Приглашение в ад - Андрей Щупов

Поймав унылый взгляд черного, как сажа, человека, Вадим поманил его пальцем. Пленный будто и не заметил жеста, устало смежил веки.

— Подойди! — крикнул Вадим. — Хлеба дам!

Это подействовало. Глаза лежащего приоткрылись, Вадим заметил, что смотрят на него и другие пленники. Чтобы негроподобный человек не сомневался в сказанном, Вадим достал из кармана и продемонстрировал черствый ломоть. Через несколько секунд пленный стоял уже рядом и, неустойчиво покачиваясь на ветру, протягивал за хлебом тощие руки — не одну, а сразу две, чтобы, не дай Бог, не выронить горбушку на землю, где ее, разумеется, тут же подхватят другие.

— Не торопись, — потирая саднящее плечо, Вадим изучающе всматривался в темное широкоскулое лицо. Выглядел крашеный неважно. Грязновато-синий хохолок на голове и действительно, какой-то зеленоватый оттенок кожи. Занятное сочетание! Черное, да еще зеленое?… Разросшаяся переносица делала мужчину еще более похожим на негра, и все-таки негром он не был. Что-то глубинное переключилось внутри этого человека, взвело иные пружины, раскрутив позабытые коды, активизировав деятельность одних желез и притормозив работу других. Вадим не питал суеверных предубеждений в отношении крашеных. «Глобальный кризис всех жизненных функций, — объяснял Воздвиженов. — Голод, затянувшийся стресс, постоянная угроза смерти — на подобное организм просто обязан как-то реагировать. Вот он и реагирует. У одних это нервная сыпь, у других навязчивые фобии, выпадение волос. А сколько еще разных сюрпризов таит природа! Ускоренная регенерация, чувствительность к метафизическим энергиям, адаптационная технология и так далее и тому подобное. Заяц-русак зимой белеет, летом сереет. Мех ежегодно претерпевает линьку. Вот и сейчас мы имеем дело со своеобразной линькой. Под натиском радиации и прочих мирских радостей организм в ускоренном режиме начинает перебирать всевозможные механизмы самозащиты. Белое темнеет, резцы сменяются клыками, кости утолщаются. И ничего необычного! То есть, действительно ничего, если бы не этот их идейно-криминальный бзик,…»

Вот тут он был прав. Именно бзик. Из-за этого самого бзика недолюбливал крашеных и Вадим. И негра синеволосого он подкормил отнюдь не из сострадания, — просто нужно было порасспросить человека. О том, о сем, и в частности о таком пустяке, как планы террористов на текущий политический момент.

Достав сигарету, Вадим чиркнул спичкой, неспешно закурил. Спрашивать следовало вдумчиво и осторожно, — в качестве объекта для расспросов приблизившийся к броневику человек-скелет не слишком-то годился.

— Сколько вас там всего? Двадцать? Пятьдесят?…

Сначала крашеный кивнул, потом покачал головой и только после этого, не прекращая жевать, с явственной заторможенностью ответил:

— Когда шли сюда, много было. Около сотни. Потом разбрелись, многие отстали…

Понятно. Вадим кивнул. Отстали, стало быть, не дошли, ноги протянули. А останавливаться и поднимать у крашеных не принято, не тот народ и не те идеи.

— Так вы что, в самом деле хотели взорвать завод?

— Мы?… Завод? — кажется, мужчина по-настоящему удивился. Веки его мутно заморгали, словно этим своим порханием помогали пленному припомнить первоначальные намерения террористов. С горбушкой он успел покончить, и, совершив последние поршневые движения, острый кадык его замер в голодном ожидании. Вадим невольно пожалел, что скормил всю горбушку разом. Надо было давать кусочками.

— Так что там насчет взрывчатки? Динамит, аммонал? И сколько у вас вообще оружия? Автоматы есть?

Пленный кивнул. С усилием припомнив что-то, сбивчиво заговорил:

— У Кормчего — у него все вооружены. Патроны есть. В сумках несли. А взрывчатки нет. И еды никакой. Уже несколько дней. Хотели здесь что-нибудь найти.

— Здесь? — Вадим удивился.

Голова мужчины заходила вверх-вниз. Больше это напоминало движения робота.

— Ну да, поесть что-нибудь. Кормчий сказал, в центральных лабораториях, наверняка, отыщется. Вот и пошли.

— Дурень! — крикнул Панчуга. — Тебя про взрывчатку спрашивают!

— Не-е… Мы поесть искали. У Кормчего гранаты — две штуки. Я сам видел. Он сказал, здесь будет еда, я и пошел.

— Уже который раз слышу про этого Кормчего, — пробормотал Дымов.

— Ага, он у них, видать, за вождя. Только вожачок тоже, кажись, отощал. Потому как не взрывать они сюда приплелись, а в надежде пожрать что-нибудь. Тут же специи раньше делали, добавки в муку, смеси витаминные.

— А на фига тогда ультиматум посылали?

— Какой ультиматум?

На лице крашеного отражалось такое неподдельное изумление, что Вадим не стал ничего объяснять.

— Ясно, — прокряхтел он. — Кто-то опять этих бедолаг крайними выставил. Ох, доберусь я когда-нибудь до муниципальных интриганов!..

Пленный тем временем никак не желал сообразить, что кормежка кончилась и добавки более не ожидается. Опершись о броню, он стоял и ждал. Поймав жадный, застывший на сигарете взгляд крашеного, Вадим, помешкав, протянул ему окурок. Трясущиеся пальцы метнулись навстречу. Сигарета, конечно, упала на землю, но крашеный тут же поднял ее, неловко сунул в рот. Затягивался он удивительно медленно, полузакрыв глаза, долго не выдыхая. Когда же наконец выдохнул, воздух перед ним так и остался чистым. Легкие мужчины впитали в себя все без остатка. Впрочем, это было видно невооруженным глазом. От одной-единственной затяжки крашеный «поплыл». Качаясь, оперся о броневик.

— Кончать таких надо, — Панчуга длинно сплюнул. — Сидели бы и не дергались. Чего поперлись? Так нет, взрывать надо, борзоту всем свою доказывать. Мол, тоже крутые и все такое.

Вадим взглянул на механика с косым прищуром.

— Заводи, поехали.

Когда было нужно, Панчуга не задавал лишних вопросов. Легким он был на подъем человеком. Егор-Егорша, Панча-Панчуга… Пульхен, заслышав рокот мотора, заторопился к ним. Вадим протянул руку пленному, с натугой втянул на броню. Самое смешное дело — раненому тащить доходягу. Чуть было сам не слетел, едва удержался.

— Не бойся, герой. Скажешь пару слов своим, и разбежимся. Мирно, без репрессий. Это могу обещать твердо.

— Что ты надумал? — крикнул подбежавший Пульхен.

— Взрывчатки, у них судя по всему, нет. И вообще намерения у наших гостей самые несерьезные. Заедем к ним прямо на машине. Заодно потолкуем.

Пульхен взгромоздился на броню, сосредоточенно кивнул.

— Надо было сразу попробовать их разговорить, а эти олухи пальбу подняли.

— Да ладно. Немного стрельбы тоже не помешает. — Вадим махнул рукой. — Пусть знают, что мы ребята тоже серьезные. Разговорчивей будут.

До центральных корпусов доехали молча. А после навстречу поднялась пропыленная фигура дружинника, лениво замахала оружием.

— Дальше нельзя, стрелять будут. — Предупредил механик.

— Можно, Панча, можно, — Вадим хмыкнул. — Будут или не будут — это еще посмотрим.

— А если все-таки будут?

— Тогда мы им тряпочкой помашем. Беленькой. Найдется у нас белая тряпочка?

— Белая? Да откуда? — Егор изумился, и Вадиму почудилось, что в голосе механика слышится даже некое негодование.

— Значит, вопрос отпадает сам собой. Поедем без тряпки.

— Не шали, Вадим, — полковник задумчиво смотрел на застекленный фасад центрального цеха. Стены здания роились звездными выщербинами, стекла торчали из рам кривыми заскорузлыми клыками… Обернувшись, Пульхен толкнул пленного в бок.

— Скажи своим, что никого не тронем. Пусть выходят. Или пропустят к себе на переговоры.

— А еще предложи им очередь в городской распределитель, — ехидно добавил Вадим. — Ладно, шучу. Сбегай к ним, друг, и скажи, что два добрых молодца желают с ними поболтать. Только чтобы без дураков. Иначе вдребезги разнесем всю эту халабуду.

Пленный кивнул, хотя и без особого энтузиазма.

— Дай ему что-нибудь, — предложил Вадим. — У меня больше ничего с собой нет.

Пульхен со вздохом достал из-за пазухи надкусанную галету, протянул мутанту.

— Выйдут подобру-поздорову, гарантируем жизнь и волю. Это тоже без дураков. Пусть знают.

С галетой в руках, как белка с орехом, доходяга сполз с броневика, спотыкаясь, побрел к цеху.

— Как думаешь, шмальнут в него или нет?

— Сейчас увидим, — Вадим покосился на Пульхена. — Насчет гарантий это ты серьезно?

— А почему нет? — полковник пожал плечами. — Никого из наших не зацепило. Стрелки они аховые. Больше шуму наделали.

— Ну, смотри, — Вадим глядел в спину удаляющегося парламентера и почти воочию видел, как тонкие ненадежные зубы уже кромсают подношение Пульхена. Десны, конечно, кровоточат, и по темному, заросшему фиолетовой щетиной подбородку стекает алая струйка… Он покачал головой. Черный подбородок, фиолетовая щетина, алая кровь — детская нездоровая акварель на старой бумаге…