Антология современной польской драматургии - Ксения Старосельская

БОГУСЬ. Все равно. А что-нибудь нормальное у тебя есть? Журналы с голыми жопами или там комиксы? Чё, только стихи?

ГОЛОС ВИКТОРА. Это не стихи. Это жизнь.

БОГУСЬ (роется на полках). А продать ты это не хочешь? Продал бы все — сразу разбогател.

ГОЛОС ВИКТОРА. Это старые книги. Никто уже старых книг не читает. Когда-то пробовал продать. А сегодня я у них один остался.

БОГУСЬ (открывает книгу на первой попавшейся странице, пробует читать). Пы… пыс…

ВИКТОР входит в комнату с двумя стаканами чая, ставит их на письменный стол у окна, подходит к БОГУСЮ, смотрит на книгу.

ВИКТОР. На какой ты странице?

БОГУСЬ. Пятьдесят девять.

ВИКТОР. «Пусти меня, отдай меня, Воронеж». Осип Мандельштам. У меня еще Бродский есть, Цветаева, Пастернак…

БОГУСЬ. Я не умею по-советски.

ВИКТОР. По-русски. Русский в вашей школе уже не преподают?

БОГУСЬ. Когда тебя уволили, еще оставалась эта…

ВИКТОР. Соснковская.

БОГУСЬ. Но у нее крыша поехала, и она сама уволилась.

ВИКТОР. А ты учишься?

БОГУСЬ. Зачем? Я на учебу забил. Все равно потом жить на пособие.

ВИКТОР. Сам забил?

БОГУСЬ. Вытурили — через два месяца после тебя. А ты в какой-нибудь школе еще преподаешь?

ВИКТОР отрицательно качает головой.

БОГУСЬ. А что делаешь?

ВИКТОР. Пью. (Садится на диван, смотрит на Богуся.) Ты постригся? Что, уже не панк?

БОГУСЬ. А я и не был никогда панком. Я был шарп-скином, а это две разные вещи. Я верил в братство рас и борьбу пролетариата. Но в этом городе нет места шарп-скинам. Хотя… времена изменились.

ВИКТОР. Что стряслось, Богусь?

БОГУСЬ. Знаешь, я всегда тебя уважал. Ты был единственным учителем в этой гребаной школе, который для меня что-то значил. Ты был не такой, как все, ты был самим собой. Даже когда тебя увольняли, показал им, чего стоишь.

ВИКТОР. Кончай нести пургу — ближе к делу.

БОГУСЬ. Ты — мой учитель, скажи, что мне делать?

ВИКТОР. Богусь, бля, я — алкоголик, который еле сводит концы с концами. Что я могу тебе посоветовать? Я и себе не могу.

БОГУСЬ. Я объявил войну этим свиньям. Прошло двадцать четыре часа, а они еще об этом не знают. Я на взводе, я должен бороться. Мне нужно расхерачить что-нибудь такое… огромное… а дальше одно из двух: либо мне кранты, либо я вылечусь. Но сначала пусть ОНИ обо мне услышат. Я должен сделать первый шаг — но какой?

ВИКТОР. Сходить к психиатру.

БОГУСЬ. Был я у психиатра — раздолбал ему тачку!

ВИКТОР. Повезло мне, что я на автобусе езжу. Автобусы ты, надеюсь, не долбаешь?

БОГУСЬ. Пробовал. Не помогает. Только тачки и телефонные будки.

ВИКТОР отпивает очередной глоток бурого чая.

БОГУСЬ (напряженно глядя на него). Я искал человека, с которым мы могли бы действовать вместе. Выйти на улицу и разнести в пух и прах всю эту байду. Всем им, блин, вмочить по полной. Ты посмотри, что творится. Включи телик, радио включи. Это же конец света. Все вокруг с ума посходили, да с какой скоростью. Мы с тобой — ты и я — могли бы им показать. Сделать что-нибудь эдакое.

ВИКТОР. Кого ты так ненавидишь?

БОГУСЬ. Всех. Жлобов с мобилами, братков, понтяр-щиков, лоснящихся свиней из хит-парадов, телок из реклам, шалав в телике, банкиров-долбоёбов, священников гребаных, шибанутых военных, ментов, политиков и бизнесменов. Вот кого я ненавижу. Ненавижу их жен, их мужей, дочерей, сыновей, зятьев, шуринов и тещ. Ненавижу русских, немцев и американцев. Особенно американцев. Эти пидоры везде свой нос суют, всеми управлять хотят, всюду, бля, лезут. Ненавижу их сраные рестораны, которых теперь везде полно. Я ни в одном не был и не пойду никогда. Например, Макдоналдс. В жизни туда не пойду. И насрать, что у них бесплатный туалет. Я поссать не зайду в Макдоналдс, даже если будет невмоготу. Лучше на улице поссу. Потому что я терпеть не могу этих пидоров. Я даже группы американские не слушаю. Только польские и английские. Например, «Post Regiment», «The Clash». Ты слышал «Post Regiment»? Офигенная группа была, но они распались, потому что в магазинах сейчас до херища американского говна. А мне насрать на их херню. Насрать на рэп, техно, «Нирвану». Туфтовая коллекция пидорского говна! На хер их всех, пусть уебывают из польских микрорайонов в свое Никарагуа или откуда они там.

ВИКТОР. Выпей чаю.

БОГУСЬ. На хер мне твой чай.

ВИКТОР. Печенье возьми.

БОГУСЬ. На хер мне твое печенье.

ВИКТОР (смеется). Богусь, где ты работаешь?

БОГУСЬ. Что?

ВИКТОР. Где ты работаешь?

БОГУСЬ. Нигде. Что, не видно?

ВИКТОР. А чем занимаешься?

БОГУСЬ. Собираюсь создать террористическую организацию. Средний возраст — 20 лет. Вот когда наберу людей, подложим бомбу под ликероводочный завод. Снесем эту фабрику смерти. И я хочу, чтоб ты мне посоветовал: под ликероводочный или лучше под налоговую инспекцию?

ВИКТОР. Что ты несешь???

БОГУСЬ. Не веришь? Легко не будет, но я поговорю с людьми. Придет время — будем типа Красные бригады.

ВИКТОР. Займись делом.

БОГУСЬ. Что?

ВИКТОР. Найди себе какую-нибудь работу. Может, там тебе эту хрень из башки выбьют.

БОГУСЬ. И это все, что ты можешь мне сказать?

ВИКТОР. Да.

БОГУСЬ. И ты отказываешься делать вместе со мной революцию?

ВИКТОР отрицательно качает головой.

Я не этого ждал.

ВИКТОР. Извини.

БОГУСЬ встает, подходит к ВИКТОРУ.

ВИКТОР. Шел бы ты отсюда. Вали, я сказал.

БОГУСЬ. Знаешь, что? Да пошел ты сам. Ты же — полный ноль. Ты и твои вонючие книги. (Выходит из квартиры учителя, хлопнув дверью.)

БОГУСЬ бегом поднимается по узким ступенькам лестничной клетки. Подходит к двери своей квартиры, вынимает из кармана ключ, открывает дверь и входит. Замечает, что в туалете горит свет, заглядывает туда. На унитазе сидит ГЖЕСЬ.

ГЖЕСЬ. Чё, не видно, что я сру? Не можешь подождать, пока я руки помою? (Захлопывает дверь.)

БОГУСЬ заходит в комнату. Там на диване сидят ФАЗИ и КАРИНА. На полу разбросаны вещи матери, дверцы настенных шкафчиков раскрыты. КАРИНА одну за другой ломает виниловые пластинки с песнями Кшиштофа Кравчика. Прежде чем поломать очередную, читает название на обложке.

КАРИНА. «Как прошел день»…

ФАЗИ (заметив Богуся). Как прошел день, придурок? Отгадай, кто мы такие.

Из туалета доносится шум воды. БОГУСЬ разворачивается и бежит к выходу из квартиры. ГЖЕСЬ выходит из туалета и хватает его за куртку.

БОГУСЬ. Это не я.

ГЖЕСЬ. Не спрашивай, откуда мы знаем, но мы знаем, что это ты. (Вталкивает Богуся в комнату.)

ФАЗИ встает с дивана и наносит мощный удар БОГУСЮ в челюсть. БОГУСЬ падает на ковер. ФАЗИ снова садится на диван. КАРИНА как ни в чем не бывало продолжает ломать пластинки.

КАРИНА (читает название). «Только бы так было»…

БОГУСЬ. Да чего там, ладно — это я. И мне по хер.

ФАЗИ (смотрит на Карину, смеется). Что ты сказал? Ну и на хрена ты признаёшься? Ты же даже не знаешь, в чем дело. А мы ведь с телефонной станции, счет тебе принесли.

ФАЗИ, ГЖЕСЬ и КАРИНА смеются. ГЖЕСЬ стоит на пороге комнаты и вытирает полотенцем мокрые руки.

КАРИНА. «Потанцуем еще раз».

ФАЗИ. Прошлой ночью на охраняемой стоянке ты подпортил несколько машин. Тебя узнал парень, который ее сторожит. Может, у тебя были на то свои причины, а может, и нет, я в это не вникаю. Одна из тачек была наша. Серебристый «лексус».

КАРИНА. «Рисунок на стекле».

ФАЗИ. Нужно заплатить за ремонт, а это деньги. И ты за него заплатишь — двадцать тысяч злотых. Договорились?

БОГУСЬ (осторожно садится на ковер). Да пошел ты.

ФАЗИ встает с дивана, подходит к БОГУСЮ и бьет его ногой в лицо. БОГУСЬ падает на ковер.

ФАЗИ. Машина в ремонте. Завтра мы уезжаем. У тебя есть время до утра. Не управишься — я тебя убью. (Возвращается на диван.)