Полутьма - Софья Эл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщина оглядывается и быстро пододвигается ко мне. Крестик на ее шее опасно раскачивается, но я наклоняюсь ближе, чтобы не упустить и слова.
— Я ж по молодости отца его знала, — шепотом говорит баб Клава, — Вагнеры-то приезжие. Главное, мужики у них все как под копирку. Мать говорила, что до войны они тут обосновались. Дед его дом этот и поставил. Потом куда-то отозвали его и не возвращался больше. Я с Димкой-то, отцом его, общалась немного. Неразговорчивый парень был, нелюдимый какой-то. Говорят, прибили где-то.
Киваю, нервно облизывая губы. Значит, Вагнер здесь обитает последние сто лет. Убежище себе среди людей выстроил и таскается туда-сюда. Должно быть еще какое-то место, в которое переезжает вампир, когда время подходит. Не стареет же.
— Так при чем тут я и Сергей? — подталкиваю баб Клаву к сути.
— Да так Сережка-то десять лет назад в отцовский дом переехал. Мы еще все шептались, что женщин у Вагнеров не видать. А тут года четыре назад он тебя и привез посреди ночи.
Баб Клава щелкает семечкой, а у меня ощущение, что кожура застряла в глотке. Хочется закашляться, но каким-то усилием сдерживаю себя. Баб Клава хмурится. Опомнившись, вновь цепляю полугрустную улыбку, продолжая судорожно рыться в памяти.
— Его ж ищут, понимаю все. Он в открытую-то и не жил тут никогда, — ловлю каждое слово, крепко закусив кончик языка, — а тут, значит, давление у меня подскочило посреди ночи. Не спится. Я на балкон. Смотрю — Сережка с барышней идет. Быстро вы так шли, ближе туда, — баб Клава кивает в сторону леса, — только вот на зрение никогда я не жаловалась. А на следующий день, видно, и уехали. Ты потом, когда в поселке появилась, я и удивилась, что Сережка тебе ключи от дома не дал. Ну ничего, дело молодое, разобрались, видимо.
— Почему полиции не рассказываете? — сердце стучит в ушах, и я в шаге от того, чтобы судорожно не забежать в подъезд.
— Мать-покойница во сне явилась и велела не говорить никому, — баб Клава пожала плечами и выплюнула кожуру на асфальт, — но ты-то и так это все знаешь.
Я забываю обо всем, что хотела спросить. Наспех попрощавшись с баб Клавой, быстро хромаю в тень деревьев. Парк спасает. Вытащив из кармана антисептик и крем, быстро вытираю лицо и намазываю новый жирный слой. Да, все мои скромные пожитки большей частью уходят на то, чтобы не сгорать при каждом появлении на улице. Кожу печет, и я понимаю, что завтра буду красная.
Привалившись спиной к дереву, я сползаю на землю. В нос рвутся ароматы сочной зелени и далеких еще отсюда елей. Иногда кажется, что именно мое обоняние стало немного лучше, приблизившись к животному, но никакой практической пользы это не приносило. Просто все чуть острее.
Вытащив телефон из кармана, открываю заметки, быстро набивая текст разговора с баб Клавой. Мысленно ругаю себя, что не включила диктофон, но на это действие не уходит много времени. Ведь пока пальцы печатают текст, натянутая внутри до боли струна вытаскивает наружу воспоминания.
Почти четыре года назад я была здесь. Тогда группа В существовала, может быть, месяц — два, не больше, плохо помню. Но было тепло, точно. Мы прилетели среди ночи и прочесывали лес там, где произошло два случая растерзания человека медведем. Еще слегка болела голова, потому что вечером того дня после доклада по проекту перед высшими чинами мы сидели с Дашкой в ресторане. Это был очень неудачный вечер.
Как и ночь. Мы прочесали огромный кусок леса и ничего не нашли.
Проводя ладонью по траве, я почувствовала пальцами что-то липкое. Прищурившись, заметила, как блеснула тончайшая нить, цепляясь к дереву. Почему-то вид паутины сейчас тут же высушил все внутри, заставляя желудок сжаться. Медленно вдохнув, с силой приложилась затылком к дереву, но накатывающая паника не желала отступать. Выдох, Сима. Рваный, с всхлипом, он сорвался с моих губ, пока я крутила события того дня четыре года назад, как калейдоскоп.
Бабочка, сорвавшаяся с ближайшего дерева, стремительно врезалась в растянутую сеть. Трепыхая крыльями, она пыталась выбраться. Липкая тюрьма окутывала несчастное насекомое все больше, с каждым ее движением приближая конец.
«Мы вольные, сражающиеся живущие, а не существующие в амбарах, к чему упорно движет вампиров новый лидер, гораздо вкуснее».
Паутина блестит от собравшейся на ней и еще не высохшей росы. Я стараюсь не смотреть туда, где все еще борется за жизнь бабочка. Не могу смотреть. Ком стоит в горле, а я сильнее вжимаюсь спиной в дерево, подтянув колени к груди.
«Я хочу есть, но не должен. Это сжигает меня и приносит удовлетворение. Эйфорию на грани смерти».
Пальцы судорожно ищут номер телефона дяди. Я вижу иконку пришедшего сообщения, но не открываю его. Сейчас некогда. Перед глазами все плывет, и я готова выкинуть этот чертов телефон, но мозг упорно борется за преобладание разума над чувствами. Нужно действовать срочно. Как можно быстрее. Пока паук не дополз до бабочки. Сердце бьется о легкие, срывая с губ хриплые полутона. Я не ошибусь снова.
«Моя еда с собой».
Какая же я дура. В трубке раздаются гудки. Слишком медленно. От резкого движения крылья бабочки становятся почти прозрачными. Посбивала всю пыльцу.
«Того, что мне доверяет полковник, недостаточно?»
Звонок скидывается, и я готова вопить от отчаяния. Экран виснет, и я судорожно перезагружаю телефон. Пожалуйста. Ледяной пот стекает по вискам, а кора царапает кожу на спине от рваных движений.
«Это сделал ты».
Подпрыгиваю, тут же морщась, и опираюсь рукой на дерево. Голос дяди напряжен, но спокоен. Медленно выдохнув, нахожу глазами бабочку.
— Отмени приказ и верни группы назад, — паук медленно ползет в сторону насекомого.
— Сима, — интонация голоса не меняется, — Сергей спрашивает, что пошло не так.
Глушу нервный смешок, что сводит гортань до боли. Подойдя ближе к паутине, я делаю это. Хватаю маленькое черное тельце и откидываю в сторону. Вряд ли бабочка сможет вырваться. Но теперь все только в ее руках.
— Мы пойдем сами. «Моя еда с собой» — это не люди с ним.
В трубке на секунду раздается кашель.
— Это военные, — заканчивает дядя, а я киваю.
Разговор тут же прерывается, но я точно знаю, что эта версия ему понравится.
Ведь в лесу сейчас Самсона нет. Зато есть четкая строчка у меня перед глазами и яркое воспоминание того, как Мартинас смотрит себе под ноги,
