не спит, значит, и мне можно не спать!

Байкеры одобрительно загудели. Я милостиво, как королева на троне-бочонке, поприветствовала их сосиской.

— Представьте, что вас сейчас увидел бы Степа! — коварно прищурился Павлик. — Что бы он сказал?

— Ладно, зануды, — рассердилась я. — Отдохнуть душой не даете. Я в таком стрессе!

Я махнула байкерам на прощание сосиской и позволила Павлику с Андрюшей посадить себя в машину. Сосиску я жадно съела, не успели мы отчалить от поребрика.

— Ой, как я набубенилась! — немелодично распевала я по дороге домой, пытаясь положить эти слова на мотив душераздирающей песни Филиппа Киркорова «Жестокая любовь».

— Ой, как я набубенилась, — застонала я на следующее утро, в субботу шестого июня, проснувшись с чугунной головой. — Какая ты жестокая, Любовь! — сказала я себе с укором. — Совсем себя не бережешь! Тебе уже пятьдесят семь лет!.. Ладно, пока еще можно считать, что пятьдесят шесть, день рождения был совсем недавно.

Я с трудом повернулась на другой бок и тут же зажмурилась от ослепительного света. Семь тридцать, а ненормальное солнце уже вовсю карабкается к зениту. На небе опять ни облачка — какой дискомфорт для петербуржца! Где привычное, успокаивающее серенькое небо, создающее ощущение уюта?

И до чего же непривычно просыпаться одной в квартире. Как-то там мой сыночек? Меняют ли ему постельное белье каждый день? Не забывают ли пылесосить ковролин в камере?

Я кое-как подняла себя с кровати, поплелась к зеркалу в спальне, украшенному восточными бусами из драгоценных камней (по правде сказать, пластмассовая бижутерия, купленная на рынке) и ужаснулась: выглядела я сейчас не на пятьдесят шесть, и даже не на пятьдесят семь — а на все семьдесят пять.

Я ахнула и бросилась к своей волшебной тумбочке, где держала всевозможную косметику.

Неказистая коричневая тумбочка сохранилась с советских времен, однако я ее разрисовала нарядной, желтенькой арабской вязью. Откуда я знаю арабский язык? Очень просто. Скопировала состав ингредиентов с коробки томатного сока — замечали, что на упаковках пишут всякие скучные данные на разных языках? Ну вот вам и арабская вязь.

В общем, если в мою спальню попадет знаток арабского языка, он подумает, что в тумбочке лежит пюре из помидоров, сахар, соль и вода. На деле же в ящиках валялись тюбики с розовой помадой — четырнадцать оттенков; румяна двух видов, тональный крем, тушь для ресниц особенной, мало кому известной марки «Стреляю наповал», краска для волос «Колосящаяся рожь» и прочий женский хлам, который сейчас был совершенно бесполезен. Лицо мое мало чем отличалось от подушки, на которой я спала. Нужно было срочно избавляться от отеков.

Был у меня один проверенный рецепт, которым пользовались еще мои предки на Урале.

Я со всех ног кинулась на кухню. Натерла сырую картофелину, бросила туда столовую ложку ржаной муки. Согрела в ковшике молоко, две ложки добавила в свою смесь, остальное выпила. Вчерашняя сосиска колом стояла в желудке.

Перемешав получившуюся тюрю, я нанесла маску на лицо и обессиленно откинулась на мягкую спинку кухонного диванчика. Двадцать минут пролетели незаметно: все это время я смотрела на любимый снимок, с которого мне улыбалось милое детское личико моего Степочки, и вспоминала, как мы с ним тогда ходили фотографироваться и как он упал прямо перед входом в фотостудию. Сначала малыш разревелся, но быстро успокоился, как только я ему спела песенку про капитана. Он тогда загорелся идеей стать капитаном большого-пребольшого корабля, когда вырастет, и покорить все моря планеты, увидеть самые дальние страны… Как же так получилось, что он выучился только на простого автомеханика? Это Петя виноват, потянул его по своим стопам — сам всю жизнь просидел в автосервисе, и сына туда загнал.

Но, может, и хорошо, что Степочка не стал капитаном дальнего плавания! Сидела бы сейчас совсем одна.

А так — вытащу его из «Крестов», и снова будем целыми днями вместе!

В дверь позвонили.

Восьми еще нет! Кто бы это так рано?

Я торопливо смыла маску, набросила поверх ночной рубашки тигровый халатик, сунула ноги в леопардовые тапочки с помпонами и побежала в прихожую.

— Доброе утро, несравненная Любовь Васильевна! — церемонно склонил серебристую голову Яков Матвеевич. — Не разбудил? Заглянул пригласить вас на утренний чай.

Из-под его шелкового халата выглядывала свежая голубая рубашка, и, как всегда, ни единой рыжей шерстинки на одежде. Не представляю, как ему это удается. Насколько мне известно, Ренуар обожает залезать к своему хозяину в шкаф и дрыхнуть там без задних ног. Равно как и на хозяйских коленях. С точки зрения кота, Яков Матвеевич, наверное, идеальный хозяин — всегда дома и всегда готов предоставить свои колени для беспробудного кощачьего спанья.

— Чай? — задумалась я. — Что ж, после вчерашнего — самое то. Вот только я в халате…

— Вы прекрасны в любом одеянии, — галантно заметил Яков Матвеевич. —