Правила крови (антология) - Вадим Панов

— Энди, я понимаю, что пройти по Северному морскому пути очень любопытно и… э-э… познавательно. Мне, например, всегда хотелось увидеть Берингов пролив и Аляску. Но, боюсь, кэп не поймет. К тому же нам придется заходить в Японию, а он недолюбливает самураев.

— Мы можем зайти в Корею, — не согласился Самара, доставая сигареты. — Или во Владик. На Японии свет клином не сошелся. Зато представь, как это будет здорово!

— В Корее едят собак, — припомнил я. — А на севере у них вообще беда — там правит какой-то диктатор.

— Чучхэ, — несколько неопределенно сообщил Энди. — Уверен, тебе будет любопытно познакомиться с этой дрянью. Для общего развития.

Чучхэ… Странное, вообще-то, имя для корейца, но я промолчал. Диктаторы, они ведь не обязательно получаются из местных, правда? Бывает так: появится хороший человек без роду и племени и давай таких же, как сам, голодранцев смущать разными идеями. Если народу понравится, из человека получается диктатор. И имя у него может быть очень даже странным.

— Да и при чем здесь Корея и собаки? — опомнился Самара. — Ты льды настоящие когда-нибудь видел?

Он уже год подбивал кэпа обогнуть Евразию с севера, и теперь, когда наше корыто оказалось в Питере, раз за разом, с маниакальным упорством возвращался к этой идее. Русский, что с него взять? Если втемяшился в голову какой-то бред, не успокоится, пока не доведет дело до конца. На самом деле Энди хотелось побывать на Камчатке, о морской базе которой он отзывался в самых восторженных тонах, и встретиться со старыми друзьями.

— Пройдем Берингов пролив, в Охотку заглянем и спустимся южнее, на острова… — Он блаженно прикрыл глаза. — Таити…

— Все плохо! — неожиданно громко заявил наш найденыш. — Налейте мне коньяк…

— Есть мнение, — веско возразил Самара, — что спасенным на помойке доходягам полагается темное пиво.

— Все плохо! — повторил Манан.

А затем неожиданно вцепился Энди в плечо и разрыдался.

Это начинало надоедать…

С другой стороны, что еще оставалось несчастному? Выглядел он ужасно: бровь разбита, верхняя губа распухла, под глазом синяк, карман пиджака порван… Другими словами: полное соответствие месту, в котором мы его нашли. К счастью, Турчи не успел пропитаться запахами помойки, и вышибала, после некоторого колебания, пропустил его в заведение. Иначе пришлось бы тащить ему пиво на вынос.

— Все очень плохо!!

Самара стал похож на того орангутана, которого отмороженный Жиль притащил на борт во время стоянки в Новом Орлеане. Где он его взял, так и осталось загадкой, вроде в карты выиграл. Как бы там ни было, оказавшись на палубе, рыжая скотина долго делала удивленные глаза, таращилась на такелаж, а затем размахнулась и одним ударом вышибла Жилю почти все зубы. И я сильно опасался, что сейчас произойдет нечто подобное. Вот только одними зубами несчастный Турчи мог и не отделаться — от ударов Энди легко ломались шейные позвонки.

— Сильно переживает, да? — сказал я, потому что надо было хоть что-то сказать.

— Да, — согласился Самара, выразительно глядя на меня. Нехорошо так глядя. Пристально.

Раньше я как-то не задумывался, что наш боцман настоящий зверь. К тому же — русский, что делало его опасным вдвойне. У этих варваров жестокость в крови, не зря же они придумали дыбу, самогон и Сибирь.

Чтобы немного разрядить обстановку, я закурил сигарету, заказал еще бутылку водка (простите, святые отцы!) и со всей возможной серьезностью произнес:

— У Манана серьезная душевная травма.

На Энди я старался не смотреть.

— Травма, говоришь?

Разумеется, этот дикарь пропустил слово «душевная».

— Господа, — неожиданно подал голос Турчи. — Прежде чем мы расстанемся, я хотел бы уточнить: какую сумму вы намерены дать мне в долг?

Самара поперхнулся. Остатки жалованья мы планировали пропить, а не ссужать в долг найденным на помойке оборванцам. Кружка пива — максимум, чем мы намеревались утешить обездоленного.

— Я рассчитываю на самую скромную поддержку, — поспешил успокоить нас Манан. — Поймите правильно: в чужом городе, без документов и денег мне будет необычайно сложно. У меня ОГРОМНЫЕ проблемы, мне надо хотя бы позвонить…

В его голосе сквозило настоящее отчаяние.

— Пей пиво и проваливай, — нашелся наконец Энди. — Руки целовать не надо, поставишь за нас свечку при случае.

В целом я был согласен с боцманом, и мы бабахнули еще по пятьдесят. Но нашего нового друга мы недооценили.

— Что значит «проваливай»? — заканючил Турчи. — Вы меня спасли?

— Спасли, — согласился Энди, закусывая водка соленым рыжиком.

— Значит, вы обязаны обо мне позаботиться! Мне просто не к кому больше обратиться! Я на краю гибели! Я почти погиб! То, что меня не убили там, в темной подворотне этого ужасного города, только отсрочило смертный приговор! Охвативший меня ужас был пронзителен, но ваше появление подарило надежду! Вы проявили благородство, челолюбие, показали всю широту души, и не следует останавливаться на достигнутом! Зачем вытаскивать котенка из реки, чтобы тут же бросить его в огонь? Зачем дарить надежду и сразу же…

Энди хлопнул Манана ладонью по голове, тот стукнулся подбородком о стол, и следующие два по пятьдесят мы выпили, наслаждаясь тишиной. Разумеется, я, как человек цивилизованный и воспитанный в строгих католических традициях, не мог одобрить поведение русского друга, но выключить Турчи по-другому не представлялось возможным. И я воздержался от замечания.

— Что ты думаешь о Достоевском? — поинтересовался Самара.

Он всегда задавал этот вопрос, когда хотел поговорить, а подходящей темы не находилось.

— Думаю, что «Бесы» — это великолепно, — заученно ответил я. — Особенно в подлиннике.

— Ты духовно вырос рядом со мной, — покровительственно произнес Энди. — Жаль, что у нас так мало времени, а то бы я обязательно показал тебе домик, где Раскольников замочил злую старушку.

— Чтобы не быть тварью дрожащей.

И Самара с сомнением посмотрел на меня. Кажется, этот варвар не был до конца уверен в моей искренности.

— Достоевский велик, — подумав, сообщил Энди. — Ни один писатель в мире не может сравниться с ним в психологической глубине образов. Кстати, я рассказывал о его трагической судьбе?

Ответить я не успел.

— Язык прикусил, — сообщил очнувшийся Манан.

— И только? — пробормотал Энди. — Я рассчитывал, что убил тебя.

Турчи отодвинулся от боцмана и с надеждой посмотрел в мои глаза. И разглядел в них свойственные мне дружелюбие и сострадание. А я, в свою очередь, заметил, что Турчи не жульничает и не пытается, сыграв на сочувствии, выманить из нас небольшую подачку. Губы Манана дрожали, а в глазах прятался настоящий страх. Турчи пребывал в жуткой панике и едва сдерживался, чтобы не закатить истерику. Он на самом деле запутался, не знал, что делать, и отчаянно нуждался в помощи.