Цивилизация статуса - Роберт Шекли

— Долго еще? — процедил Герстон сквозь зубы.

— Ничего, привыкай, — огрызнулся сержант. Раздался грохот.

— Простите, шеф, — проворчал полицейский. — Уронил кубок за достижения в гольфе.

— Ее здесь нет, — доложил второй. — Мы осмотрели все, вплоть до грязной ямы со всяким дерьмом, которую этот недоумок считает глубинами своей души. Если бы она была здесь, мы бы ее не пропустили.

— Проклятие! — выругался сержант. — Опять ушла. Ладно, зато у нас есть этот неудачник.

Полицейские вышли из сознания Герстона. На покрытом красными жилками суровом лице сержанта застыло удивленное выражение.

Герстон открыл было рот, но осекся. Все вокруг замерло в неподвижности. Затем промелькнула вспышка света.

Полицейские исчезли. Герстон шумно сглотнул, пытаясь сообразить, что все это могло значить.

И тут в его голове прозвучали слова.

— Привет! — сказал чей-то голос. — Мы прервали ваше погружение в Глубокий Синий Сон, чтобы продемонстрировать новые возможности психических приключений. Понравилось ли вам то, что вы пережили? Хотите еще? Достаточно мысленного подтверждения. Квалифицированные операторы воспримут и обработают заказ, расходы будут отнесены на вашу кредитную карточку.

«Так вот в чем дело!» — подумал Герстон, закипая от возмущения.

— Я требую встречи с ответственным лицом! — заявил он вслух.

В сознании тут же появился высокий худощавый человек в блестящих очках.

— Администратор Олсон. Чем могу быть полезен? Возникли проблемы?

— Черт бы вас всех побрал! Проблемы действительно возникли! Я не выбирал никаких психических приключений. Я всего-навсего хотел немного вздремнуть! А даже если бы и захотел, какое вы имели право присылать эту Миру, чтобы она лазила по моему сознанию? А трюк с полицейскими?!

— Позвольте посмотреть ваше досье, сэр.

Администратор отыскал карту сознания Герстона, прочел ее и поставил на место.

— Все в полном порядке, сэр. Мы располагаем вашим согласием. Это же ваша подпись?

Герстон прищурился.

— Похоже. Но я никогда не соглашался на подобное!

— Соглашались, сэр. Мне бы не хотелось вам это доказывать, тем более что вы сами подписались на наши услуги.

— Нет, уж вы докажите!

— Это произошло незадолго до вашей смерти.

— Так я умер? — прошептал Герстон.

— Разумеется.

— Но как я мог умереть?

— Всякое бывает, — пожал плечами администратор.

— Если я умер, — пробормотал Герстон, — то почему я еще здесь?

— Существует много способов продлить жизнь умершего человека.

— Я не хочу умирать! — завопил Герстон.

— Пожалуйста, успокойтесь, сэр, иначе вы разбудите остальных.

— Остальных? Каких еще остальных?

Но администратор уже ушел, и свет начал помаленьку гаснуть.

Свет в его квартире? Или в сознании? Гаснуть? Вначале ему показалось, что он действительно умирает. Затем Герстон вспомнил, что уже умер. Или ему наврали? Но если это смерть, то что последует за ней? И как все-таки убедиться в том, что он умер? Может, это продолжение очередного приключения во сне? Они бы так и поступили. Они бы так и сделали: сказали бы, что он умер, в то время как он всего лишь… всего лишь…

Герстон окончательно растерялся. Ибо началось нечто совсем уж странное.

Человекоминимум

У каждого своя песня, думал Антон Настойч. Хорошенькая девушка подобна мелодии, а бравый космонавт — грохоту труб. Мудрые старцы в Межпланетном бюро напоминают разноголосые деревянные духовые инструменты. Есть на свете гении, чья жизнь — сложный, богато инструментованный контрапункт, а есть отбросы общества, и их существование всего лишь вопль гобоя, заглушенный неутомимой дробью басового барабана.

Размышляя обо всем этом, Настойч сжимал в руке лезвие бритвы и рассматривал синие прожилки вен у себя на запястье.

Ибо если у каждого своя песня, то песню Настойча можно уподобить плохо задуманной и бездарно исполненной симфонии ошибок.

При его рождении чуть слышно зазвенели было колокольчики радости. Под приглушенный барабанный бой юный Настойч отважился пойти в школу. Он окончил ее с отличием и поступил в колледж, в привилегированную группу из пятисот учащихся, где в какой-то степени можно было рассчитывать на индивидуальный подход.

Однако Настойчу не везло от рождения. За ним тянулась непрерывная цепь мелких неприятностей — опрокинутые чернильницы, утерянные книги и перепутанные бумаги. Вещам была свойственна отвратительная привычка ломаться у него в руках, если не считать случаев, когда вещи ломали его руки. Добавьте к этому, что он переболел всеми детскими болезнями, в том числе скарлатиной, алжирской свинкой, фурункулезом, лисянкой, зеленой и оранжевой лихорадкой.

Все эти неприятности ни в коей мере не умаляли врожденных способностей Настойча, но в перенаселенном мире конкуренции на одних способностях далеко не уедешь. Нужно еще изрядное везение, а у Настойча его вовсе не было. Нашего героя перевели в обычную группу на десять тысяч студентов, где все проблемы усложнились, а шансы подхватить инфекцию повысились.

То был высокий, худой, мягкосердечный, трудолюбивый молодой человек в очках, которому (по причинам, не поддающимся анализу) врачи давно поставили диагноз «подвержен несчастным случаям». Какие бы там ни были причины, факт оставался фактом. Настойч относился к числу тех бедняг, для которых жизнь трудна до невозможности.

Большинство людей скользит по жизненным джунглям с легкостью крадущейся пантеры. Но для Настойча эти джунгли на каждом шагу кишели капканами, западнями и ловушками, ядовитыми грибами и жестокими хищниками, разверзались внезапными пропастями и разливались непреодолимыми реками. Безопасного пути нет. Все дороги ведут к беде.

Годы учения в колледже юный Настойч кое-как преодолел, невзирая на замечательный талант ломать ноги на винтовых лестницах, растягивать сухожилия, спотыкаться о тумбы, ушибать локти в турникетах, разбивать очки о зеркальные стекла окон и вообще проделывать все прочие грустные, нелепые и тягостные трюки, которые выпадают на долю людей, подверженных несчастным случаям. Он мужественно устоял перед соблазном впасть в ипохондрию и силился бороться с неудачами.

Окончив колледж, Настойч взял себя в руки и попытался вновь утвердить светлую тему надежды, некогда намеченную его дюжим отцом и нежной матерью. Под барабанную дробь и переливы струн ступил Настойч на остров Манхэттен, чтобы стать кузнецом собственного счастья. Он упорно трудился, стремясь побороть свою злую судьбу, склонность к несчастьям, и, несмотря ни на что, хотел остаться оптимистом.

Однако злая судьба брала свое. Благородные аккорды выливались в невнятное бормотание, и симфония жизни Настойча докатилась до уровня комической оперы. Работу за работой терял он в потоке испорченных диктофонов и залитых чернилами договоров, забытых карточек и перепутанных таблиц; в мощном крещендо ребер, сломанных в толкотне подземок, ступней, вывихнутых в решетках тротуаров, очков, разбитых о незамеченные углы, в череде болезней (в том числе — гепатита Д, марсианского гриппа, венерианского гриппа, синдрома пробуждения и смешливой лихорадки).