Хрупкая женщина - Дороти Кэннелл

Почему это, подумала я, люди уверены, что если «питаться разумно», то непременно получишь в награду фигуру идеальных пропорций. Меня в лучшем случае ждёт ярко выраженная грушеподобность.

– Ванесса никогда в жизни не отказывалась от булочки со смородиной, – обиженно буркнула я.

Тётя Сибил, казалось, не расслышала.

– Такая прелестная девушка! – она помолчала, невидяще глядя на меня. – Думаю, вреда не будет, если я скажу, что она вчера пригласила меня на обед. Ванесса, её мать и Лулу заезжали ко мне на денёк, но в главный дом заходить не стали. Наверное, испугались, что им окажут не самый любезный приём. Может, мне не стоило этого говорить. По-моему, они даже просили меня этого не делать, но я подумала, что ты могла нас углядеть. Мы видели тебя и эту Доркас в кафе, но там было так много народу, что ты, возможно, нас не заметила. Астрид попросила столик в углу, чтобы на него не падал свет из окна.

Так вот откуда чувство, что за мной наблюдают, что нас кто-то подслушивает! А тогда, на рынке, – мне просто показалось или нет?

– А Морис или Фредди приезжали? – спросила я.

Мы ждали Фредди, – ответила тётушка Сибил, – но он так и не появился, а Мориса не пустили дела. Он по уши в долгах, – она внезапно хихикнула, обнажив жёлтые вставные зубы.

Мне тут же пришёл на память день похорон и обрывок разговора, который я отнесла тогда на счёт злобного нрава тёти Астрид. Она сказала, что ходят слухи, будто дядюшка Морис находится на грани банкротства. Придётся рассказать об этом Бену. После оглашения завещания я всегда испытывала беспокойство, вспоминая о дяде Морисе. Мерлин во всеуслышание назвал его волокитой и соблазнителем юных девиц… Залившись румянцем, я вспомнила, как он едва не забрался ко мне в постель. Но даже распутникам надо что-то есть, и я с жалостью подумала о тётушке Лулу, которой придётся отказаться от посещения парикмахерской три раза в неделю. Ладно, поговорю с Беном, а потом мы выясним у мистера Брегга, если ли возможность выделить дополнительные средства.

Тётя Сибил вежливо предложила выпить чаю, но мне почудилось, что старушка вздохнула с облегчением, когда я отказалась. Честно говоря, я сомневалась, что у неё найдётся чистая чашка.

Попрощавшись, я продолжила поиски Тобиаса в кустах, но безуспешно. Оставалось надеяться, что он вернулся домой. Поспешив по тропинке в направлении дома, я обнаружила пропажу. На скамейке под разлапистым дубом мирно похрапывал Джонас, склонив голову над мохнатым клубком – заблудшим Тобиасом. Трудно было понять, что громче: храп или урчание. Я оставила их в покое и, улыбаясь, двинулась к дому.

Бедная тётушка Сибил! Из окна кухни я наблюдала, как она ходит по саду с корзинкой в руке и что-то высматривает в траве. Не может быть, чтобы… Но вот она наклонилась, подобрала маленький кругляш и бросила в корзину. Тётя Сибил собирала на ужин улиток. Ну и ну!

Следующим утром я проснулась с мыслью, что за ночь постарела на целый год. Очередной день рождения вряд ли мог привести меня в восторг, и даже мысль о завтраке – а я постоянно жила мечтами о еде – вопреки обыкновению, не придала мне бодрости духа. Работа – вот тот допинг, который мне нужен. Быстренько проглочу кукурузные хлопья и примусь обдирать обои в одной из ванных комнат. Я мрачно толкнула кухонную дверь, и слух резануло несколько нестройное, но весьма энергичное «С днём рожденья тебя!» Доркас заунывно тянула мелодию, ей басом подпевал Джонас, а Бен, дирижируя деревянной ложкой, вставлял то здесь, то там артистические штришки. Я прислонилась к стене, не зная, смеяться или плакать.

– Ради Бога, только не надо впадать в сентиментальность! – Бен швырнул ложку в раковину и хлопнул в ладоши. – Господа, приглашаю всех на пир!

Мене препроводили на почётное место – моя тарелка красовалась на замысловатой подставке, тогда как у всех остальных под тарелками покоились заурядные бумажные салфетки. Это действительно был пир: копчёный окорок, яйца-пашот и жареные помидоры, приправленные зеленью.

– В качестве особого подарка, – Бен придвинул ко мне подставку для тостов из потемневшего серебра, – можешь взять половинку тоста.

Какое блаженство!

Доркас оказалась подлой предательницей – выболтала Бену про мой день рождения вчера, пока я трудилась на чердаке. Тайком они съездили в деревню и купили мне по подарку. Бен приволок из холла большую квадратную коробку, в которой оказались напольные весы. Теперь я наконец смогу взвешиваться и следить за своими успехами. Доркас протянула мне бархатный футляр, где поблёскивал чудесный браслет. Джонас церемонно преподнёс мне три цветка герани в горшочках, которые я с радостью приняла, искренне сказав, что они как раз кстати – будет чем украсить широкий подоконник в столовой после того, как я его подремонтирую. Штукатуры и плотники должны были приступить к работе на следующей неделе. Садовник, что-то любезно пробормотал в ответ, но на лице его ничего не отразилось. Сунув руку в карман мятой фланелевой куртки, он положил рядом с моей тарелкой какой-то узкий и плоский предмет, обёрнутый бумагой и перевязанный бечёвкой.

– Ну зачем, Джонас! – растроганно воскликнула я. – Цветов вполне достаточно.

– От меня-то только цветы и есть, они ничего не стоят, разве что немного времени. Я не из тех, кто швыряется деньгами из-за такой ерунды, как подарки ко дню рождения.

За столом воцарилось молчание, все обратили взоры на старика, а он явно затягивал паузу, наслаждаясь нашим нетерпением.

– Это от тётушки Сибил? – наконец не выдержала я.

– Не-е, не от неё, – Джонас обвёл нас взглядом. – Сегодня утром чуть свет явился какой-то чужак. Я уж собирался сказать, что посторонним тут делать нечего, и тогда он передал мне вот это. «Для дамы, что живёт в доме, – были его слова, – и никаких вопросов». С тем он и исчез.

– Чёрт возьми! – выдохнул Бен. – Давай вскрывай скорее, или это сделаю я.

Я сорвала бумагу, и у меня в руках оказались две узкие книжки, одна в переплёте из зелёной кожи, другая – из коричневой. Дрожащими пальцами я открыла зелёную и прочла слова на первом листе: «Домовая книга Абигайль Грантэм».

Выхватив у меня книгу, Бен быстро перелистал её, посмотрел несколько записей и, недовольно скривив губы, швырнул обратно.

– Я-то думал, женщины той эпохи вели дневники, где на каждой странице рассказывается об опрометчивых поступках, тайной страсти к священнику и свиданиях в кустарнике с капитаном крикетной команды. А это всего лишь книга расходов – сколько уплачено за шесть дюжин яиц, да напоминания расплатиться с молочником за дополнительный кувшин, который он доставил во вторник.

– Коричневая книжка тебе понравится больше, – сказала я, закрывая её и кидая через стол. – Это сборник рецептов, причём самых разнообразных. Здесь и фазаний суп, и пирог с угрём. И всё же я с тобой согласна. Если это Подсказка Номер Два, то старик Мерлин сидит сейчас у огня в своём новом жилище и покатывается со смеху.

– Ага, – сдавленно булькнул Джонас, сохраняя серьёзную мину, – это уж точно! Мистер Мерлин всегда любил повеселиться. Да и на сей раз, сдаётся мне, он будет смеяться последним.

Глава одиннадцатая

В день рождения мне полагался заслуженный отдых. А потому я решила повременить с обоями, которые собиралась ободрать, и, прихватив томик в зелёном переплёте, удалилась к себе в комнату. Бен же взялся изучать рецепты в другой книжке. Я пододвинула кресло к окну и принялась за чтение. Тёплый солнечный свет лился на разлинованные страницы, испещрённые угловатым, почти детским почерком. С типичным для мужчин отсутствием проницательности Бен разглядел лишь суммы, уплаченные мяснику, пекарю и швее. Я же уловила штрихи ушедшей эпохи: семь шиллингов и шесть с половиной пенсов за пару женских сапожек и четыре фунта десять шиллингов плотнику за дубовое резное украшение над камином в столовой. Мне казалось, я начинаю понимать, какой была Абигайль Грантэм. Когда делались эти записи, ей, наверное, было около тридцати; бережливая девушка, выросшая в небогатой семье, воспитанная под девизом, что тот, кто тратит не больше девятнадцати шиллингов из фунта, никогда не станет нищим. Каждый пенни, проходивший через её руки, аккуратно заносился в эту книжицу. Под записью «полдюжины льняных рубашек для Артура» значилось: «Бархатный воскресный костюм для младшего сына доктора и пара ботинок для мальчика-молочника». Какие чудеса экономии пришлось проявить Абигайль, чтобы скрыть от супруга эти подарки? Он наверняка бы их не одобрил. Через несколько страниц я обнаружила трату в два пенса – на искусственные цветы, купленные у цыганки. Я перевернула следующую страницу. Первая запись гласила: «Шесть пенсов и фартинг за красно-жёлтого воздушного змея». Роуз говорила, что миссис Грантэм любила гулять с сыном в ветреные весенние дни. Перед моими глазами явственно возникла картина: по полю бегут мальчик в матроске и женщина в длинной юбке, бьющей её по ногам. А в небо взмывает бумажный треугольник… Эта взрослая женщина, педантично записывающая все расходы, сохранила в душе детскую беззаботность.