Пришельцы - Дмитрий Анатольевич Кадочников

‒ Старый, ты попутал что-то! ‒ начал разгоняться «главный». Далее он сделал предположение в бессмертности Вила Михайловича, затем выдвинул гипотезу о его блатном статусе. Монолог, состоящий из странных выводов и фраз, лишённых смысла для обычного смертного, вновь прервал Михалыч.

‒ Это твой Крот или Клоп …не знаю, короче, это вы, насекомые, что-то попутали, ‒ Вил встал, взял за руку Зосимовича и поволок его к выходу.

Зосимович, испуганно сопротивлялся и тянулся к столику. Геннадий страшно боялся ссоры с Котом, был сломлен давлением и готов на любые условия сделки.

‒ Скидывай реквизиты, договорились. Триста лямов скинем на депозитный счёт. С него вам зачислят деньги, если мы дадим согласие на это, ‒ вдруг заговорил возвратившийся помощник. «Главный» сразу весь обмяк, попросил у помощник» разрешения выйти курнуть, парень лишь метнул на него жёсткий взгляд. «Главный» что-то забубнил, демонстративно отсев от стола.

‒ А согласие отправите прямо с места встречи, ‒ вдруг ожил Зосимович.

‒– Да, и сразу в банк, пусть директор чего-то там красного, ‒ помощник показал на Вила, ‒ сделает себе ключ. Деньги ему поступят по банковскому клиенту, он всё сам сразу увидит. Вот, бери, ‒ парень протянул распечатанный экземпляр договора. ‒ Тут найдёте, в каком банке ключи делать, почитайте, что хотите поправить ‒ правьте, но сумма ‒ только триста, иначе не договоримся, ‒ заключил он. Помощник, как оказалось, и был главным в переговорах.

‒ Хорошо, пусть так, а остатки когда все осмотрите? ‒ ожил Зосимович.

‒ Как все запасы осмотрим, тут же остатки, ярд семьсот, на тот же счёт скинем. Вы почитайте, там все описано, ‒ парень хлопнул по плечу «главного». Он, как бы нехотя, встал и вальяжной походкой последовал за остальными к выходу, время от времени бросая взгляд на стариков, словно говоря: «Это ещё не всё, вы лично меня обидели, сочтёмся».

Вил, довольный собой, поздравил брата с удачными переговорами и решил накупить гостинцев в село. ‒ конфет да бананов с апельсинами.

‒ А то племя южное, соскучились по своим фруктам, – с этими словами Михалыч набрасывал в телегу супермаркета связки бананов и корзинки с апельсинами.

Поздно ночью братья вернулись в село, перенесли подарки в общую столовую. Весь следующий день соплеменники опасливо пробовали экзотические фрукты, качали головами:

‒ Хуже гречка: кисло, не сытно. Таких не ел, ‒ за всех высказался по поводу цитрусовых жилистый Муслим. Схватил фрукт, выдавил из него сок в стакан, как накануне учил Геннадий, и залпом выпил, громко крякнув и ударив себя кулаком по груди. Бананы понравились больше, они напоминали им какой-то свой неведомый фрукт; ели они их толчёнными, предварительно в большой кастрюле залив их сверху козьим молоком.

Первые впечатления

К приезду учителей все силы были брошены на экстренную достройку умаровского дома. Умар лично руководил столь ответственной операцией. Его жена Рун, отработав смену на ферме, вечером приходила к мужу, молча стояла, несколько минут с упреком глядя на мужа и дом. Затем, тяжело вздохнув, бралась за работу. Умар, бодро командующий, уверенный в себе, сразу уходил по делам, оставив за себя того, кто был в этот момент поблизости. Вил, как-то проходя рядом, услышал Рун, укоряющую ушедшего мужа. Говорила она громко по-русски. Михалыч понял, это монолог для него, и он должен повлиять на ситуацию.

‒ Мужа строила, семья, дети, а должен отдать кому-то. Вот так всё всегда. Тама работал ‒ всё для вождей, тут тоже ‒ для свои… Моя недовольная, ‒ Рун говорила громко, окна в избу были приоткрыты.

Потом последовала пауза, несколько фраз на своём, и смех работающих женщин. Дверь в дом распахнулась, вошёл Вил. Внутри уже всё прилично, осталось только покрасить пол да сделать уброрку.

‒ Ну, дамы, господ я тут не наблюдаю, ‒ радостно начал председатель. ‒ Что шумим, чем опять недовольны?

‒ Да, уважать нас! Мы тут… нам читали, что у вас отменили неравенство, Геннадия сказал! Причём давно! ‒ при этом Рун с силой поставила на пол ведро с лаком, лак выплеснулся из ведра янтарным маслянистым пятном по свежеструганным доскам. Женщины в испуге замерли.

‒ Это у нас давно! А у вас, там, откуда вы прибыли? Вы ж не мы, у вас даже мозг другой! ‒ Михалыч при этих словах выразительно покрутил пальцем у виска ‒ Привёз вам книг почитать, а вы и ваши дети предпочитаете всему, – Вил поднял правую руку вверх и потряс ею, показывая величие книги в целом, ‒ страшно подумать, арифметику всякую.

‒ Ну да, там всё связано, а вот читали вслух нам…про мужика…который бабку убил, и убил-то с дуру, из-за денег. А деньги ни съесть ни надеть. Глупо очень. Мы вообще все засыпали, скучно, ‒ заговорила молодая девушка и покраснела.

‒ Ладно, всем летом дома справим, вона, уже и электричество подтянули в село! ‒ Вил почувствовал свою значимость, сцепил руки за спиной и начал прохаживаться по маленькой кухне, монотонно рассуждая о перспективах роста, выходе на мировые рынки в различных отраслях сельского хозяйства. Женщины, уставшие от долгого трудового дня, начали клевать носами и, усевшись кучкой на пол, заснули.

‒ Подъём! Давай работать, а я пойду, пройдусь перед сном, ‒ Михалыч, окрылённый собственной речью вышел из дома.

Фантазии заполнили сознание: вместо пустыря и остовов фундаментов ему виделись новые дома, клуб и, страшно сказать, ветка метро, соединившая управу с фермами и производственными цехами колхоза.

Вечер. Генератор заглушен, на столе стояла керосинка и старенький ноут. Зосимович и Михалыч обсуждали планы на завтра. Время от времени оба вздыхали, в их глазах читалась общая мысль: «Эх, если б не предстоящий поход, всё было б замечательно». Михалыч внезапно ухошёл в сторону с нити разговора о колхозных делах, его лицо обмякло, глаза озарил внутренний огонь.

‒ Скоро, уже совсем скоро, в марте, Ольга-доченька приедет. Она всё изладит, она умница.

В эти минуты Зосимович замолкал, они несколько минут думали, каждый о своём. Оба знали, что это усталость, проявляющаяся в приступах сентиментальности. Пора спать.

Так летели незаметно дни, в некоторые из них крыша нагревалась так сильно, что чистые капельки талой воды, стекая, образовывали первые сосульки. Казалось, что зима плачет, не желая уходить из полюбившегося места. Геннадий Зосимович, всё более чувствуя свою значимость, решил: «Останусь до осени на селе, помогу брату по хозяйству. Работы ‒ край не початый. Не то что в городе сидеть и ждать, когда тебя скрутит какая-нибудь хвороба или начислят крохотную пенсию».

Незаметно в работе пролетело время, настал день приезда учителей. Вил волновался: «Приедут или нет?» ‒ эта мысль весь день не давала покоя. Грудь