Четверть века в Большом (Жизнь, Творчество, Размышления) - И Петров

После короткой остановки в Брюсселе мы наконец приземлились в Париже. На аэродроме нас встречали Жорж Сориа и, что оказалось полным сюрпризом, Саша - Александр Сергеевич Аникин, с которым мы несколько лет играли в волейбол в команде "Локомотив". От неожиданности я его даже не сразу узнал. Потом спрашиваю:

- Саша, а что ты делаешь в Париже? Извини, я не знаю.

- Я первый советник посольства в Париже,- отвечает он,- и с удовольствием приехал, чтобы встретить тебя, отвезти в город, помочь устроиться и пожелать больших успехов на французской земле.

Саша познакомил меня со свой женой, Верой Александровной, и мы поехали в посольство. Посол Сергей Александрович Виноградов тоже очень тепло меня встретил и сказал: "Ну, Иван Иванович, мы подумали и решили, что вам, наверное, будет удобно жить в посольстве. Видите, какой у нас шикарный дом".

Милое четырехэтажное здание советского посольства находилось на улице де Гренель. Каждому из нас отвели комнату со всеми удобствами. Здесь же, в посольстве, была и очень хорошая столовая, так что о быте беспокоиться не приходилось.

На следующее утро должна была состояться репетиция, и мы на машине поехали в театр. Я очень волновался, стараясь представить себе, как пройдет встреча с дирижером и как примут меня певцы. Наконец мы подъехали к роскошному зданию "Гранд-Опера". Из всего, что я видел в Париже, это архитектурное сооружение произвело на меня самое большое впечатление, поэтому я сразу же опишу его.

Издали "Гранд-Опера" кажется совсем небольшой, но на самом деле это величественное здание.

Несколько ступеней из белого гранита ведут к семи аркообразным входам, по которым можно попасть во внутренние помещения театра, а семь застекленных дверей, расположенных над арками,- на балконы с двойными колоннами. Эти колонны и множество скульптурных украшений, выполненных с большим вкусом, создают незабываемую архитектурную композицию. Венчает здание зеленовато-желтая свинцовая крыша, над которой парят аллегорические фигуры.

Первое фойе театра ничем не примечательно, но лестница, которая ведет в гранд-фойе и дальше на верхние ярусы, поражает своим великолепием: разноцветный мрамор, колонны, балюстрады, отдельные и групповые скульптуры, разрисованные потолки.

Выдержано гранд-фойе в строгом стиле. Оно огромное, тянется вдоль всего театра, резные позолоченные колонны придают торжественность. Потолки и простенки, расписанные лучшими живописцами, изящные выразительные канделябры, спускающиеся сверкающие люстры, изумительный паркет - все это гранд-фойе.

Зал "Гранд-Опера" вмещает тысячу восемьсот зрителей. Он немного уступает Большому театру. В нем четыре яруса, справа и слева, как и в Большом театре, расположены большие ложи, сцена закрыта красивым занавесом. Все промежутки между ярусами в резных золотистых украшениях. Однако позолота не слишком яркая, она приглушена. Кресла театра обиты материалом красновато-вишневого цвета, что создает торжественно-строгое настроение, и, конечно, очень красивы потолок и люстра.

Но самое главное - изумительная акустика "Гранд-Опера". Пение в таком зале не требует никакого напряжения и потому доставляет огромное удовольствие.

...Итак, мы вошли в театр и направились в зал, где нас ждали на репетиции. Вдруг я услышал: "Приветствую артиста Большого театра Ивана Петрова!"

Оказалось, что это ко мне обращается очень известный в Париже выходец из России хореограф Сергей Лифарь. Затем ко мне подошел еще один человек, который тоже приветствовал меня по-русски.

- Моя фамилия Третьяков,- сказал он и добавил: - Но это вам, наверное, ничего не скажет.

- Но, может быть, вы имеете отношение к Третьякову, который прославился как организатор выставок передвижников и основатель картинной галереи в Москве, которая сейчас носит его имя?

- Да,- отвечает,- это мой дед. Неужели у вас в России его до сих пор помнят?

- Не только помнят, но и чтят. Перед зданием картинной галереи стоит огромный памятник Павлу Михайловичу Третьякову за то, что он совершил такой подвиг в искусстве.

Наконец наступила первая спевка оперы "Борис Годунов". Дирижировал оперой Жорж Себастьян, который, к моему удивлению, прекрасно говорил по-русски. Когда я спросил, откуда он так хорошо знает русский язык, он ответил, что жил в России, работал там на радио, был ассистентом у Голованова и других ведущих русских дирижеров.

- Я старался запомнить их трактовку музыки, их замечания, даже отдельные штрихи,- добавил Себастьян.- Ведь я понимал, какие это мастера, и учеба у них очень мне помогла.

Когда мы под рояль прорепетировали "Бориса Годунова", Себастьян спросил меня:

- Ну как, вам удобно петь так, как я дирижирую? Вас устраивают темпы, фразировка?

- Очень удобно,- отвечаю - У меня такое впечатление, как будто я с вами много-много раз пел.

Видимо, Жорж Себастьян был польщен моими словами.

- И у меня то же самое,- произнес он.- Будем надеяться, что все так и будет на спектакле...

Настал день моего выступления. Конечно, я очень волновался. В этот вечер в "Гранд-Опера" собрались все "сливки" парижского общества.

Опера "Борис Годунов" идет в Париже с одним антрактом. Первое действие заканчивается сценой в тереме, а все произведение - смертью Бориса. Спел я пролог, мне зааплодировали за монолог "Скорбит душа", и я почувствовал какое-то облегчение. Голос мне подчинялся, да и акустика была превосходная

Так как антрактов не было, начались следующие картины, и постепенно подошла сцена в тереме. Эта сцена очень важна для раскрытия образа Бориса. Ее нужно спеть с большим темпераментом. накалом, суметь привнести в характеристику Бориса различные краски. Наконец я провел и эту сцену и закончил словами: "Господи, ты не хочешь смерти грешника, помилуй душу преступного царя Бориса",- и, когда я положил последний крест, занавес медленно опустился.

А в зале - гробовая тишина. Во мне даже все похолодело. Думаю: "Ну, полный провал". И вдруг после какой-то паузы - неимоверный взрыв аплодисментов и крики из публики. Меня более получаса вызывали на поклоны

Счастливый, я пришел в гримерную, чтобы перегримироваться: добавить седину, подчеркнуть усталость в чертах лица и глазах. Ведь Борис Годунов уже сломлен преследующим его видением царевича. Но ко мне в гримерную хлынули люди, которые хотели высказать свое впечатление, и я услышал массу добрых слов. Прибежал за кулисы и наш посол Сергей Александрович Виноградов и, несмотря на грим, начал меня обнимать и целовать. При этом он говорил что-то восторженное. Наконец, немного успокоившись, он вдруг воскликнул:

- Иван Иванович! Что же это вы сделали?

Я удивился

- Как что сделал? Ну, постарался хорошо спеть, хорошо сыграть. По-моему, мне это в какой-то степени удалось.

- Да нет, вы понимаете, что вы сделали? Ведь те дипломаты, которые, проходя мимо меня, делали вид, что меня не замечают, бросились ко мне в ложу и поздравляли с успехом. Вот видите, что может сделать искусство!

Мне это, конечно, было очень приятно. Должен отметить, что моему успеху способствовал и замечательный состав исполнителей. Жорж Себастьян дирижировал очень чутко. Он проявил понимание русской музыки, чувство стиля. Это было самое главное. Но, кроме того, он прекрасно ощущал природу голоса. Оркестр под его управлением звучал вдохновенно. Великолепны были мои партнеры Жан Жиродо - Василий Шуйский и Рене Вердье, исполнявший Лжедмитрия. Совьер Депре, обладавший очень мягким басом, пел Пимена. Рене Бланко выступал в роли Варлаама, а артистка Сюзанна Сорока, наделенная красивым, высоким меццо-сопрано, создала яркий образ Марины Мнишек. Она надолго запомнилась мне и выступала со мной в спектаклях "Бориса Годунова" в других городах. Лилиан Бертон пела Ксению. Мощно, красиво, по-мусоргски звучал хор.

Итак, первый спектакль позади. Признаться, я не ожидал такого успеха. Пожалуй, это был самый большой успех в моей творческой жизни. Но что скажет критика?

На следующий день мы с волнением ждали появления парижских газет. А вот и почта! Что же пишут о моем выступлении в "Борисе"? Должен откровенно признаться, что рецензии оказались чересчур хвалебными Особенно нас удивили такие газеты, как "Монд" и "Фигаро", не питавшие к нашей стране симпатий. И все же они отмечали, что никогда еще ни одного артиста не вызывали так долго кланяться. Однако некоторые критики с недоверием ждали моего исполнения Мефистофеля. Они писали: "Русский певец выступил в своей русской национальной опере, где имел большой успех,- это закономерное явление. Но теперь посмотрим, как он выступит в нашей национальной опере".

Затем я снова спел Бориса, и этот спектакль прошел так же успешно. Утром мне позвонил Жорж Сориа. "Иван,- сказал он,- я поздравляю вас с успехом и хочу обрадовать: наше бюро решило прибавить к вашему гонорару еще определенную сумму франков. Ведь вы сделали громадные сборы. На все ваши выступления билеты распроданы, в том числе и входные, стоячие места".