Наикратчайшая история Греции. От мифов к современным реалиям - Джеймс Хенидж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Парусно-паровое судно «Картериа» на почтовой марке, выпущенной к 150-летию на чала войны за независимость Греции
© Zvonimir Atletic/Alamy
30 сентября 1827 г. Гастингс привел «Картериа» в бухту Итея Коринфского залива, где на якоре стояли десять турецких судов. Запустив паровой двигатель, он принялся гонять корабль кругами и стрелять из гигантских орудий по всем направлениям. Через час четыре вражеских судна сгорели, а два были захвачены. Впервые в истории сражение выиграло паровое судно, а Гастингс убедительно доказал его превосходные качества.
Памяти Фрэнка Эбни Гастингса: греческая почтовая открытка, выпущенная в год столетия со дня его смерти
© Society for Hellenism and Philhellenism Collection, www.eefshp.org
Через год он скончался от ран при попытке повторного взятия Месолонгиона. Греки похоронили его как героя, а сердце вынули и отправили на хранение в англиканскую церковь в Афинах. Во многих греческих городах в честь него названы улицы — причем англо-саксонская фамилия передается на греческий манер, Астиггос, — а в Великобритании он почти неизвестен.
Спровоцированный действиями Гастингса, Ибрагим-паша воспользовался отсутствием флота союзников — тот находился тогда на Ионических островах, — вывел свои суда из бухты и пошел на север, в Коринфский залив. Это было не особенно опасно (вскоре корабли к тому же вернулись из-за плохой погоды), но дало адмиралу Кодрингтону такой желанный casus belli.
Наваринское сражение
Тихим утром 20 октября 1827 г. русская, французская и британская эскадры общей численностью в двадцать судов медленно вошли в Наваринскую бухту, где, выстроившись полумесяцем, их уже ожидал гораздо более многочисленный турецко-египетский флот.
Что побудило Кодрингтона к этой колоссальной авантюре? Во-первых, он не сомневался, что выиграет битву, несмотря на численное превосходство противника. Он понимал, что превосходство в вооружении гораздо важнее. Во-вторых, он был доволен, что нашелся так нужный ему casus belli. А в-третьих, и это самое главное, он знал, что на родине ему простят нарушение конвенции — если он победит, конечно. И финансовые, и эмоциональные ставки британцев на независимость Греции были очень высоки.
Пока союзники выстраивались в боевой порядок с открытыми наполовину орудийными портами, флагманское судно Кодрингтона встало на якорь точно в центре. Был дан сигнал, обозначавший мирные намерения, но не все турки ему поверили. Чья-то рука неизбежно дрогнула, и раздался первый оглушительный бортовой залп. Через четыре часа от объединенного флота Османской империи остались только щепки. Это было последнее в истории сражение парусных судов.
В тот день греческая революция победила. Через пять лет французский экспедиционный корпус вытеснил Ибрагим-пашу с материка, но именно после Наварина победа стала неизбежной. Греки сумели сделать так, что туркам пришлось сражаться не с ними одними, а со всей Европой.
Часть III. Взлет и падение великой идеи (1830–1949)
Многотрудная задача
В феврале 1830 г. по Лондонскому протоколу, который подписали Великобритания, Российская империя и Франция, Греция была объявлена независимым, суверенным государством; она стала всего лишь второй страной в мире, отделившейся от империи. Первой — Америке — британцы оставили кое-какую инфраструктуру. Греции же предстояло строить все самой.
Многотрудная задача… создать современное европейское государство в довольно диком уголке мира, населенном неграмотными крестьянами, которые вели самое примитивное хозяйство и находились под ярмом вечно всем недовольных военачальников, демобилизованных ветеранов и разнообразных бандитов.
Статис Каливас, профессор государственного управления, Оксфордский университет
Самыми большими проблемами были размер страны и деньги. Греция, с ее 800 000 жителей, нуждалась в увеличении количества налогоплательщиков, чтобы сделаться современным государством, однако две трети греков проживали за ее границами. Все теперь зависело от расширения границ — ну и, само собой, от помощи в этом со стороны великих держав.
Нельзя сказать, чтобы помощь была обещана твердо. И Веллингтон, и многие другие желали бы, чтобы греки молча подождали, пока дирижеры новой системы международных отношений возьмут в руки палочки. Романтики, свято храня в сердцах светлый образ Байрона, не заморачивались такими мелочами, как границы. Им хотелось одного — чтобы Парфенон и дальше лил свет свободы с холма Акрополя.
Самым дальновидным наблюдателям молодое государство представлялось чем-то вроде испытательной лаборатории нового стиля европейской политики. Греция стала пионером современной представительной демократии, прямой наследницы той, которая существовала в древних Афинах. А так как в стране не было консервативного класса землевладельцев, способного чинить всяческие препоны на этом пути, она сумела сделать то, от чего отмахивались тогда другие европейские государства, и за 71 год до Великобритании наделила почти всех мужчин избирательным правом. Именно в Греции появились не только одни из первых в Европе политических партий, но и конституционная монархия, и этот «дуэт» оказался одним из лучших в истории Нового времени. Пройдет время, и демократия постепенно выродится в династическую олигархию, которая сначала приведет страну к величайшему триумфу, а потом ввергнет в глубочайшую пропасть. Из триумфа греки извлекли много уроков; из падения — куда как меньше.
Граф на покое
Но все это было впереди. Пока же за независимость Греция платила установлением контроля над ее делами. Как только на страницах Лондонского протокола высохли чернила, греки сделались пешкой в руках великих держав, а особенно своего крупнейшего кредитора — Великобритании. Первый руководитель вновь созданной страны неизбежно должен был войти с ними в контакт. Вот почему на этот пост был приглашен граф Иоаннис Каподистрия, до того бывший министром иностранных дел Российской империи.
В январе 1828 г., едва сойдя с корабля в городе Нафплионе, Каподистрия понял, что поставленная перед ним задача под силу разве что Гераклу. Военные бились за власть лишь в какой-то одной области, а не за благополучие всего государства, и были резко против введения единой системы налогов и законодательства в своих владениях. К Каподистрии они относились презрительно, видя в нем безродного аскета, лишь по случайности оказавшегося греком, но и он, в свою очередь, отвечал им тем же.
Особое мнение оказалось у Колокотрониса. Каподистрия мог казаться его антиподом, облаченным в гражданское одеяние, но старый вояка поддержал графа по той же причине, что и многие простые греки: он был искренне предан общему делу. Вставая в пять утра, он трудился до полуночи, строил школы,
