Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 1 - Валерий Гитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот жутковатый эпизод вдохновил немалое число живописцев и литераторов, включая Лесю Украинку и Оскара Уайльда. Нужно признать, что он совсем не так прост, как кажется на первый взгляд, и таит в себе множество психологических пластов — ценнейшего исходного материала для художественного творчества.
Ю. Ш. фон Карольсфельд. Въезд в Иерусалим
Эпизоды чудесных исцелений, воскрешений и превращений носят явно (если можно так выразиться) пропагандистский характер. Они скорее рассчитаны на ожидаемую реакцию толпы, чем на позитивное преображение действительности. Например, Иисус воскрешает умершего сына вдовы, остановив многолюдную погребальную процессию.
«Он сказал: юноша! тебе говорю, встань! Мертвый, поднявшись, сел и стал говорить; и отдал его Иисус матери его. И всех объял страх, и славили Бога, говоря: великий пророк восстал между нами, и Бог посетил народ Свой. Такое мнение о нем распространилось по всей Иудее и по всей окрестности» (От Луки. Глава 7:17).
Выходит, что жизнь и смерть не являются Божьим провидением, если допустимы такие произвольные вмешательства в эту сферу.
Ведь если тот юноша умер, да еще и естественной смертью, то, значит, таков был его жребий, такова связь причин и следствий, и тем не менее…
Вызывает немалое удивление въезд Иисуса в Иерусалим верхом на осле (ослице), потому что согласно действующему тогда закону въезд верхом в городские ворота был исключительной прерогативой царей, так что наивно было бы рассматривать такое действие как случайное или совершенное по неведению.
«Ученики пошли и поступили так, как повелел им Иисус: привели ослицу и молодого осла и положили на них одежды свои, и Он сел поверх их.
Множество же народа постилали свои одежды по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге; народ же, предшествовавший и сопровождавший, восклицал: осанна Сыну Давидову! Благословен Грядущий во имя Господне!..» (Евангелие от Матфея. 21:9).
Понятное дело, этот торжественный въезд в Иерусалим уже сам по себе означал смертный приговор для возмутителя спокойствия.
Думается, что изгнание Иисусом торговцев из храма было чревато не менее печальными последствиями. Таким образом Он приобрел смертельных врагов в лице представителей и государственной власти, и высшего духовенства, и многочисленного торгового сословия.
Ю. Ш. фон Карольсфельд. Иисус Христос очищает храм
Отношения Его с учениками были, мягко говоря, неоднозначными. Будучи чрезвычайно терпимым к различного рода негативным проявлениям, к блудным сыновьям, ленивым нищим и проституткам, Иисус вместе с тем проявлял к своим последователям трудно объяснимую непреклонность.
«Другой из учеников сказал Ему: Господи! Позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего.
Но Иисус сказал ему: иди за Мною и предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (От Матфея. 8:21:22).
Вряд ли этот ученик удовлетворился таким ответом на вполне законную просьбу.
И вряд ли кого-нибудь из слушателей приводили в восторг такие вот заявления:
«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч;
Ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее…
Кто любит отца или мать более, нежели меня, не достоин Меня; а кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (От Матфея. 10:34, 35, 37).
И не иначе. Мало того: «Кто не со Мною, тот против Меня» (12:30).
А также: «И всякий, кто оставит домы или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (От Матфея. 19:29).
А потом один из учеников Его, Иуда Искариот, продал Учителя за тридцать сребренников церковным властям, а те препроводили арестованного к властям светским, и Понтий Пилат, прокуратор Иудеи, под мощным давлением местной общественности вынес Мессии смертный приговор, причем казнь была назначена не традиционно иудейская — побивание камнями, а позорящая — на кресте, как принято было казнить беглых рабов, бандитов, короче говоря, подонков общества. И толпа, которую политики левого толка так любят называть «народными массами», остервенело кричала Пилату: «Распни! Распни Его!» И какая разница была той толпе, с малой или с большой буквы следовало писать слово «Его»…
Ю. Ш. фон Карольсфельд. «Распни Его!»
КСТАТИ:
«Радостный вестник» умер, как жил, как учил, — не ради «искупления людей», а для того, чтобы показать, как надо жить. Практическое поведение — вот что завещал он человечеству: свое поведение перед судьями, перед солдатами, перед обвинителями, перед всевозможной клеветой и издевательствами, — свое поведение на кресте. Он ничему не противится, не защищает своих прав, не делает и шага ради того, чтобы предотвратить самое страшное, — более того, он еще торопит весь этот ужас… И он молит, он страдает и любит вместе с теми и тех, кто чинит ему зло… Не противиться, не гневаться, не призывать к ответу… И злу не противиться — любить его…»
Фридрих Ницше
И едва ли кто-то смог бы противопоставить этому что-либо, кроме, разумеется, стереотипных обвинений в святотатстве или напоминаний о том, что ведь миллионы-то людей верят…
Во-первых, господа, не следует путать нерассуждающую веру и вполне сознательное посещение Божьего храма с целью предоставления отдыха измученной мелочными страстями душе, а также восстановления почти утраченного единения с Мирозданьем.
Во-вторых, как настоятельно советует мадам Клио, нужно очень и очень осторожно относиться к кумирам миллионов. В подавляющем большинстве случаев эти кумиры фальшивы, примитивны и адекватны крайне левым идеям насильственного равенства сильных и слабых, талантливых и бездарных, храбрых и трусливых, умных и глупых — светлой мечте отребья.
При всем возможном уважении — к интеллекту и героическому началу личности Христа, едва ли какой-либо здравомыслящий и самодостаточный человек искренне примет постулаты о том, что последние непременно должны стать первыми, что болезнь лучше здоровья, а бедность — богатства, что нельзя противиться злу, нельзя быть успешным и почитаемым, нельзя быть естественным, природным, нельзя смотреть на женщину с вожделением (а на кого же еще тогда смотреть с вожделением?!).
В последнем случае — так требует Новый Завет, — «если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его. И если правая рука твоя соблазняет тебя, отсеки ее…» (От Матфея 5:29,30).
Как же, бросил писать, пошел искать топор…
Однако кому-то все это выгодно, ох как выгодно.
Думаю, не я первый пришел к простой и естественной мысли о том, что христианское учение — ничто иное как изощреннейшая иудейская месть Риму за оккупацию, месть страшная, явно неадекватная изначально причиненному злу.
Действительно, месть всегда страшнее, чем вызвавшее ее зло.
И в завершение темы позволю себе предъявить читателям, считающим себя элементарно нравственными людьми, следующий текст из Евангелия от Марка (Глава 11:13, 14, 20, 21). Комментарии не прилагаются ввиду очевидной ненадобности.
«И увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего не ней; но пришел к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было собирания смокв.
И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек. И слышали то ученики Его.
Поутру, проходя мимо, увидели, что смоковница засохла до корня.
И, вспомнив, Петр говорит Ему: Равви! Посмотри, смоковница, которую Ты проклял, засохла».
Кто-то, выразительно повертев пальцем у виска, скажет, что это же аллегория. Возможно и такое, но кто тогда подразумевается под «смоковницей»?
КСТАТИ:
«Если Бог хотел стать предметом любви, то ему следовало бы сперва отречься от должности судьи, вершащего правосудие: судья, и даже милосердный судья, не есть предмет любви.
Основатель христианства недостаточно тонко чувствовал здесь — как иудей…
Как? Бог, который любит людей, если только они веруют в него, и который мечет громы и молнии против того, кто не верит в эту любовь! Как? Оговоренная любовь, как чувство всемогущественного Бога! Любовь, не взявшая верх даже над чувством чести и раздраженной мстительности! Как по-восточному все это!»
Фридрих Ницше. «Веселая наука»
Да, Восток — дело тонкое…
Сирия
В те времена то была могущественная и высококультурная страна, пребывавшая в счастливом неведении относительно таких новомодных реалий, как исламский фундаментализм и автомат Калашникова, лишний раз подтверждающих расхожую мысль о том, что Восток — дело тонкое.
