Улица Ангела - Джон Пристли

— А кто тебе сказал, что они мои друзья? — остановил ее отец. — Нечего поднимать из-за этого столько шума. Я их всех насквозь вижу. Лучше других Пирсон, тот малый с длинной шеей и толстыми щеками, который жил в Сингапуре. Да и он какой-то полоумный. Если жена Дэрсингема считает, что мы для нее не компания, — что ж, пускай себе так думает. Когда нужно воскресить их издыхающий концерн, тогда я для них достаточно хорош. После того как я разглядел поближе ту половину фирмы, которая называется «Дэрсингем», я могу сказать только одно: покойный Твигг, наверное, был чертовски дельный малый, если их предприятие хоть кое-как продержалось до сих пор.

— Неужели ты собираешься добывать деньги для этих идиотов? — воскликнула Лина, продев руку под руку отца.

— Добывать деньги я собираюсь только для двух человек, — возразил мистер Голспи ворчливо, прижимая к себе руку дочери. — Вот для этих двух, что сидят здесь. Так что вы не беспокойтесь, мисс Голспи, и положитесь на меня.

Глава четвертая

Тарджис видит ее

1

Тарджис не был лентяем и, когда находился в конторе, предпочитал делать что-нибудь, а не сидеть сложа руки. Но он не разделял увлечения мистера Смита конторской работой и вовсе не рассматривал себя как часть фирмы. Для «Твигга и Дэрсингема», конечно, очень выгодно это неожиданное оживление, — заказов сейчас столько, сколько никогда не бывало. Но для себя лично Тарджис не находил ничего радостного в том, что приходилось теперь все дни здорово налегать на работу и частенько задерживаться в конторе на лишний час. Кто-то, без сомнения, извлекал из этого пользу, но он, Тарджис, не выиграл ничего, ему только прибавилось работы. Он как-то пожаловался на это мистеру Смиту. Дело было в субботу утром, он только что получил свой заработок за полмесяца — шесть фунтов, десять шиллингов и два флорина. Момент был для такого разговора подходящий.

— Да, да, — сказал мистер Смит с миной человека, которому многое известно. — Такова, значит, ваша точка зрения… Гм…

Тарджис, уже немного оробев, ибо он, если и не особенно любил, то чрезвычайно уважал мистера Смита, подтвердил, что его точка зрения именно такова.

— Я вам вот что скажу, мой друг, — продолжал мистер Смит серьезным тоном. — Недели две тому назад (я даже могу вам совершенно точно сказать, когда это было: в тот день, когда мистер Голспи пришел к нам в первый раз) мистер Дэрсингем вот в этой самой комнате совещался со мной о разных делах. Имейте в виду, то, что я скажу, должно остаться между нами! Так вот, мистер Дэрсингем объявил, что расходы по конторе чересчур велики и кого-нибудь придется уволить. Похоже было на то, что уволить он собирался вас.

— Меня? — Рот Тарджиса, всегда немного приоткрытый, теперь раскрылся во всю свою ширину, потому что его нижняя челюсть внезапно отвисла.

— Да, вас, Тарджис, — подтвердил мистер Смит с удовлетворением, видя, что добился желаемого эффекта. — И мне велено было сообщить вам об этом в тот же день. Я рад, что этого не сделал, потому что встревожил бы вас понапрасну. Теперь все, конечно, уладилось. Дела у нас по горло, и нам нужны все служащие. Но всякий раз, когда вам захочется поворчать из-за лишней работы, вспомните, дружок, то, что я вам сейчас сказал. Вы могли оказаться безработным. Держу пари, вам бы это не очень-то пришлось по вкусу, не правда ли?

— Разумеется, мистер Смит, — ответил Тарджис смиренно.

— И я вас вполне понимаю. — Уверенный теперь в прочности собственного положения, мистер Смит не мог удержаться от соблазна поговорить на эту тему, в которой было что-то жуткое и вместе неотразимо притягивающее. — Работу найти не так-то легко, а?

— Нелегко, конечно, мистер Смит, если у вас нет связей и умения устраиваться, — сказал Тарджис, свято веривший в таинственную силу «связей и уменья устраиваться» и слишком хорошо сознававший, что мало найдется в Лондоне людей, у которых было бы меньше того и другого, чем у него, Тарджиса. — В этом-то все горе. Я это испытал на себе. Вы не поверите, сколько я намыкался, раньше чем попал сюда. Обивал пороги, стоял в хвостах — о Господи! Вы знаете, как это бывает…

— Нет, я не знаю, — возразил мистер Смит резко.

— Простите, мистер Смит. Ну конечно, вы безработным не бывали. А я был. Это ужас что такое! — сказал Тарджис серьезно. — И сейчас безработица в Лондоне ничуть не меньше. Спасибо, что вы мне рассказали… Мне лучше придержать язык. А сейчас у нас все благополучно, мистер Смит?

— Вполне. Работайте не жалея сил, и мы в долгу не останемся, — сентенциозно заключил мистер Смит.

Тарджис подошел ближе и понизил голос:

— Как вы думаете, мистер Смит, могу я надеяться на прибавку? Ведь у меня теперь столько сверхурочной работы. Прибавить следовало бы, правда? Получаю я не больно много, — верно ведь, мистер Смит?

— Потерпите еще, Тарджис. Работайте только усердно, и тогда я подумаю, что можно для вас сделать.

— Да, пожалуйста, мистер Смит. Вы сами знаете, мне никто в конторе не помогает, потому что от новой машинистки пока проку мало. И если бы вы могли… знаете ли… замолвить за меня словечко мистеру Голспи или мистеру Дэрсингему… Ведь вы же знаете, мистер Смит, как я стараюсь. И не думайте, что я недоволен, вовсе нет…

Новая машинистка сильно разочаровала Тарджиса — не оттого, что оказалась для него слабой помощницей, а оттого, что она совсем не походила на то прелестное юное создание, которое рисовала ему пылкая фантазия. Мисс Поппи Селлерс с ее неудачными покушениями на «восточный стиль», придававшими ей только неряшливый вид, совсем не нравилась Тарджису. Уже к концу первого дня он, несмотря на то что ему льстило ее благоговение перед ним, мысленно забраковал ее как «ничего не стоящую девчонку». А он-то, узнав, что контора ищет вторую машинистку в помощь мисс Мэтфилд, размечтался, как будет работать бок о бок с одной из тех по-настоящему хорошеньких девушек, которых он часто встречал на улицах Сити! Да и на самой улице Ангела имелось две-три таких. Премиленькая штучка в их же доме, внизу, в конторе фирмы «Бритвы Квика». Другая — тоже ничего себе, недурненькая, — рядом, в магазине Варстейна «Приклад для портных». И наконец, настоящая красотка, такой лакомый кусочек, что просто слюнки текут, — у «Денбери и Ко», в конце улицы. Было еще две-три, на которых стоило посмотреть: вот хотя бы молоденькая жгучая брюнетка еврейского типа в магазине Чейза и Когена «Новинки карнавала». Любая из этих девушек, попав в контору «Твигг и Дэрсингем», озарила бы ее для Тарджиса новым светом, и ежедневная рутина скучных обязанностей превратилась бы в увлекательное приключение. Так нет же, «Твигг и Дэрсингем» не находят ничего лучше, как принять это пугало с челкой! Не везет! Две женщины в конторе, и обе никуда не годятся. Мисс Мэтфилд, правда, в своем роде недурна, но если бы даже она когда-либо и проявила признаки интереса к нему (а она их никогда не проявляла), — она слишком крупная женщина, слишком стара, а главное — очень уж властная, здорово важничает. Другая — Поппи Селлерс — достаточно им интересуется, прямо-таки напрашивается в подружки, но… но вы только посмотрите на нее!

Обиднее всего было то — и Тарджиса это просто бесило, — что обворожительные девушки (он называл таких мысленно «славные штучки») встречались ему повсюду, приходили и уходили из контор по соседству, сидели в уголках кафе, касались его локтем (он всегда старался придвинуться поближе) в автобусах и поездах подземки, и можно было подумать, что они служат во всех учреждениях Сити, кроме конторы «Твигг и Дэрсингем».

Не лучше, а, пожалуй, даже хуже было в свободное время, когда он не ездил на службу или со службы, а бродил по улицам в поисках развлечений. Повсюду он видел только женщин, ни одна не ускользала от его взгляда. Мысли его были постоянно заняты ими, образы их постоянно тревожили его воображение. Куда бы он ни шел, он испытывал танталовы муки, путь его был узкой и пыльной дорогой в пустыне, а по краям этой дороги повсюду висели сочные гроздья запретных плодов, которые теряли свою свежесть, высыхали, таяли при одном прикосновении к ним.

Тарджис был создан для роли пылкого любовника. Мысли его никогда не отвлекались надолго от представительниц другого пола. Счастье являлось ему в женском образе. Мир озарялся ясными взглядами девушек. И в любой миг одна из них могла открыть перед ним волшебное царство, в котором они будут счастливы вдвоем.

Легче всего увидеть в Тарджисе лишь одинокого юношу, затерянного в толпе и ищущего среди этой толпы сочувствующую душу. Так же легко счесть его за тайного сладострастника, упивающегося жалкими радостями беглых, как будто случайных прикосновений руки или ноги. Но за этими обликами скрывался человек, влюбленный в Любовь. Да, это было так, несмотря на обтрепанный вид, непривлекательную наружность, засаленный мешковатый костюм, помятый галстук, всегда полуоткрытый рот, нечистую, дряблую кожу и тот сероватый налет, который как будто осел на всем его физическом существе. Тарджис не был обыкновенным лихим сердцеедом. Он не старался в пределах своих скудных средств быть внешне привлекательным для женщин, презирающих мятый костюм, всклокоченные волосы, тестообразные щеки, молодость, лишенную всякой живости и блеска. И объяснялось это его верой в то, что вопль души, страстный, никогда не умолкающий, не может остаться без ответа. Он сознавал, что у него слишком мало внешних достоинств, что он невзрачен, что он человек ничтожный. Но в то же время чувствовал, что внутренне он совсем иной, удивительный, необыкновенный, и рано или поздно придет девушка, прелестная, пылкая, не придающая значения внешнему блеску. Она поймет, какие сокровища таятся в его душе, воскликнет: «О, это ты!» — и сразу вспыхнет любовь. Тогда только начнется настоящая жизнь. До сих пор она еще не начиналась; в шуме, сутолоке, неразберихе ежедневного существования, состоявшего в том, что он ел, спал, работал, ездил в трамваях и жадно смотрел вокруг, все, что он каждый раз принимал за начало, оказывалось ошибкой. Словом, в жизни Тарджиса бывали небольшие эпизоды, но он до сих пор еще не любил. Впрочем, так как он постоянно находился в состоянии влюбленности, то вернее будет сказать, что он до сих пор еще не нашел выхода разливу своих чувств, не нашел ту единственную девушку, о которой мечтал.