Цвингер - Елена Костюкович

Бредовое объяснение. Наталия фыркнула, помотала головой и зажала ему рот ладонью. Он ухватил ладонь руками, губами и долго не отпускал.

Разговор снова прыгнул:

— Ну так как дела, Нати, как твои поживают комиксы? Рисуешь что-нибудь?

— Ходила недавно слушать Чинцию Леоне в Европейский институт дизайна. Замечательный курс «Техники рассказывания от комикса до рекламного storyboard».

— Чинция Леоне. С ней дружила моя первая девушка, они вместе выпускали газету «Мале».

— «Мале»?

— Да, дорогая. В том самом семьдесят восьмом, когда тебе было четыре года, а об интернете ни слуху ни духу, они уже по-хулигански атаковали самое великое, самое неприкасаемое, что только существовало в нашем тогдашнем мире. Периодическую печать. Четвертую власть. Эта-то группа и выпустила фальшивую «Репубблику» с апокалиптическим заголовком «Государство отмерло!».

— Твоя девушка выпустила?

— Не девушка, а ее приятели. Среди них и Якопо Фо, сын нынешнего нобелиата. Главным у них был такой Спаранья. На первую полосу: «Государство отмерло! Точно по Марксу!» Помнишь фальшивую газету о деле Моро?

— Что-то помню… Будто поймали главного террориста и это был Уго Тоньяцци…

— Который прятался в холодильнике. Или наоборот… Или Моро будто бы держали в холодильнике, уже не помню. Ничего святого. Там был снимок Моро, несчастного, хилого, в заношенной рубашке…

— Ну тот снимок знаменитый, сделанный тюремщиками.

— Да. И бедному Моро в газете они пририсовали в рот пузырь: «Извините, вообще-то я ношу только лучшие модели из тканей Марцотто». Дохихикались до того, что Спаранью арестовали. Правда, только на четыре дня. Были даже обыски в редакции и на квартирах у Скоццари, Маттиоли, Тамбурини, Пациенцы.

— Вот это да, вот это реклама для газеты!

— Не говори. Тираж возрос до восьмидесяти тысяч. Вспомнили, что перед похищением Альдо Моро появилась в «Мале» статья, будто Моро ходил к гадалке и та на его ладони разглядела тюремное заключение. После похищения Моро к уголовному делу приобщили и эту газету.

— Так Спаранья заранее знал, что похитят Моро?

— Нет, просто шутки шутили. Еще они гениальную сделали фальшивую «Коррьере» про то, что будто бы аннулирован матч чемпионата мира. Это когда Италию голландцы вышибли из полуфинала. В семьдесят восьмом. Ну, вообще это был такой чемпионат… Лякомб забил самый быстрый гол в истории мундиалей…

— Как ты все это можешь помнить?

— Как я могу помнить гол на тридцать четвертой секунде? Думаешь, такое забывают? Ни один итальянец не забудет. Бедные итальянцы, им влупили тогда… Ой. Но потом они отомстили. Шикарно отомстили. Выиграли следующий.

— Выиграли, проиграли. Мне эти все чемпионаты вообще хоть их не будь.

— Не скажи. Меня это очень осчастливило в начале житья в Италии. Ты просто не представляешь себе, какая была атмосфера в стране после победы в восемьдесят втором. Ты, Нати, не учитываешь фактор счастья. Победа в серьезном чемпионате всегда рывок для нации. В том числе для экономики. Ладно, Нати. То восемьдесят второй, а мы сейчас говорили про семьдесят восьмой. Вышли фальшивые газеты, будто Италия на самом деле не вылетела из полуфинала. Вся страна вывесила флаги, все стали носиться взад и вперед по улицам в машинах с воплями.

— В наше время такие розыгрыши невозможны. Теперь в интернете все моментально проверяется, опровергается. За любым сообщением следует комментарий.

— Да, можно вбросить любое вранье, но интернет немедленно это вранье опровергнет. А тогдашнюю газету «Мале», которая мимикрировала под «Репубблику» или «Коррьере», пока опровергнут, бывало, она и расходилась тиражом по сто тысяч. Кстати, многие догадывались даже, что розыгрыш. И все равно покупали для коллекции. Посмеяться, знакомых подурачить. «Таймс» фальшивую сделали, немецкие газеты…

— И что, как приняли эту «Таймс» в Лондоне?

— Никак. Британцы унюхали, что что-то не так, и конфисковали тираж. Ну это же британцы. А у немцев поддельная «Бильд Цайтунг», пока спохватились, разошлась полностью. Вся! Сколько там ее напечатали!

— И ты говоришь, твоя девушка близко к этому стояла?

— Ты удивишься, твой покорный слуга тоже близко к этому стоял!

— Где, в Швейцарии? Спаранья же работал в Риме?

— Ты опять удивишься. Ни в какой не в Швейцарии, а в самом неожиданном месте, в Москве. Через вот эту самую Антонию, то есть через «Мовименто Студентеско»…

— Да, я помню, у них была очень интересная политическая графика, помню… Нет, те вроде были из «Лотта Континуа». Как это называлось, «Холодильник»? Frigidaire? Ты вот только что, ты говорил — Тамбурини, Пациенца.

— Ну да. Гениальный Тамбурини. Он погиб молодым от передозы.

— Как и Пациенца. Мы обоих проходили по курсу журналистики.

— Ну вот, ты проходила. А я взаимодействовал. В связи с фальшивой «Правдой». В июле восьмидесятого года. С той, которую сделали к открытию Московской Олимпиады. Какое же это было совершенство. Представь себе, во-первых, громадный заголовок поперек полосы — «Россия сломила бесов!». Дальше чуть помельче, но тоже крупным кеглем: «Нет Союза, нет Советских, нет Социалистических, есть только Республики!» На первой полосе была фотография Суслова в виде полуголого упыря. Кощей такой страшный, костлявый. А Суслов был главный идеолог тогдашнего ЦК КПСС. И подписано, будто бы от имени Суслова: «…все лопнуло, как гнойный фурункул. Я говорю не только о себе — разумеется, я свинья и преступник, — а обо всех начиная от Брежнева и кончая самыми мелкими чинами КГБ».

— Я знаю Суслова. Суслов потом умер скоро, так ведь?

— Да, так. Видела бы ты это фото с впалой костлявой грудью, на груди портрет Сталина. Кстати, ребята, которые мастерили фотоколлаж, вряд ли понимали, будучи нормальными европейцами, смысл татуировки. Вот ты, скажем, знаешь, Нати? Зачем уголовники татуировали на сердце Сталина?

— В знак любви к Сталину?

— Они так же любили его, как ты любишь. Нет, для страхования своей ворюжьей жизни. Защита от смертной казни.

— Как это?

— А разве можно скомандовать расстрельному взводу стрелять в Вождя?

— Какой ужас. До чего архаичны эти примитивные парадигмы… Я вот думаю, не написать ли что-нибудь для «Стампы». Можешь рассказать подробнее?

— Да ради бога. У меня номер этой газеты дома лежит.

— Правда, что ли? Ну класс. Давай я попробую.

— Ты напиши, как они предвосхитили историю. Прошло несчастных десять лет, и их фантазия стала репортажем.

— Погоди, достану блокнот.

— Никакого блокнота. Доедай и поехали ко мне. Все увидишь. У меня она есть. Эту газету от настоящей «Правды» не отличишь, диссиденты-эмигранты постарались. Савик Шустер, ну, я продиктую тебе имена. Подобрали шрифт — ну один в один правдинский. Немножко очко поуже. Но только специалисту видно. Интерлиньяж тот же самый. Скопировали макет. Заголовок, все. От настоящей «Правды» неотличимо. Кроме, естественно, текста.

— А что там было в тексте? Кроме портрета Суслова издевательского и нахальных заголовков на целую полосу?

— Что там было в тексте! Да чего там только не было! Все, что казалось невообразимым. И что потом сбылось… Что будет признана советская ответственность за расстрел в Катыни. Что будет свободная продажа множительной техники. Что поставят памятники Пастернаку и Мандельштаму. Что в России напечатают Бродского и Сашу Соколова. Что будет наказание бывшим советским чиновникам: учить наизусть книги Брежнева и слушать радиостанцию «Маяк» постоянно, по двадцать четыре часа. И самое смелое, на что хватило их воображения, — что будет новый порядок выездных виз из страны: срок выдачи виз — от трех до девяти дней. А мысль, что в принципе отпадет такая вещь, как выездные визы, такую мысль никто не мог допустить… Даже в самых неудержимых фантазиях.

— О. Действительно. Вы же сидели взаперти. Не могли из страны выезжать. Совсем-совсем?

— Нати, ты таким тоном спросила, что ясно — не можешь поверить в «совсем-совсем». Ну сделай усилие, вообрази все-таки, Нати. Мои тогдашние друзья, специалисты-зарубежники, ни разу не покидали Россию! Итальянисты — не видели Италии! Французисты — не видели Франции! Никаких стажировок. Никто из СССР никогда никуда не ездил.

— Кроме номенклатуры…

— Да в общем и номенклатура-то как тогда ездила? Два дня, четыре дня, группой, под наблюдением. Только несколько вертких существ, незнамо как добывших право на уникальную свободу, только они могли мотаться туда-сюда. По поручениям КГБ. Их называли агентами влияния. Это были неординарные личности. Такой Левкас…

— О’кей. О нем потом. Так что там еще было, в «Правде»-то в фальшивой?

— Анонсы о выходе книг… ну, всего каталога самиздатовских текстов, которыми, в частности, занималась моя мать. Все эти тексты, до одного, в перестройку напечатали.