Железный шип - Кэтлин Киттредж

— На той стороне поля — тропа, пробитая в скале. — Дин указал на грубую массу серого гранита, поднимающегося из земли. — Думаю, тот здоровенный особняк на вершине утеса и есть дом вашего папаши. В городке, во всяком случае, я ни одного Грейсона не знаю.

Я никогда не видела Грейстоун, кроме как на фотографии с закручивающимися кончиками, которую мама хранила в коробке из-под обуви. Дом моего отца, весь ощетинившийся какими-то углами и башенками, был сложен из грубых гранитных блоков в человеческий рост, от которых он и получил свое название.[2] Выглядел он в высшей степени неприветливо, словно сумасшедший дом или тюрьма для еретиков. Мог ли он, как я всегда предполагала, отражать характер человека, жившего в нем? Увижу ли я своего отца? Я бы расспросила его, как они сошлись с Нериссой и в чем впервые проявилась ее болезнь. В недюжинном уме, как у Конрада, или сразу в фантазиях о феях и волшебстве? Или это был тот печальный взгляд, которым она смотрела сквозь меня, как сквозь оконное стекло, куда-то вдаль, за многие мили отсюда?

Либо я ничего не скажу, а просто впервые взгляну на человека, который был половиной меня, и постараюсь впитать как можно больше. Фотографий отца я не видела, и мне оставалось лишь угадывать его черты в своих собственных. Я хотела бы запомнить его лицо, если выпадет шанс: когда растешь в приюте, привыкаешь к тому, что в следующий раз дверь тебе может открыть совсем другой человек. Это не жалоба, а такой же факт жизни сироты, как неновые туфли или объедки на ужин.

— Что-то вы притихли, мисс Аойфе. Все путем? — спросил Дин. Туман по-прежнему окружал нас, храня наши секреты от внешнего мира.

— Просто зашибись, — отозвалась я, позаимствовав выражение из лексикона Кэла.

Дин замедлил шаг — теперь мы шли рядом.

— Не слишком-то воодушевлены встречей с папашей?

— Знать бы еще, что он вообще согласится со мной встретиться.

Такова была иная сторона орбиты возможностей. Арчибальд Грейсон может попросту не признать свою незаконнорожденную дочь и захлопнуть дверь у нее перед носом — пусть катится куда подальше. И будет в своем праве, как человек с положением и хорошего происхождения.

Дин подмигнул мне:

— Выше нос, мисс. Я с вами.

С дерева у края поля ухнула сова, невидимая в утренних сумерках. Нерисса терпеть не могла сов, вечно кричала, что они глядят на нее из темноты, «глаза-фонари, а когти у них железные». Если верить светолентам, совы были переносчиками некровируса. Я видела тщательно, до мельчайших деталей, выполненные рисунки их крыльев, наглядно иллюстрирующие законы аэродинамики: летать совершенно бесшумно этим птицам позволяли закругленные кончики перьев. Чего бы я ни дала, чтобы вот так же парить в небе неслышимой, незаметной ни для прокторов, ни для кого вообще. Иногда мне казалось, что если сделаться такой же серой и незаметной, ссутулить плечи и скруглить все торчащие углы, то однажды я тоже смогу подняться в воздух и исчезнуть во мраке вестницей ночи со светящимися глазами. Но пока не получалось.

Вместо этого приходилось смотреть под ноги, ступая по хлюпающей грязи. Хмурый рассвет не располагал к разговорам, и даже Кэл не делал попыток прервать молчание. Мне почти начинала нравиться эта зачарованная тишина, как вдруг в нос ударил сладковатый запах забытого в тепле, протухшего мяса. Вонь душно обволакивала нас, как волглое шерстяное одеяло. Кэл прижал ко рту и носу платок и стал похож на грабителя с большой дороги.

— Все Его камни… что там сдохло?!

Туман разошелся, открывая выгибающуюся горбом черную, водянисто отблескивающую тушу. Громадный глаз без века, мутно-зеленый, затянутый пленкой, поднялся откуда-то из глубин лишенной костей массы.

— Шоггот, — выдохнула я, замерев как вкопанная. — Настоящий шоггот.

Существо выпустило воздух со звуком пара, стравливаемого из трубы. Единственный глаз беспорядочно метался по коже, словно минога под непроглядной морской гладью.

— Он заглатывает тебя целиком, — раздался шепот Кэла, в полном безмолвии показавшийся мне громовым, — и постепенно переваривает внутри себя. Несколько дней уходит на то, чтобы ты стал его частью, и все это время ты живешь, чувствуешь, слышишь его шепот у себя в голове. Проклятая мерзкая тварь. — Он поднял камень и подбросил его на ладони.

— Кэл, нет… — начала было я, но его рука уже взметнулась в воздух и швырнула снаряд.

Небольшой кожисто-мускульный отросток, появившийся из туши шоггота, раскрылся круглым, усаженным зубами ртом, и камень, хрустнув рассыпающейся крошкой, исчез в утробе существа.

Дин потеребил сигарету у себя за ухом, наблюдая за шогготом, который как-то весь встряхнулся, словно медведь, пробуждающийся от зимней спячки.

— Молодец, ковбой. Долго в себе такую дурь вырабатывал или это у тебя врожденное?

— Да у него даже мозга нет! — заспорил Кэл. — Просто тупой, бесчувственный сгусток некровируса. Он ведь и человеком не был, а из грязи вырос. Ожившая зараза, только и всего.

Я зачарованно смотрела, как мягкий, склизкий отросток, корчась, движется по земле, ищет, нащупывает, откуда прилетел камень. Под кожей шоггота открылись новые глаза, такие же болезненно мутные, как и первый.

— Он же слепой, — догадалась я.

— И, судя по размерам, прожил немало, — добавил Дин. — Я видел их с воздуха и видел голые скелеты, которые они оставляют за собой. Как ваш проводник, я считаю — нужно уматывать отсюда на всех парах.

— Придется искать другой путь к Грейстоуну, — вздохнул Кэл. — И почему я не захватил свой дорожный атлас? Мог бы сейчас попрактиковаться в топографии.

— А еще ты мог бы не швырять камнями в старого мистера Вонючку, и мы бы просто спокойно и без шума его обошли, — бросил Дин. — Как тебе такой вариант, скаут?

— Знаешь что, — вспыхнул Кэл, — с меня хватит! Может, ты и проводник, но пока ты приводил нас только к неприятностям. Из-за тебя Аойфе полночи пробыла в холоде и сырости.

— Кэл, — я потерла шрам под пропитанным влагой шарфом, — меня не приплетай.

— Мы не могли «просто обойти» его, — прорычал Кэл сквозь зубы, не обращая на меня ни малейшего внимания. — Шогготы очень быстро передвигаются по земле, так что мы были бы уже мертвы, потому что завязли бы в этом вонючем навозе у нас под ногами.

— Послушай меня, городской мальчик с белой кожей, — резко отозвался Дин, — опусти нос и признай, что не можешь знать всего на свете.

Уголком глаза я заметила позади Кэла что-то черное, стремительное, изгибающееся, ищущее теплой кожи жадным оскаленным ртом.

— Кэл! — Подняв отказывающуюся слушаться руку, я ткнула пальцем поверх его плеча.