Дальняя дорога - Юрий Тупицын

- Вы хромаете?

- Ты заметила? - удивился Лорка.

- Да. Это из-за меня?

Лорка кивнул и, увидев, как изменилось ее лицо, поспешно добавил:

- Хромота пустяковая. Но я привык, ликвидируешь хромоту - придется менять всю координацию движений. - Ника, не отвечая на его улыбку, серьезно смотрела на него, и Лорка, поколебавшись, признался: - Я берегу свою хромоту как память о том дне.

Она понимающе сказала:

- У меня тоже осталась память: я немножко заикаюсь, когда сильно волнуюсь. Это тоже легко ликвидировать, но я не хочу.

- Я знаю, ты долго болела.

- Долго, - согласилась она, - почти год совсем не говорила, только кричала во сне. Мне все снилось, как на вас валится та тележка. Я и сейчас это вижу. Закрою глаза и вижу.

Ника и правда закрыла глаза. Ресницы у нее были длинные, они не лежали спокойно, а мелко-мелко подрагивали.

- Не надо об этом, - мягко попросил Лорка.

Она открыла глаза и, встретив его взгляд, впервые ответила улыбкой на его улыбку. И сразу изменилась - суровое лицо помягчело, стало тоньше, одухотвореннее.

- Так вот ты какая, - повторил Лорка.

- Какая?

- Красавица.

- Что стоит внешняя красота, - сказала она равнодушно.

Лорка откровенно любовался ею.

Она это видела, и ей было приятно.

- Духовная важнее, - сказала она со спокойной убежденностью.

- Это почему?

- Потому что люди сейчас и так слишком увлечены телесной красотой.

Глаза Ники стали серьезными. Это были глаза человека, уверенного в себе, хорошо знающего, что он хочет и что он может. Лорка испытал легкий укол робости, а может быть, лучше сказать, почтения; такое случалось с ним в детстве, когда он, слушая рассказы о Вселенной, которые вела его мать, нечаянно заглядывал ей в глаза. Ему всегда казалось, что мать знает нечто более мудрое и тайное, чем высказанное словами. Может быть, это чувство сохранилось и сейчас вот всплыло во всей своей первозданной яркости потому, что мать его погибла во время испытаний новой модели нейтринного телескопа, когда ему было всего десять лет, и навечно осталась в его памяти мудрой полуженщиной-полубогиней. Лорка не без труда стряхнул с себя светлые и тяжкие воспоминания прошлого.

- Разве это плохо? - мягко спросил он. - Культ человеческого тела жил в Древней Греции, а греки создали одну из величайших человеческих культур.

Ника уже успокоилась и с интересом разглядывала Лорку. Она не была разочарована, в нем было меньше скульптурности, чем ей представлялось. Он был человечнее монументального образа, созданного когда-то ее детским воображением.

- Греки были великими, - сказала Ника вслух, - но они были детьми. Мы же взрослые. Даже тогда, когда еще дети.

Она хотела добавить, что повзрослеть нелегко. Тяжело прощанье с детством, переход в зрелость - страдание, безжалостное крушение одних кумиров и торопливое сотворение других. Но поймет ли это Лорка?

- Пожалуй, - согласился Лорка, - в двадцать втором веке... Совсем недавно люди упивались простыми радостями жизни и возродили культ тела. Благодаря им мы покончили с хилостью и уродством, стали такими, как сейчас.

Ника улыбнулась.

- Люди, разделавшись с голодом, войной и эксплуатацией, просто немного сошли с ума от радости. В двадцать втором веке был праздник человечества, но ведь праздник не может длиться вечно.

Откуда такие мысли у этой девочки? Лорку поражало ее уверенное спокойствие, сквозь которое просматривалась легкая грусть. Словно еще не успев толком вступить в жизнь, Ника уже рассталась с какой-то желанной, но несбыточной мечтой.

- Чего же ты хочешь, девочка?

- Быть человеком, - ответила Ника без всякой аффектации, - только это очень трудно.

Она попала в самую точку, трудно быть настоящим человеком. Да, чтобы стать истинным хомо сапиенсом, человеку пришлось пройти через арены римских цирков, костры и пытки инквизиции, фашистские фабрики смерти, горнило революций и национально-освободительной борьбы. Чтобы быть настоящим человеком, не слугой, а господином своей судьбы, надо не только любить свое тело, но и уметь обуздывать его. Был еще один штрих в этой вечной проблеме, догадывалась ли о нем эта не по годам мудрая девушка-подросток?

- Быть просто человеком невозможно. Людей как таковых на свете не существует, есть мужчины и женщины. Ты - женщина.

- Да, по рождению, - в голосе ее прозвучала досада, - но я не хочу быть женщиной. Не хочу быть ни возлюбленной, ни женой, ни матерью. Меня унижает все это.

Лорка молчал, и после паузы Ника продолжала:

- Есть девочки, которые жалеют, что не родились мужчинами. Я не жалею. Не хочу быть ни мужчиной, ни женщиной. Хочу быть просто человеком.

Лорка подумал, что было бы интересно встретиться с ней лет через пять и снова поговорить обо всем этом. А Ника, помолчав, сказала мягко, точно извиняясь:

- Скорее умру, чем стану рабой инстинктов.

Лорка понял, что это не просто слова, и сердце его сжалось. Что будет с ней, когда она полюбит? А это случится с неизбежностью восхода солнца.

- Зовешь ты меня Лоркой, а почему? - спросил он, меняя тему разговора. - Разве ты не знаешь моего имени?

- Знаю, - спокойно согласилась Ника, - но я уж так привыкла. Ведь Лоркой вас зовет и жена, и ваш лучший друг Тим, правда?

- Правда, - не сразу ответил Федор, голос его прозвучал сухо, почти бесстрастно. - Только нет уже моего лучшего друга Тима Корсакова. Он погиб неделю назад.

Лорка проговорил это, не поднимая на девушку глаз, но все-таки уловил какое-то импульсивное ее движение и взглянул на нее.

Ника, казалось, была удивлена, даже больше - изумлена.

- Что с тобой? - встревожился Лорка.

- Со мной ничего, - медленно проговорила Ника, теперь Лорка разглядел в ее глазах не только изумление, но и тревогу.

- Да что с тобой?

- Лорка, - Ника волновалась, но она умела владеть собой, и голос ее звучал негромко и спокойно, - я не знаю, что и как, но вчера вечером, еще в Приморье, я видела Тима.

- Тима?

- Да, Тима, живого и здорового.

Лорка глубоко вздохнул.

- К сожалению, ты ошиблась, девочка, - мягко сказал он.

Ника упрямо покачала головой.

- Я не ошиблась. Он ехал в закрытой машине вместе с Старом Неговским. Отар лечил меня после того самого случая. Он всегда здоровается со мной, разговаривает. И на этот раз он остановил машину. Я хорошо рассмотрела - с ним был Тим.

- Отар Неговский? Он работает в клинике Латышева?

- Да, у Латышева. - Ника видела, как тяжело задумался Лорка, и осторожно прикоснулась к его руке. - Что все это значит, Лорка?

- Не знаю, - медленно проговорил Федор.

12

Боковым зрением уловив некое движение, Отар Неговский поднял голову и изумленно откинулся на спинку кресла: на подоконнике окна, что выходило в парк, стоял человек могучего сложения. Отар прикинул, на каком этаже его кабинет - на первом или на втором? На втором. Оставалось предположить, что странный посетитель забрался на окно по наружной стене. Если учесть, что она увита диким виноградом, это не так уж сложно. Однако интересен способ наносить визиты! И что, в конце концов, нужно этому рыжему геркулесу? Перехватив взгляд Неговского, визитер бесшумно спрыгнул на пол и мягко, по-кошачьи ступая, направился к столу. Неговский сел в кресле поудобнее и приветливо проговорил: