Зима королей - Сесилия Холланд

— Хорошо.

Они прошли через город, прихватив по пути кувшин медовухи. Мюртах сказал:

— Дублин разрушает покой в моих мыслях.

— Но это хорошо для твоей стрельбы и музицирования. Они взобрались на стену и пошли по ней в то место, где высокое дерево отбрасывало тень на широкое земляное укрепление. Бьорн сказал:

— Я искренне восхищен Дублином. Обычно я не люблю города. У нас на Южных Островах их нет, только хижины, прилепившиеся к холмам.

Он сделал глоток медовухи и передал кувшин Мюртаху.

— На островах никого нет, в любом случае, кроме старых женщин. И жен некоторых людей и малых детишек.

— Ты все время в море, не так ли?

— Почти всегда. Я почти расхохотался в лицо Эйнару, когда ты оттолкнул его лодку. Это было смешно.

Мюртах скинул свой плащ, становилось теплее.

— Я не думаю, что это так. Но я был напуган — а вот он идет.

Бьорн взглянул через его плечо на своего брата, подходящего к стене.

— Что ж, здесь никого нет, так что это будет приятно. Доброе утро, приятель по утробе.

Эйнар хрюкнул и присел, подогнув по датской манере одну ногу. Он отпил немного медовухи и со стуком опустил кувшин.

— Я проделал сюда весь этот путь от Исландии для того, чтобы меня вышвырнули с берега такие, как вы двое. Кто он?

— Мюртах-арфист. И очень хороший. И хорош в обращении с луком.

— Ловкие руки. А ты слышал историю о Шокбоу в том бою, когда был убит король Олаф?

— Я слышал. А ты, Мюртах?

— «Что разбилось так громко? » Да.

— Это хорошая сказка, — сказал Эйнар. Кертил Грейфэйс сказал, чтобы я передал тебе, что если ты вернешься обратно в Норвегию, он намерен заставить тебя жениться на его сестре.

Бьорн засмеялся:

— На ней? Никогда. Ты базируешься в Исландии сейчас?

— Да, у Швайнфелл.

— Ты знаешь Флоси?

— В Исландии каждый знает каждого, — Эйнар сделал еще один глоток медовухи. — Хм-м. Почему вы не достанете хорошего вина или пива?

— Аскуибх, — сказал Мюртах.

— Да, — Эйнар наклонился со стены и крикнул слуге, чтобы тот принес им аскуибх. — Одну вещь вы, ирландцы, способны делать лучше, чем остальные из нас — и я признаю это — выпивку.

— Если тебе не приходилось слышать историю о сожжении Нила, — сказал Бьорн Мюртаху, — то здесь Торстейн Холлссон, который может рассказать об этом лучше, чем кто-либо другой. Вот это сказ — у меня уши завернулись, когда я в первый раз услышал его.

— От этого завернулись уши Гуннара Лэмбисона, когда он в последний раз услышал ее, — сказал Эйнар. — Ты слышал об этом или был там?

— Я? Нет.

— Что произошло?

— О, — сказал Эйнар. — Гуннар был одним из людей Флоси, который был при сожжении, и в доме ярла Оркнея рассказал эту историю — это было на Святках. Но Кэри Солмундсон слушал снаружи за окном. Кэри был давним зятем О'Нила и был на стороне О'Нила в междоусобице. Кэри оклеветал О'Нила и его сыновей, и Кэри ворвался внутрь и снес Гуннару голову одним взмахом меча.

— В разгар Святочных празднеств?

— О, это было чудесно, я слышал, они должны были выскребать стол, прежде чем могли есть.

— Пошли кого-нибудь за своей арфой, — сказал Бьорн. — Эйнар, расскажи ему, что сказал ярл.

Мюртах подозвал мальчишку-ирландца, который проходил мимо, и сказал ему, чтобы тот шел в форт и принес арфу. Эйнар сказал:

— Ярл и Флоси, оба согласились, что Кэри имел на это свои права, потому что не была уплачена цена крови. Флоси и О'Нил за всю эту междоусобицу уплатили друг другу по одинаковой котомке денег туда и сюда в качестве цены за кровь.

— Флоси тошнило от всего этого, пока все не утряслось, — сказал Бьорн, — это его жена поддерживала.

Мюртах ухмыльнулся.

— Я слышал, что вы, датчане, уступчивы по отношению к своим женщинам.

— Но не я, — сказал Бьорн. — Я не женат.

— Ты станешь женатым, если когда-нибудь вернешься в Донерфьорд, — сказал Эйнар. Он хлопнул Бьорна по колену. — Кертил говорит, что он не настаивал бы на этом так сильно, если бы ты сделал ей ребенка только один раз, но это уже второй, и оба девочки.

— Как он может надеяться, что я женюсь на женщине, которая может производить только девочек? — Бьорн начал вгонять пробку в маленький бочонок аскуибха рукояткой своего кинжала. — Хотя с ней приятно поговорить обо всем.

— Поговорить? — Эйнар приложил руку к глазам. — И это охотник за женщинами, он с ними разговаривает.

— Сюда идет Торстейн, — сказал Бьорн. — А говорить с женщинами очень приятно, Эйнар. «Как тебя зовут? », «Ты не будешь возражать, если я сорву твое платье? ». Ну, и тому подобное.

Торстейн Холлссон поднялся на стену и обменялся рукопожатием с Эйнаром. Потом опустился наземь рядом с ними.

— Ты был сегодня утром разочарован, — сказал он. Потом кивнул Мюртаху. — И это все твоя вина.

— Он носит свою медвежью шкуру вывернутой наизнанку, — сказал Бьорн.

Пришел мальчишка с арфой, и Мюртах сыграл на ней джигу.

— Хватит, — сказал Торстейн, — попроси меня рассказать историю о сожжении О'Нила. Я рассказывал ее так часто, что привык пользоваться для этого одними и теми же словами. Я подумал, надо собрать всех людей в Дублине в каком-нибудь огромном помещении и рассказать всем сразу, чтобы покончить с этим.

— Мюртах рассказывает старые истории, — сказал Бьорн, — и любезно предоставляет самим делать мораль из них. Позволь мне взглянуть на это, — и он потянулся к арфе. Торстейн сказал:

— Я понимаю, я был там прошлым вечером. Эта дикая музыка заставила всех повскакать и оглянуться через плечо.

— Но не тебя? — спросил Эйнар. Торстейн засмеялся.

— Но не меня, и не Бьорна, и не Бродира. Эйнар поднял голову.

— Бродир — как он выглядит? Торстейн пожал плечами.

— Сплошное бесстрашие. Он фейnote 19 — вы можете видеть это по его лицу, и он знает это.

— И как это кто-то может хорошо играть? — сказал Бьорн, щипля струны арфы.

— Это удается тому, чьи руки не связаны играми с мечом, — сказал Мюртах, забирая арфу обратно. — Он чудной, этот Бродир.

— Его никогда и ничто не волнует, — сказал Бьорн, — он имеет дар предвидения, очень сильный, но мудр, как тролльnote 20, я полагаю. Может быть, поэтому он отказался от Белого Креста.

Мюртах вскинул голову: — Что?

— О, ты этого не знаешь? Он обратился к старым богам.

— Все говорят, что Христос проклял его.

Мюртах открыл рот, чтобы сказать что-то — он не мог представить, чтобы Христос проклял человека, но изменил свое намерение и заиграл на арфе.

Мимо стены проходили две или три девушки, делающие вид, что идут или за торфом, или за хлебом, или за водой. Торстейн окликнул их. Тут же все стражники начали вопить и ругаться между собой, обращаясь к девушкам.

Мюртах заиграл любовную "песню, наговаривая слова: «Она обронила свой гребень из слоновой кости. И у нее распустились ее красивые длинные волосы… »

Одна из девушек остановилась и заговорила, переводя глаза с Бьорна на Торстейна.

Эйнар сказал:

— У меня есть моя женщина на «Галл'с Брайд». Требуется лучшее предвидение, чем у Бродира; когда приходишь в место вроде этого и находишь свою постель теплой, то забираешься в нее.

— Держи меня за ноги, — сказал Бьорн.

Эйнар схватил Бьорна за лодыжки, и Бьорн свесился со стены так, что достал руками до девушки. Она захихикала и отпрянула, спрятав руки за спину, в то время как Бьорн нашептывал ей льстивые слова, улыбаясь, подняв голову и протягивая к ней руки. Девушка снова захихикала и подошла ближе, и тут Бьорн поймал ее за кисти.

— Держи крепче, Эйнар.

Он дернул ее вверх, раскачав так, что она едва не коснулась ветвей дерева, и сам выпрямился так быстро, что она успела только вскрикнуть. Он усадил ее к себе на колени и обнял руками.

— «Он удалец, — напел Мюртах под арфу, — он сердцевина желудя дуба».

— А ты ирландец, — сказала девушка.

— О, да.

— Ты из Лейнстера? У тебя другой акцент.

— Из Лейнстерских холмов, ближе к краю Мифа — мы были людьми Мифа, пока я не вырос наполовину.

— Спой другую песню.

— У викингов есть любовные песни? — спросил Мюртах Эйнара.

— Сотни.

Торстейн потянулся к аскуибху.

— Есть песня, которую первый мужчина спел первой женщине, но я забыл ее.

— Тогда чего болтать об этом?

— Ну, просто тут есть над чем подумать.

— Ирландские песни красивее, — сказала девушка. Она свернулась в руках Бьорна, и он лизнул ее ухо.

— Есть песня, которую Гэр-Девять Пальцев пел Эдит Сероглазой в ту ночь, когда выкрал ее из замка ее отца, — сказал Торстейн.

— И ты, я полагаю, ее тоже забыл, — сказал Мюртах.

— Ну это, конечно, не очень хорошо. Некоторые люди обладают даром слова, но Гэр не мог и трех сложить вместе и использовать больше, чем потребовать себе вина.

— Но не было человека, который был бы лучше него в бою, — сказал Бьорн.

— Он был настоящий берсерк, — сказал Эйнар. — Ни один христианин не смог бы вытащить его из огня, если бы он захотел, чтобы у него сгорели ноги.