Чужая в чужом море - Александр Розов

— Aita pe–a. Могу предложить Амстердам, Брюссель, Страсбург, Женеву и Линц. Все можно объехать за один день на автомобиле. У меня 26 имен с адресами и списком художеств в Центральной Африке и странах Карибского региона. Массовые убийства жителей, изъятие внутренних органов, создание концлагерей, работорговля. Годится?

— Думаю, годится, — ответила она, — У вас есть с собой этот список на бумаге?

— Да, сен судья. Это приложение «D» к моему отчету, который у вас на столе.

— Ага… — сказала Тин Фан, вынимая один том из общей папки, — герр Эйнфогел, я не слышу ответа на свой вопрос. Почему вас вдруг заинтересовал именно Штаубе?

— Э… Мы ищем не ближайших преступников, а наиболее опасных.

— Ознакомьтесь с этим списком, — судья сунула том ему в руки, — Штаубе опаснее их?

— Э… Возможно, мы еще не изучили этот вопрос, но даже если и есть более опасные преступники, это не основание, чтобы оставлять безнаказанными менее опасных.

Появился несколько сконфуженный Штаубе – уже не в военной форме, а в оранжевом килте с зеленым силуэтом флайки (точно таком же, как тот, что был на его жене).

— Прошу прощения, я…

— Поднимали деньги для семьи? – перебил Ашур, — Выношу вам устное замечание. Вот папка, тут дополнительные обвинения против вас. Сядьте в сторонке и ознакомьтесь.

Тин Фан использовала эту короткую паузу, чтобы закурить сигарету, и вновь взялась за международного прокурора.

— Мне интересно, как вы изучаете вопрос о военных преступниках. Наверное, в начале к вам поступают какие–то заявления, затем вы из них выбираете, кем и чем заняться, да?

— Как правило, это так и происходит, ваша честь.

— И от кого же было заявление на Штаубе?

— В данном случае, я, как прокурор, начал расследование по собственной инициативе. В регламенте суда такой вариант предусмотрен.

— Вот как? — сказала Тин Фан, — А откуда такая инициатива?

— Из–за акта агрессии против Сарджа, — пояснил Эйнфогел.

— Мы в самом начале выяснили, что это ваша ошибка, — заметила она, — И тогда вы стали срочно собирать новые обвинения против Штаубе, чтобы добиться его выдачи. Меня интересует: почему вы суетитесь вокруг этого клиента? Вам заплатили за его голову?

— Я не исключаю, что моя точка зрения ошибочна, — примирительным тоном ответил прокурор, — Но я прошу не наказать Штаубе, а передать его компетентному трибуналу. Если он невиновен, то вопрос будет снят. А если виновен – то… Так или иначе, вопрос будет решен объективно. Вы же не можете отрицать, что в этом деле надо разобраться.

— Не могу, — согласилась Тин Фан, — Поэтому я вызываю Ллаки Латтэ для пояснений по поводу компетентности международного трибунала.

Снова появилась Ллаки в серебристых шортах и топике. Теперь она повязала шейный платок цветов национального флага Мпулу: синий, желтый, зеленый, черный. В руке африканка держала тонкий прозрачный пластиковый конверт с какой–то распечаткой.

— Я простая девушка, — сообщила она, — я не училась юридическим штучкам, но я умею читать, да! Я взяла интернет и прочитала там про преступления против человечности. Преследовать человека за то, что у него другая религия — это преступление. И пытать человека – это преступление. Но в трибунале есть судьи от правительства исламских стран, где человека заставляют жить по исламу, а если он не хочет, то его бьют или плетьми, или вешают на площади или забивают насмерть камнями. Пусть прокурор объяснит: что это за трибунал, где такие судьи, которых самих надо судить?

— Вы готовы ответить на вопрос? – спросила Тин Фан у Эйнфогела.

— Видите ли, судей выбирает определенный комитет ООН. Это не в моей компетенции.

— Понятно. Следующий вопрос: можете ли вы гарантировать, что среди судей, которым поручат дело Штаубе в вашем трибунале, не будет ни одного мусульманина?

— Извините, но я повторю: это не в моей компетенции.

— А почему вы не преследуете членов правительства стран, в которых установлены и применяются законы шариата? Это–то в вашей компетенции?

— Э… Видите ли, это привело бы к нежелательным международным последствиям.

— Понятно. Сен Латтэ, у вас еще есть дополнения по этому вопросу?

— Да, Тин Фан. Еще я хочу сказать, что очень многие страны — например, США — уже объявили, что запрещают этому трибуналу преследовать своих граждан. Называется: «иммунитет». А еще, я хотела сказать, что в трибунале лежит дело против Меганезии, только его пока не рассматривают, хотя юристы написали бумагу, и там сказано, что ислам, римский католицизм и пуританство – это нормально, а Великая Хартия – это преступление против человечности. И сен Торрес – преступник. Вот, я распечатала…

— Это уже совсем любопытно. Дайте сюда… Так… Ого… герр Эйнфогел, а что же вы молчите? Почему вы не требуете выдачи координатора Торреса вашему трибуналу?

— Э… Мне не поручали…

Тин Фан помахала в воздухе листочками бумаги и объявила:

— Сен Торрес, возьмите и прочтите. Это, видимо, должно вас заинтересовать.

— Несомненно, — ответил координатор, подошел, взял конверт, а затем демонстративно устроился рядом со Штаубе и серьезным тоном сообщил, — Как бы нам с Герхардом не перепутать наши бумажки. Уж очень они похожи между собой.

— Да, интересно, — согласился Макрин, — А почему мы узнаем об этом от пресс–секретаря правительства Мпулу, а не от нашей военной разведки?

— Разрешите доложить, — сказал полковник Крэмо, — Дела такого рода в международном трибунале открывались против всех наших координаторов, начиная с Накамуры. Это некая константа международной обстановки, и мы включаем ее в отчет правительству в разделе «прочее», вместе с джихадами, протестами ЮНЕСКО и жалобами «зеленых».

— Посыпаю голову пеплом, — проворчал Торрес, — Я читал этот раздел по диагонали.

Аурелио Крэмо улыбнулся и кивнул.

— Я так и думал, сен координатор. Но это совершенно не важно.

— Вот как? А если бы во время поездки в какую–нибудь страну, меня бы арестовали и отправили в Гаагу? Вот была бы шутка…

— Нереально, — ответил разведчик, — Полицейские и специальные службы любой страны, посещаемой сотрудниками нашего правительства, уведомлены о решения Верховного суда от 4–го года Хартии. Такой арест – это автоматически «Autodefenca Code Rojo».

— То есть, проще говоря, бомбардировку стратегических объектов страны–агрессора?

— Немедленную бомбардировку, сен координатор, — уточнил полковник.

— Да, такое решение есть в активном архиве суда, — подтвердил Ашур, — Но давайте вернемся к нашему делу. Сен Штаубе, вы уже готовы отвечать?

— Я попробую, — ответил тот.

— Тогда подойдите сюда, — сказала Тин Фан, — и объясните, для начала: почему ваши обращения к пилотам ВВС выдержаны в таком безудержно–агрессивном тоне?

— Честно говоря, я не знал, как писать такие обращения. До этого, я писал инструкции гражданским пилотам и технические статьи. Но, как министр ВВС, я обязан был как–то настроить военных пилотов на их задачи. Я собрал специальную литературу о том, как составлять обращения к военнослужащим, и действовал, как там рекомендовалось.

— А какими конкретно книгами вы пользовались?

— Во–первых, я использовал литературу времен II Мировой войны.

— Германскую? – уточнила судья.

— Прежде всего – да. Все–таки оригиналы на родном языке. Но я, разумеется, прочел и литературу стран–победителей. СССР, США и Великобритании. На случай, если что–то устарело, я сверился с современными пособиями для офицеров Морской Пехоты США. Там есть научно–обоснованные приемы психологической настройки людей на боевые действия, но принципы составления таких обращений не изменились с прошлого века.

Тин Фан кивнула, перелистывая бумажки, а потом спросила.

— Какие именно образцы вы использовали наиболее часто?

— Обращения Германа Геринга к пилотам Luftwaffe, — спокойно ответил Штаубе, — Они написаны на моем родном языке и оказалось, что они легко переводятся на Africaans.

— А вам не приходило в голову, что это дерьмовый образец?

— К сожалению, сен судья, все образцы примерно одинаковы, а я должен был посылать пилотов на задания, где они рисковали жизнью. Идти на такое задание, не веря в свою цель – это самоубийство. Так утверждают все книги по военному делу.

— Вы могли бы использовать наши образцы, — заметила Тин Фан, – я была резервистом и хорошо помню: перед рискованными заданиями нам говорили совсем другие слова.

— Эти слова годятся только там, где установлена Великая Хартия, — возразил Штаубе.

— Да, — задумчиво произнесла судья, — Это так. У меня нет больше вопросов.

— Присядьте, сен Штаубе, — распорядился Ашур, — У кого есть еще замечания по делу?

С места вскочила Ллаки Латтэ.

— А можно я скажу?

— Слушаем вас. Говорите.

— Я нашла в интернет, что эти трибуналы начинаются с Нюрнбергского и Токийского процессов, после II мировой войны. Оффи обосрали весь мир, а крайними сделали тех оффи, которые проиграли. Остальные, как бы, и не виноваты. С тех пор они так делают каждый раз, когда накапливаются проблемы. Выбирают среди своих самого слабого и ненужного, побеждают его, судят, делают его крайним и вешают или сажают в тюрьму. Сейчас они хотят сделать крайним Штаубе, потому что он ушел из военных министров. Раньше они бы испугались, что он врежет бомбой по этой Гааге, а сейчас они не боятся, потому что у него нет бомбы. Американский FBI поймал европейских оффи на том, что они в Африке вырезали органы из пленных. Если Штаубе отдать Гааге, то его сделают крайним за то, что творили в Африке исламисты и европейские оффи. Вот!