Сокровище Харальда - Елизавета Дворецкая

— Серьги! — воскликнула княгиня Гертруда, открыв одну из шкатулок. — Серьги жених дарит невесте перед свадьбой, чтобы она надела их на свадьбу, ты знаешь, Лисава? Он все-таки считает тебя своей невестой!

— Да это и так видно! — заметила Будениха. — Вон сколько Лисаве досталось, почитай вдвое больше всех. Княгине и то меньше! Неспроста это, чего уж тут думать!

— Великолепно! — насмешливо восторгалась Предслава. — Одно нехорошо: в придачу к подаркам тебе придется взять и самого Харальда!

— А ты думаешь, это плохое приобретение? — Княгиня Ингигерда улыбалась, поглаживая мягкую шелковую ткань. На светлых полосках тянулись вытканные цепочки непонятных значков — изречения из священных бахмитских[16] книг, и сразу было видно, какой далекий путь проделал этот шелк, чтобы попасть в Киев.

— Думаю, что весьма опасное. Его жена с самого начала должна будет смириться с тем, что он здесь самый умный и всегда прав. Он и сейчас так ею распоряжается, точно она — его собственность. Ну, вы сами вчера видели. Что же будет потом? Когда рядом не окажется отца и шестерых братьев, чтобы за нее постоять?

— Я сама за себя постою! — заверила Елисава. — Я не позволю обращаться со мной, как с купленной робой! И пусть он не думает, что все уже решено. Разве тогда, до его отъезда, ему что-то твердо пообещали?

— Ему обещали, что он тебя получит, если добьется успеха. А его успех трудно оспаривать.

— Это золото — еще не земля и не войско. Одно только золото не сделает его норвежским королем, а я не желаю быть женой бродяги, пусть даже и богатого. А еще, может быть, я надумаю полюбить Фридриха! — мстительно добавила Елисава.

— Ну, тогда нам не миновать войны с императором! — Княгиня в показном испуге покачала головой.

— Почему?

— Потому что его родич будет убит на нашей земле!

— Ну вот! — обиделась Предслава. — Ни себе ни людям.

— А что об этом думает отец?

— А ваш отец, мои дорогие, осваивает древнее ремесло грабителя могил. Харальд сбил его с толку своими россказнями о том, будто кости мертвецов можно крестить, как живых людей, и теперь он собирается заново хоронить своих стрыев, князей Ярополка и Олега. Ему не дает покоя отцовский грех, вот он и пытается ради спасения его души как-то исправить дело.

— Но ведь крещением все прежние грехи смываются! — вставила чересчур умная Прямислава.

— Значит… — Ингигерда многозначительно подняла брови. Все знали, что в их роду имелись и другие грешники, натворившие всякого, увы, уже после крещения. — В деле борьбы с грехами перестараться нельзя.

Этот замысел и впрямь живо обсуждался и в дружине, и у епископа, и даже на киевских торгах. Церковные мужи сомневались, народ был в ужасе от мысли, что прах князей, погибших «дурной смертью» в братоубийственной войне, будет потревожен, но Ярослав твердо намеревался осуществить задуманное. Ему очень хотелось, чтобы на небесах появились еще два человека, которые станут просить Бога о милости к киевскому князю.

— Едва ли князь Ярополк станет за нас молиться, даже если и попадет к Богу, — сказала вечером Предслава, когда сестры готовились ко сну. — Ведь если бы не все это, то Киевом сейчас владели бы его потомки.

— Это то есть князь Святополк? — спросила Прямислава.

Елисава неопределенно кивнула. Очень не хотелось опять вытаскивать на свет родовые усобицы, одинаково терзавшие два поколения подряд: и их дед Владимир, и отец Ярослав в борьбе за престол воевали с собственными братьями. И мысль о том, что Володьша, Святша и Севушка когда-нибудь дойдут до подобного, казалась дикой!

Елисава вышла в верхние сени: ей хотелось спуститься в гридницу и послушать, о чем там говорят. У двери с крыльца как раз показалась знакомая фигура, долговязая и широкоплечая. Услышав шаги, Эйнар обернулся, поймал взгляд Елисавы, помедлил, потом подошел к подножию лестницы.

Она медленно спустилась под его ожидающим взглядом и остановилась, не дойдя двух-трех ступенек. Его лицо, таким образом, оказалось даже чуть ниже ее лица. Они молча смотрели друг на друга: им нужно было что-то сказать, но оба не находили слов.

— Похоже, мы скоро лишимся тебя, Эллисив, — произнес наконец Эйнар. После вчерашней пьянки его глаза опухли, а черты лица казались грубее, но Елисаву это не отталкивало.

Будто во сне, она подняла руку, запустила пальцы в волосы над его лбом и сильно потянула, точно хотела вырвать все разом. Прощайте, серебристые кудри, не для нее им виться! Эйнар ничего не сказал, только зажмурился, словно чувствовал боль и наслаждение одновременно.

— А ты знаешь, жил в Норвегии один человек, его звали Рауд, — зашептала Елисава, отпустив его волосы и чуть наклонившись вперед. — Он любил сестру конунга шведов. Ее звали Рагнгейд, как меня. Мое родовое имя Рагнгейд, ты знаешь? Они убежали вместе в Норвегию и поселились в лесу, и никто о них не знал много лет, пока у них не выросли двое сыновей. А ты мог бы убежать со мной?

— Тебе так не нравится Харальд?

— Мне не нравится, когда все решают за меня. Я сама хочу выбрать, кого мне любить.

— Тебе скоро надоест. — Словно бы против воли, под действием принуждающей невидимой силы Эйнар обнял ее за талию и стал поглаживать, точно не верил, что это сокровище, это сладкое райское яблоко, о котором он не смел и мечтать, само падает ему в руки. — Ты рождена быть королевой, и тебе скоро надоест жить в лесу с таким бедняком, как я.

— Ты боишься его? — требовательно спросила Елисава, пристально вглядываясь в его серые глаза, которые в полутьме казались почти черными.

— Я не боюсь, хотя он, конечно, меня убьет, если поймает. Но я не хочу, чтобы ты всю жизнь попрекала меня тем, что ради меня бросила дом, свой род и целое королевство, которое могло быть твоим.

— Я сама все решила и не буду попрекать тебя за это!

— Тебе так кажется. Харальд заставляет тебя хотеть этого.

— Ну что ты говоришь!

— Я говорю правду, прости, Эллисив. И ты, такая умница, сама это знаешь. Просто тебе это не нравится и ты не хочешь этого признать. Харальд хочет на тебе жениться, а ты хочешь проявить свою волю, хочешь сама распоряжаться собой, и это заставляет тебя бежать от Харальда.

— Так ты отказываешься? — возмущенная его ответом, гневно прошептала Елисава. Уж здесь, казалось бы, она не могла ждать препятствий!

— Если бы ты любила меня, я не задумался бы ни на миг. Клянусь Фрейром, я бы ничего не побоялся, даже смерти. Но ты ведь не любишь меня, это Харальд заставил тебя вспомнить обо мне. Такая жизнь тебя быстро разочарует. Мы только понапрасну погубим себя.