Жестокое сердце - Нина Карноухова

— Похоже на Жаклин Боваер-Кеннеди, — сказала Кассандра, взглянув на фотографию.

— Угадала, — коротко ответил Джон и побыстрее постарался упрятать фотографию в книгу, чтобы Кассандра ничего больше не смогла узреть о его знаменитом прошлом, — ты, кстати, знаешь, где Джеффри?

Джон теперь специально решил перевести тему разговора на Джеффри, ведь теперь Кассандра могла запросто сопоставить факты и получить его полный портрет.

— Тебе же это неинтересно. Ты же интересуешься первой леди Америки времен 60-х.

— Я просто ушел в свои мысли, Касси, мне крайне интересно, где Джеффри.

— Он в Далласе. Больше я ничего не знаю, также как и о фотографии Жак…

— Джеффри пытается равобраться в своих мыслях, Касси, — ловко перевел тему разговора Джон, — я бы сказал на его месте то же самое, а потом уединился, разобрался и вышел бы из панцыря. Сколько тебе еще говорить, что он к тебе вернется.

— Но как, как я могу поверить суждения человека, который готов целовать фотографию Жаклин Боваер.

— Жаклин — мое личное дело, — отрезал Джон, — и если у тебя, Касси, нет такового, я имею в виду личное дело, то не мешай другим иметь их тайны.

— Но все же должны быть открытыми! — крикнула Кассандра и с надеждой узнать секрет посмотрела на Джона.

— Согласно твоей философии, — спокойно добавил Джон. — Твоя философия: конституция — Библия, Билл Клинтон — Бог, и нужно каждое утро, вставая с постели, обалдевши, целовать его портрет.

— Вот что делает с американцами свобода слова! — крикнула Кассандра и отошла к окну.

— Ты коммунистка! — заключил Джон.

— А ты демократ! — услышал Джон в ответ.

— Угадала! — радостно сообщил он.

— И ты угадал, — горестно сказала Кассандра, — я это от всех скрывала, это был мой секрет, ведь коммунистов в Америке не жалуют. Я хранила в тайне все свои идейные наклонности и выдавала себя за демократку, хотя терпеть не могу расхлябанную демократию. Один раз, в середине 80-х, профессор университета, в котором я училась, узнал о моих склонностях, и хотел было выгнать меня из университета, но когда узнал, что я чуть не сделала себе харакири, решил помиловать.

— Я не думал, что ты такая грешница…

Кассандра стояла у окна, спиной к Джону, но она чувствовала, что Джон именно тот человек, который может выслушать и понять, потому что у него самого есть сокровенные тайны, еще похлеще, похоже.

— Я знаю, — спокойно ответила она, — но тогда мною руководили чувства и эмоции и я ничего не могла с собой поделать. Но я не смогла, просто не смогла. Я не смогла понять, как вся эта планета будет без меня существовать, я просто испугалась, я струсила. Тогда я и ушла в себя, тогда я и стала жестокой, никто после этого происшествия не узнавал меня.

— Касси, ты сильная женщина, у тебя достаточно смелости, чтобы сломать свой панцырь, выйти наружу, у тебя вся жизнь впереди.

— Нету у меня будущего, Джонни, нету, ты понимаешь? Я коммунистка и все этим сказано. Нас, коммунистов на заре века не жалуют.

— Ты же сама говорила, свобода мысли, свобода совести…

— Я не могу кричать, я боюсь.

— Чего, Касси?

— Я боюсь смерти, — сказала Кассандра, тяжело вздохнув, — я не принимаю смерти!

— Но при чем тут смерть и коммунизм?

— При всем при том, Джонни. Коммунистов убивают. А я жить хочу. Я не хочу умирать, я не хочу, чтобы меня прибили как Джона Кеннеди в Далласе…

— Ты же сама сказала, что я демократ… — как бы между делом сказал Джон, я потом подумал: «Не сказал ли я что-то не то?»

Кассандра не в понятках в первое мгновенье смотрела на Джона и осознавала ту правду, которая ударила по ней так внезапно. Но в следующий момент она уже подскочила к Джону и схватилась обеими руками за его голову.

— Джонни, что ты несешь? Ты хоть понимаешь? Что ты несешь?

Они в упор смотрели друг другу в глаза и теперь никто: ни Джон, ни Кассандра — не могли сказать неправду.

— Я несу правду, которую ты так хотела знать!

— Но как, как, я никак не пойму, не осознаю, что я имею дело с американским президентом. Это чушь, Джон, в это нельзя поверить. Скажи, что ты пошутил.

Джон взял ее похолодевшие руки и крепко сжал в своих кулаках.

— Это правда, Касси.

Кассандра тяжко вздохнула и сказала:

— Значит, ты виртуальная реальность…

— Виртуальная реальность, получается, — подтвердил Джон, — но ты не бойся, я такой же, как и ты, как и Кейти, и многие, многие другие. Только сквозь стены хожу.

Кассандра вырвала у него свои руки и отошла от него. Она никак не могла представить такого исхода дела. И тут она расплакалась и крикнула:

— Виртуальная реальность, значит… Почему у меня всегда все не как у людей… Почему именно мне угораздило влюбиться в виртуальную реальность… В видимое ничто… Почему это было мне предписано?

Теперь и Джон не мог ничего сказать. Его сердце вырывалось из груди, словно лава из вулкана. Он чувствовал то же, что и Кассандра, он осознавал все. У них все получилось просто, невзначай. У них все так было, они понимали друг друга с полуслова, все было просто, не так как в романах. Джон понимал, что Кассандра была создана для него, только она слишком опоздала родиться, но все же сила Бога сделала так, что они встретились, эти родственные души, пусть даже в таких невероятных условиях.

— Если для тебя главное разум, — еле сдержавшись и не заплакав сказал Джон, — то наши дороги разошлись, иди отсюда, а я как-нибудь стерплю, много уже стерпел.

— Ты сделаешь себе харакири, ты все хранишь в себе, поэтому и сделаешь харакири, — сказала ему Кассандра.

— Только трус это может сделать, пусть даже трус только в душе, ты боишься своей души и делаешь харакири. Я какой уже раз говорю: Презираю самоубийц!

— Джонни, ты все в себе держишь и когда-нибудь ты взорвешься и не выдержишь. Тебе нужно выплеснуть все эмоции наружу, а я помогу тебе.

— Лучше монаху исповедаться, чем тебе. Стенка больше тебя поймет, Касси, я тебе для практических целей нужен.

— Каких еще целей? Джонни… — не понимала его Кассандра, — у любви нет целей, а есть только 4 вещи: 2 сердца и 2 души, которые любят друг друга.

— Не выпендривайся, Кассандра, если ты в маске, то я ее сниму с тебя одним махом.

— Я забыла маску дома, Джон. Вот в прокуратуре, на суде, я в маске, а теперь нет. Теперь моя душа открыта перед тобой, нечего мне от тебя прятать.

— Касси, — тихо сказал Джон, — прости меня…

— За что?

— За что, что скрывал от тебя очевидное…

— Да ладно, мистер Президент, все мы не святые, — сказала Кассандра, сев рядом с Джоном.

Она сидела рядом с ним и какое-то странное ощущение тревожило ее, ей казалось, что что-то внутри рядом с сердцем завертелось, выворачивая всю ее наизнанку, и все это вырвалось наружу огненным поцелуем. Кассандра, как, впрочем, и Джон, не отдавала себе отчета ни в чем, ее душа теперь свободно распоряжалась ее телом, а этот первый огненный поцелуй вернул Кассандре ту молодость, которую она утратила 20 лет назад.

— Джонни, — сказала она огненно, — мы такие разные, я дьявол, а ты Бог, а бывает и наоборот, много всякого можно о нас сказать. Между нами была построена стена, большая стена, словно Великая Китайская, а мы ее свергли, просто взяли, толкнули и разрушили. А стена эта называлась «непониманием и недомолвкой».

Джон теперь прекрасно понимал, что Кассандра, свергшая стену между ними, никогда не предаст его, не сделает ему худо, как и он ей. Она просто хочет быть любимой и понятой и готова щедро за это заплатить. Да и Джону так необходима было эта самая любовь, что же, клин клином вышибают.

В маленьком номере отеля, записанном на имя Джона, они, две влюбленные души, были предоставлены только друг другу. Олин мог спасти другого, а другой мог спасти первого. Они были вместе, они оба наконец-то нашли, что смысл жизни — в чувстве.

Если любишь, то любишь, а не любишь, то и искать не надо свою любовь к определенному человеку многие годы, чтобы потом признаться и разойтись в слезах. Настоящая любовь — это секунда, растянутая в вечности. Да ведь это же и жизнь

16. Новые рубежи

Джеффри, выйдя из здания суда, сразу же направился в аэропорт, чтобы как можно быстрее улететь в Даллас подальше от склок и невзгод, от своей матери, которая оказалась такой трусихой, что не смогла искать его, а поверила в смерть младенца Тимми. Конечно, Джеффри вырос совсем не таким, каким должен был быть предполагаемый Тимми. ю и он считал, что мать показывала свою радость только ради приличия.

Аэропорт Чикаго был совершенно такой же, как и раньше, спешещие туда-сюда жертвы индустрии и нормальные люди, те же намалеванные стюардессы и кассирши и холодные смелые пилоты. Джеффри полез уже в свой бумажник, чтобы достать сумму на билет, как вдруг его с ног чуть не сбила девушка-мулатка, в отчаянии подбежавшая к кассе.