Цвингер - Елена Костюкович

Как выяснилось позднее из телефонного скандала, Мирей вернулась, взбежала на третий этаж, откупорила дверь ключом, оставила ключ в двери и ринулась первым делом в сортир, не захлопнув ни дверь, ничего, — и вдруг от перепуга аж подлетела и взвизгнула: в квартире орудовал кто-то! Стук, шебуршанье! Это филиппинскими войлочными подошвами шаркала Доминга. Доминга экстренно выскребала квартиру. Бумаги, подбираемые с полу, влетали в черный пластиковый мешок наряду с картонными тарелками от холостяцких обедов.

— Как бы она чего невосполнимого не подмела, — пробурчала, вероятно, про себя Мирей. И тут же переключилась. Расщелкнула на полу чемодан Бэра и преклонила колени. Виктору нетрудно сфокусировать мысленный взгляд на том, как это должно было выглядеть со стороны. Мирей нагибается — шелковое платье морщится на животике в тонкую гармошку — у нее такая фигура, ни одной складки жира — больше всего обожаю любоваться ею в этих ракурсах.

Фантазия, да и реальная правда жизни объединяют два пленительных видения в одно: Мирей над чемоданом, а в это время на своих пищащих с искорками кроссовках (бравада кичем, подарок сынку Марко от его щиросердечного, но рассеянного папочки, переборщившего на четыре размера) в квартиру вмаршировывает Наталия.

— Ключ! Ты опять, растяпа Виктор, оставил в двери ключ! — звенит голосок Наталии от порога. — Chiave! Ключ! Тебя обчистят когда-нибудь!

— Chiave? — начинает, разгибаясь, Мирейка на итальянском, но его ненадолго хватает. — Ciao. Vittorio non c’è. Ti manda Gianni Piscopo? Vittorio told me that Gianni Piscopo with his new girlfriend should stay here overnight, it’s allright and you can have the key just now.

Не имея понятия, как интерпретировать этот дичайший набор слов, Наталия застывает. Она забежала потому, что у Марко как раз в эти полчаса нет ни рвоты, ни температуры. Нежданно, весело образовалось время для аперитива, о котором так долго молил Виктор. Они могут наконец посидеть тут в баре внизу.

Вместо аперитива с Виктором Наталия получает фарсовый диалог с косноязычной фотомоделью. Каким это ветром Виктору такого золота рыжего в квартиру нанесло? На что Мирейка, пружинно распрямившись — с чего вдруг эта козочка так вбуровливается в меня своими синими фарами? — Что-то здесь не так. — Мне тоже это не нравится. — Наталия еще разок глянула на гриву Мирей, Мирей еще разок смерила сощурясь ее вытянутую шейку, Наталия крутнулась на искорках, подошвы электронно всхрюкнули, и она отчалила. Неоприходованный ключ болтнулся в скважине двери.

— Нашел день приглашать мамзелей, и не туринская ли это штучка, и почему она тут скачет, если ты с документами еще не разобрался, ведь мы их должны прочитать и обсудить, соображаешь — последний вечер перед Франкфуртом?

Все это видит как на экране Виктор, которому Мирей докладывает по телефону об эпизоде, и безутешно мямлит:

— Ну какие мамзели, Мирей, заходила коллега, и зачем ты ей молола про ключ, а впрочем, устал я от этого всего, Мирей, справлюсь как-нибудь, да, без твоей опеки, все напечатаю, сам, таблица более-менее готова, все там в компьютере, не надо объяснений, извини, ты вольна идти куда ты там собиралась.

Надо же, не выдержали нервы. Ведь давал себе слово не задевать и не злить ее. И долго ль блюл обещание? Сорок пять минут. Даже меньше, чем один час.

Он прямо-таки видит, как Мирей подхватывает сумку. В негодовании плюхает Бэров чемодан на ребро. Передумав, опускает и свою сумку возле Бэрова чемодана. Ломая грифель, выдавливает на обороте валявшегося желтого счета: «Про одолжение квартиры враки. Сумку пока оставляю. Ключ забираю, завтра зайду за сумкой». Над «завтра» галочкой вписано «в 15.00».

Записка прикнопливается на холодильник магнитной плашкой — улиткой с «Благовещения» Франческо Коссы. Там ее и найдет Вика. Мирей хватает с марокканского подноса отмычку от велосипедной цепи (куда иначе отмычке было деться, сказал себе Вика, опять она взяла!), провертывает в двери раскачивающийся ключ. И была такова, мстительно бацнув створками.

Конечно, под мостом ей не придется ночевать. У Мирей в Милане не менее четырех подруг.

…Квартира пуста. Доминга подвиги завершила. Бумажки с пола подобраны. Где была мерзость? Нет уже мерзости. Обидно только, что, судя по репортажу Мирей о незапланированном саммите, эта пасхальная уборка, вероятно, совершалась зря.

Опять созвон с Наталией. Естественно, Нати параллельно читает что-то в интернете… Или на письма отвечает? Жутко натянута. Это он уже успел понять в ее мерзком нраве. Не может снести, что она для него не единолична. Не терпит, чтоб ее воспринимали как зауряд-секс-партнера. Такой уж нрав. Или вместо «нрав» можно даже сказать и «комплекс». В том и штука.

А Виктор давно уже догадался.

Не терпит, чтобы ее устанавливали в общий ряд. Предпочитает вовсе не быть, чем быть наряду с другими. Что за характер у женщины. Странность: при такой незаурядной внешности вовсе нет кокетства. И спортивные штаны все эти, куртки мальчишеские. С мужчиной она держится как будто с другом. Тем и берет. Берет за самую за душу, дьяволица, леди Эшли.

Что я знаю о ней? Две или три вещи. В детстве играла одна. Росла на перестроенной старинной вилле на холме в пригороде Турина. Родители основали и прославили крупнейшее в Италии рекламно-художественное агентство. Папа выдумщик, изобретатель логотипов, объединявших красоту букв и сочность цвета с многослойной символикой. Родители нанимали ей учителей по предметам, а активней всего по рисованию, тем более что у нее с детства была одаренность. Оттого и нынешний успех ее комиксов-карикатур. Нанимали и уезжали, улетали, уплывали; Наталия теперь больше всего боится, как бы Марко, вроде нее самой в детстве, не посчитал себя нелюбимым заброшенным ребенком.

Полчаса на уговариванье. Явно Наталия говорит одно, а читает другое! Вечно приторочена глазами к экрану.

— Ну отвернись от компьютера… А, от телефона? Какого — рабочего? И что за сообщение тебе шлют? Невероятно! Адрес ресторана? Ну так что, получается — поехали?

Чудо! Наталия, помычав и помолчав, все же соглашается с ним ужинать. Вероятно, из соображений работы. Ресторанному критику положено инкогнито. Вот они и придут вдвоем, поворкуют, как обыкновенная пара. У Виктора, за вычетом обезьяньей челюсти и торчащих ушей, вид именно что обыкновенный.

— Слава богу, я неказист, мной можно загораживаться, — сказал Виктор. — А насчет Джанни Пископо, никакой он ключ не просил. Нет, я серьезно. Хорошо, давай вечером я тебе все объясню. Он совершенно ни при чем, твой бывший муж. Это просто перепутала секретарша.

Надавив отбой, Виктор вдыхает воздух и свешивается с террасы. Эта терраса, парадная, глядящая на улицу, непохожа на задворковую галерею. Тут, с канальей стороны, фасад, и тут закат, и на закате свет как мед. Вызолочен серый песчаник. Парапет с завитушками выпирает раковиной на набережную. Старые в стиле «Рокко и его братьев» дома намарафетили на себя лепнину, будто взбитые сливки. В воду глядят их призрачные фасады, почти парижские, вылепленные из нежного камня и совершенно не соответствующие простоватому нутру.

Грязная водица течет. В ней вибрирует маслянистый блик. И все же гораздо авантажнее городской пейзаж, когда в нем имеются реки или каналы!

Жизнь, однако, течет тоже. Под балконом на непозволительном аллюре что-то пролетает, свистит, хрипит, отзеркаливает наколпачниками фар зажегшуюся над дверями бара неоновую вывеску. Черная «Веспа», черная каска, черная челка. Наталия.

— Я уже, я спускаюсь, — голосит с балкона Виктор Зиман, совершенно не в себе. На него тоже насаживают каску. Ресторан, похоже, нельзя сказать чтоб за углом.

— Что ты легко одет так?

— Жара же неестественная.

— Чтоб не продуло тебя на скутере, смотри.

Ну, угодно ей для репортажа в такую даль, что же, едем. Вот мы за городом, в направлении Павии. Новооткрытое чудо — ресторан мантуанской кухни, переместившийся в сердце Ломбардии как на самолете-самобранке.

Из мирной атмосферы такой замшелой деревни, что, мнится, вот-вот пройдет враскачку селянка свернуть шею петуху или пронесет торжественно свою добычу пастух, загарпунивший вилами карпа, посетитель попадает в настоящий театр. Полукруглая сцена в конусе света. Столиков всего восемь, они расставлены амфитеатром. Отовсюду видно центрально расположенную кухню. Будто реалити-шоу. За стеклом балет десяти поваров. Повара переругиваются, толкутся. По периметру зала коллекции посуды, декорации, горы ковров. Ковры наслоены один на другой, как в мечетях. Нагромождение рам, зеркал, серебряных плошек. Фарфоровые сервизы. Книги в кожаных переплетах. Цветы — свежие, плотные, яркие. Букеты на всех столах, над посверкивающими хрусталями. Аляповато, агрессивно, но необычно.

У Наталии сейчас роман с этой гастрономией. Ее веселое перо умеет придать пошловатой тематике блеск, и еще она спец по экскурсам в философию и антропологию. Самым удачным был прошлогодний опыт, когда ее пригласили, единственную, на показательный обед, который стряпало восемь шефов, шесть поварят и четыре кондитера — только для Нати. И сами кухмистеры тоже, кто не был занят на подаче, они потом, естественно, за тем же столом сидели. Она описала в тоненьком комиксе этот апофеоз гедонизма, доведенного до идиотства. С техничными остроумными рисунками. И читателям Наталиина книжка просто легла на душу. Многие, правда, восприняли это творение не как памфлет, а серьезно. Выписывали меню, с уморительной тщательностью приводимое Наталией: