Навсегда - Джудит Гулд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эрнесто потер подбородок.
— Таким образом, у вас нет сомнений, что ограничительная диета ведет к долгожительству?
— Абсолютно никаких сомнений. Но слишком обольщаться нельзя — мы должны помнить, речь идет только о простейших существах, с относительно короткой продолжительностью жизни. Вполне может быть, что долгожительство в них было запущено врожденным механизмом, который продлевает детородный возраст в целях продолжения рода.
— Но как все эти многообразные исследования связаны со мной и Зарой? Чем они полезны для нас? Они действительно необходимы? Я думал, что мы находимся в состоянии гериатрической задержки.
— И вы будете находиться в этом состоянии, пока получаете ежедневные процедуры, — доктор Васильчикова посмотрела Эрнесто прямо в глаза. — Нет сомнения, что без открытий, которые принесли, например, исследования Мафусаиловой ДНК, вы бы оба были в своем реальном возрасте, а не в том, в котором находитесь сейчас.
— Я осознаю это. И хотя я ощущаю результаты процедур, они все-таки кажутся мне почти избыточными.
Доктор Васильчикова улыбнулась и направилась ко входу, где их ожидала Зара, прижимая к носу платок.
— Опять же, кто знает? — сказала Васильчикова негромко. — Может быть, победа даже в небольшой битве помогает выиграть войну. Вы с Зарой находитесь на низкокалорийной диете вот уже несколько лет. И я рассчитываю, что эта диета поможет как минимум снизить вероятность образования опухолей или других форм рака.
Эрнесто медленно кивнул.
— А гормоны роста?
— Они помогают вам избавляться от жира, превращая его частично в более здоровую тканевую массу. Кроме того, гормоны роста стимулируют образование вашим организмом фактора роста, который является исключительно сильным инсулиноподобным протеином. Он поддерживает общее здоровье организма, подстегивает рост тканей. Заключительные тесты показали, что шесть месяцев гормонотерапии задерживают возрастные изменения, адекватные двум десятилетиям. Кроме того, вы не должны забывать, что старение затрагивает сердце, почки, желудочно-кишечный тракт и даже позвоночник. К счастью, фактор роста помогает справиться и с этими изменениями. — Доктор Васильчикова продолжала смотреть Эрнесто прямо в глаза. — Ведь это было бы нелепо, если бы Мафусаилова ДНК подарила бы вам вечную жизнь при разрушающихся жизненно важных органах?
— Насколько я понимаю, вы ведете исследования по всем возможным направлениям, — сказал Эрнесто, когда они уже подходили к Заре.
— Хотелось бы так думать, — вздохнула Васильчикова. Она взглянула сначала на него, потом на Зару, потом опять перевела глаза на Эрнесто.
— Но есть одна вещь, о которой никто из нас не должен забывать, — предупредила она.
— И что же это? — негромко спросил Эрнесто. Доктор набрала в грудь побольше воздуху.
— В любой игре есть черная карта.
— Черная карта? — переспросила Зара, отводя платок от лица.
— Таких черных карт много, — стала объяснять Васильчикова. — Несчастные случаи. Опухоли. Инфекции. Штормы. Кирпич, неожиданно падающий на голову. Отказавшие тормоза…
Зара была потрясена.
— К черту! — прошептала она по-немецки. — Не надо! Вы меня пугаете!
Доктор Васильчикова негромко продолжала:
— Черная карта, или акт Божьей воли, если хотите, — это реальность нашей жизни. Нужно научиться помнить о ней все время, жить с этим. Независимо от того, насколько успешно мы боремся со старением, кто может гарантировать, что не случится ничего такого, что находится вне нашего контроля?
Зара поежилась.
— Я не хочу ничего об этом слышать!
Она дышала учащенно, как маленький испуганный зверек, попавший в западню. Всхлипнув, она кинулась в объятия Эрнесто, спрятав лицо у него на груди.
— Я никогда не смогу привыкнуть к мысли о смерти!
— Тсс, — успокаивал Эрнесто, гладя ее по волосам, слегка похлопывая по плечам, целуя в голову. — Не надо бояться, не надо. — Он наслаждался ее беспомощностью, ее слабостью. — Ну ладно, ладно. Никто не позволит тебе умереть… никто не даст тебе постареть…
— Извините, — пробормотала Зара. — Кажется, я все время чего-то боюсь. Иногда это страх смерти, иногда — страх вечной жизни: видеть, как все вокруг тебя умирают… Мне кажется, я никогда не смогу к этому привыкнуть!
Доктор Васильчикова молча наблюдала за Зарой. Сейчас она мягко улыбнулась.
— Зара, Зара, — мягко укорила она, поцокав языком. — Ну сколько раз вам повторять? Конечно же, вы привыкнете к этому! — Протянув руку, она провела пальцами по нежному лицу почти с любовью. — Потому что, если вы будете осторожны, в вашем распоряжении будет вечность, чтобы привыкнуть. Вечность, Зара, вы слышите меня? Вечность.
23 Нью-Йорк
Панихида проходила в Таун-холле. Все места были заняты. Сцену украшали букеты бледно-розовых пионов и тяжелые ветки сирени.
Все сотрудники программы «Полчаса», так же как и представители двухсот независимых телестанций, транслировавших программу, пришли, чтобы почтить память Стефани. Тед Уарвик, продюсер программы, сидел в первом ряду. Слева от него находился Джонни Стоун, справа — красивая рыжеволосая Кристи Мейсон из Канзаса. Она явно нервничала, и у нее для этого были все основания: ей будет не так-то просто выступать вместо Стефани в роли ведущей.
Сэмми Кафка был на сцене. Он казался ниже ростом из-за огромных букетов, окружавших его. Его подбородок едва доставал до кафедры полированного дуба. Он смотрел на мрачное море обращенных к нему лиц. Какими словами он мог рассказать о том свете, которым освещала Стефани его жизнь? Или о духе борьбы, который был неотъемлемой частью ее характера и которым он так восхищался? Или о любви, связывавшей их, такой нежной, что о ней не надо было говорить, о любви, которая убедила его, что он действительно ее дядя, а она, Стефани, — его любимая племянница?
Нет в мире таких слов, которые могли бы выразить все это. Но их нужно было произнести, эти слова, зал ждал. Он откашлялся, поправил галстук-бабочку и попробовал вспомнить свой любимый анекдот, пытаясь таким образом вызвать, оживить в памяти свою любимую детку.
Утирая платком слезы, он говорил:
— … Вся жизнь простиралась перед ней. Только Бог знает, что еще ей суждено было совершить. Какое счастье она могла обрести. Какой любящей матерью могла стать… — голос его надломился, он замолчал.
Сидящий в первом ряду Джонни больше не в состоянии был слушать. Он резко вскочил с места и, пошатываясь, слепо побрел к выходу. Ему хотелось завыть вслух, при всех, так невыносима была его боль.
Снаружи, на тротуаре, он, сжимая зубы, бесцельно бродил, описывая круги, как пьяный. Но он был абсолютно трезв, кажущееся опьянение было вызвано первобытным отчаянием, охватившим его.
Если бы он только последовал тогда своему внутреннему голосу, а не совету Сэмми, пусть и данному из самых лучших побуждений, если бы только он поднялся, чтобы увидеть Стефани, а не бродил нерешительно под ее окнами, тогда бы ее могло не быть в квартире в момент взрыва — этого ужасного взрыва, уничтожившего все, даже ее останки.
Кто-то из многих неизвестных, присутствовавших на панихиде, воспользовался случаем, чтобы незаметно выскользнуть из зала…
Держа в руках красную розу, Дух с удовлетворением думал:
«Некоторые считают, что очень легко убивать мастерски. Но я знаю, что это не так. У ангела смерти должен быть особый талант…»
КНИГА ВТОРАЯ Жизнь
1 Вблизи Западного Корнуолла, штат Коннектикут — Нью-Йорк
Машин на дороге было немного, они едва двигались. Небо впереди прорезала кривая молния. Лобовое стекло «линкольна» заливал непрекращающийся дождь, и выгнувшиеся дворники, мерно поднимаясь и опускаясь, едва справлялись с потоком воды.
Машина с включенными фарами шла в правом крайнем ряду дороги И-684. В Брустере, штат Нью-Йорк, она свернула на И-84 и пересекла границу штата Коннектикут. После Данбери она взяла курс на север, выехав на маленькую извилистую сельскую дорогу. Из-за пелены дождя казалось, что «линкольн» двигался в каком-то мрачном собственном мире. Мелькали причудливые городишки с англиканскими названиями — Нью-Милфорд, Воурдманс-бридж, Кент, Корнуолл-бридж.
Перед Западным Корнуоллом машина свернула влево на еще более узкую дорогу и, неторопливо проехав две мили, замедлила ход и резко свернула налево, на мощенную гравием дорогу, по обеим сторонам которой тянулись луга, покрытые полевыми цветами, поникшими под дождем. Дорога вела к постройке, совершенно неуместной в этом поселке, — вилле в греческом стиле.
Водитель, обернувшись, бодро произнес:
— Ну вот мы и приехали.
Сэмми Кафка, сидевший на заднем сиденье, обитом серым велюром, прищурился.
