Красные лошади (сборник) - Радий Погодин

— Не закрывайте на ночь окон, — предупредила она. — Взрыв будет.

— Что, война? — высунулся из-за мамы Кешка.

Но мама сердито топнула ногой, а тетя Настя замахала руками.

— Что ты, господь с тобой!.. Такие слова говоришь. Даже подумать страшно. Взрыв на строительстве будет. Вон за забором.

Тетя Настя ушла, ворчливо напомнив еще раз о том, чтобы не закрывали плотно окон, не то стекла вылетят. А мама привела Кешку в комнату и велела ему сесть на стул.

— Кешка, дай честное слово, что не будешь торчать у окна.

Кешка не любил разбрасываться честным словом. Честное слово — как клятва. А разве легко человеку спать, если за окном произойдет самый настоящий взрыв?

Кешка сопел, глядел на маму умоляющими глазами. Мама была непреклонна.

— Кешка, дай честное слово.

Кешка посмотрел на маму самым жалостным взглядом. Не помогло. Наконец он со вздохом прошептал:

— Ладно… Честное обыкновенное.

Не мог же он дать честное-пречестное или честное ленинское. Взрыв как-никак.

Мама дежурила на заводе в ночную смену. Пока она собиралась, Кешка ровно и глубоко дышал, притворялся спящим. Но только она закрыла за собой дверь, Кешка сел на оттоманке.

За окном тревожно дребезжали трамваи. Голубой свет метался по комнате. Люди за забором готовили взрыв.

Неожиданно в передней раздался звонок. Кешка соскочил с оттоманки, сунул ноги в мамины шлепанцы, побежал открывать. Наверно, мама чего-нибудь забыла.

— Это ты, мам?..

— Открывай, чего там! — раздался на площадке Мишкин голос. — Давай быстрее!

Кешка живо распахнул дверь, и в переднюю ввалился Мишка, в одних трусах, в ботинках на босу ногу. С Мишкиных плеч свисало серое байковое одеяло. К голому животу он прижимал подушку.

— Ночевать к тебе. Сейчас твоя мать заходила… Говорит, нам вдвоем не так страшно будет.

Кешка покраснел, пробормотал:

— А мне и не страшно вовсе. Заходи, будем вместе на оттоманке спать.

— Ты ложись, а мне нельзя, — заявил Мишка. — Мне надо у окна сидеть: мало ли что случиться может.

Кешке тоже необходимо было сидеть у окна, но он дал честное слово не слезать с постели.

Мишка, закутавшись в одеяло, сел к окну.

— Вокруг башни темно, — сообщил он. — Людей не видно.

Кешка подпрыгивал на оттоманке, старался хоть так рассмотреть, что делается около башни. Наконец он догадался, сложил все три подушки одна на другую, по бокам подставил валики и взобрался на это неустойчивое сооружение.

Башня возвышалась угрюмой громадой. Отвернув от нее узкие стрелы, настороженно замерли краны. Прожекторы не светили, лишь красноватая, со слабым накалом, лампочка покачивалась на ветру.

Прошло много времени, томительного и напряженного. Чтобы не уснуть, ребята обменивались короткими репликами.

— Мишка, спишь?

— Нет. Сейчас, уже скоро…

— Мишка, а все-таки зачем взрыв будет?

— Я думаю, испытывают. Чтобы потом, когда атом пустят туда, никаких трещин не было.

Кешка пытался представить себе таинственное нутро башни и сложные машины, которые приведет в движение легендарное чудовище — атом.

Ребята надолго замолчали, свирепо боролись с дремой, заволакивающей глаза. И вдруг над башней возник трепещущий фиолетовый свет. Ударило по ушам гулким крутым ревом. Грохнуло, раскатилось по улицам эхо. Зазвенели на тротуарах лопнувшие стекла.

Кешка упал на пол со своего наблюдательного поста. Барахтался, выбирался из-под подушек.

Мишка закричал:

— Зажигай свет!

Когда в комнате вспыхнула лампочка, Мишка подскочил к зеркалу, принялся рассматривать лоб.

— Кешка, чего это у меня на виске?

Кешка подошел поближе. Вдоль виска у Мишки тянулась неглубокая розовая царапина.

— По-моему, рана…

Мишкины губы расплылись в блаженной улыбке. Он даже глаза закрыл.

— Раненый… Кешка, я раненый!..

— Ну да, — подтвердил Кешка с завистью. — Это из форточки стекло вылетело и кусочком тебя поцарапало.

Но Мишка не слушал; он приплясывал около зеркала и самозабвенно повторял:

— Раненый, раненый!.. — Потом он спохватился, спросил: — Кешка, у тебя бинты есть?

— Ну, есть.

— Давай перевязывай.

Кешка засмеялся:

— Чего там перевязывать! Йодом смазать — и все.

— Если хочешь знать, — круто повернулся Мишка, — по правилам медицины тут операцию делать надо. Это тебе не рогаткой и не деревянной саблей, а настоящим взрывом. — Мишка расслабленно повалился на стул и запрокинул голову.

Кешка бросился к маминому туалету, достал из тумбочки бинт и вату. Смазал Мишкину рану йодом — Мишка даже не поморщился — и стал делать перевязку. Мишка то и дело поворачивался к зеркалу, придирчиво осматривал голову и говорил:

— Мотай больше… Ваты не жалей…

Когда голова стала похожа на большой снежный ком, он удовлетворенно кивнул:

— Вот теперь в самый раз. Довольно. — Вдруг Мишка ударил себя по забинтованной голове. — Эхма!.. Может, на улице еще раненые, может, кому помощь нужна?..

Мальчишки бросились к окну.

Уже начался рассвет, голубовато-серый, прозрачный и гулкий. Дворники сметали с тротуаров стекла в большие железные совки. А башня, мрачная бетонная башня, исчезла.

Ребята стояли, раскрыв рты от изумления.

— Начисто, — выдохнул Мишка. — Даже кусков не осталось.

На следующий день ребята во дворе были потрясены. Атомная станция рассыпалась почти что у них на глазах от самого обыкновенного взрыва. Тут было над чем подумать. Забинтованный Мишка мрачно вещал:

— Как грохнет!.. Осколок как зажужжит!.. И рраз — прямо мне в висок… Кешка, скажи…

Кешка все время пытался сказать, что никакого осколка не жужжало, что Мишку, по его, Кешкиному, мнению, поцарапало кусочком стекла из форточки. Но Мишка говорил так убедительно и при этом смотрел на всех с такой простодушной радостью и превосходством, что Кешка поверил. Может, и был осколок. Он ведь под подушками барахтался, мог не заметить. И Кешка согласно кивал головой:

— Ага, прямо в висок.

Ребята с завистью смотрели на забинтованную Мишкину голову, легонько дотрагивались до повязки и сочувственно спрашивали:

— Больно?.. Очень?..

Потом толпой двинулись к серому забору и прильнули к широким щелям в дощатых воротах.

На строительной площадке было пустынно. Словно привстав на цыпочки, тянулись к небесам башенные краны. Они будто не успели еще опомниться, прийти в себя. Деревянные подмостки, окружавшие башню, были разобраны и лежали теперь штабелями на земле. И никаких следов разрушения. Только от самой башни остался торчать ровный круг метра в полтора высотой, как будто аккуратно спилили у самого основания. И было чисто. Вероятно, взрыв унес все обломки куда-то далеко за город.

Нет, взрыв не был обыкновенным.

— Что вы, огонь до неба!.. — захлебывался Мишка. — Я сам видел, башня подлетела — и в пыль!..

— Да ну?! — раздался вдруг за спинами ребят густой бас.

Ребята отхлынули от забора. Но страшного ничего не оказалось. У ворот стояла зеленая пятитонка, груженная большими бумажными мешками с цементом. Из кабины выглядывал шофер с широким смуглым лицом.

— Василь Михалыч! — закричал Кешка. — Здравствуйте, Василь Михалыч!.. Ребята, не бойтесь — это Василий Михайлович, наш сосед.

— А это кто? — показал шофер на Мишку. — Что это за чучело?

— Да это Мишка же… Вы его видели. Он еще ко мне ходит.

Василий Михайлович подозрительно оглядел забинтованную Мишкину голову.

— Ну ты, приятель, врать…

Мишка набычился.

— А я врал, да?.. Взорвали башню, каждый знает. Мы с Кешкой лично видели. — Мишка кивнул на закрытые ворота и упрямо повторил: — Даже кусков не осталось, все разнесло.

Василий Михайлович усмехнулся и покачал головой.

— А зачем, по-вашему, ее взрывать?.. Незачем ее взрывать, она громадных денег стоит.

— А куда же она делась тогда? — с подковыркой справился Мишка. — Может, в землю ушла?

Василий Михайлович положил на баранку тяжелые, перепачканные маслом руки и засмеялся:

— В землю… А ну, Кешка, поехали со мной, сам увидишь.

Кешку упрашивать не понадобилось. Он живо забрался в кабину. Василий Михайлович поманил пальцем Мишку.

— И ты, герой, голова с дырой, садись. — Он подождал, пока ребята устроятся на черном промятом сиденье, и нажал сигнал.

Ворота открыл вахтер в брезентовой куртке. Поздоровался.

— Привет, Михалыч, цемент привез?.. А это что у тебя за пассажиры?

— Мои, — односложно ответил шофер и медленно въехал в ворота.

Рабочие быстро разгрузили бумажные мешки с цементом под деревянный навес. Василий Михайлович подогнал пустую машину к самой башне, но, кроме глухой шероховатой стены, с земли ничего не было видно.