Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

Сталин методично и последовательно проводил в жизнь свой курс. Вот характерный пример. Во время одного из заседаний Фрунзе написал записку генсеку, спрашивая его мнение по поводу того, что в программе политзанятий для красноармейцев фигурировала такая тема — «Вождь Красной Армии тов. Троцкий». Ответ был столь же лаконичным, сколь и категоричным: «Узнать надо автора формулировки «Троцкий как вождь Красной Армии» и наказать его. Заменить эту формулировку нужно обязательно.

Ст[алин]»[112].

Иногда складывается невольное впечатление, что борьбу против него Троцкий инициировал как бы добровольно, провоцируя своих оппонентов достаточно одиозными публикациями, в которых содержалась все более резкая критика общего политического курса страны и всех его направлений в важнейших сферах жизни. Осенью 1924 года Троцкий написал предисловие к очередному тому своих сочинений, многозначительно озаглавив его «Уроки Октября». Помимо изложения своих известных взглядов о перманентной революции, на основе которой, мол, и осуществился октябрьский переворот в России, он прибег и к новой тактике. Ее своеобразие состояло в концентрации нападок уже не на Сталина, а на Зиновьева и Каменева, что, как показала логика развития событий в дальнейшем, явилось крупнейшим политическим просчетом Троцкого. Видимо, он считал, что предание гласности капитулянтской позиции обоих этих деятелей в период подготовки и проведения Октябрьской революции нанесет колоссальный ущерб их и без того не столь уж бесспорному авторитету, и тем самым ослабит влияние и позиции «руководящего ядра». В конечном счете удар против Зиновьева и Каменева бумерангом должен был быть обращен и против Сталина. Тем более, что в изложении Троцким истории подготовки и проведения октябрьского переворота роль Сталина фактически равнялась нулю. Зато безмерно превозносилась собственная роль Троцкого. Генсек, разумеется, оставить это без внимания не мог.

Вокруг очередной атаки Троцкого развернулась широкая партийная дискуссия. На этот раз наиболее активными оппонентами все еще остававшегося на своем посту народного комиссара по военным и морским делам выступили главные мишени его критики — Зиновьев и Каменев. Сталин, будучи заинтересованным в дальнейшей дискредитации Троцкого, выступил в защиту своих временных союзников. Но он стремился не столько расширить масштабы борьбы, сколько придать ей качественно новый характер, а именно — похоронить троцкизм как идейное течение. Любопытно одно обстоятельство: Сталин постарался изобразить борьбу против троцкизма в основном как идейную, видимо, опасаясь того, что в партийных массах все более зрело явное недовольство постоянными распрями и склоками в самых верхних эшелонах власти. Он обладал удивительным политическим чутьем, что, бесспорно, являлось чрезвычайно важным достоинством в политических конфликтах.

Как-то непривычно видеть Сталина в роли чрезвычайно терпимого, чуть ли не либерально настроенного политического деятеля. Но он охотно играл на политической сцене самые разные роли. Порой с талантом виртуоза он выступал и в амплуа миротворца и либерала. Об этом свидетельствует заключительный пассаж его речи, опубликованной в печати под заголовком «Троцкизм или ленинизм?»: «Говорят о репрессиях против оппозиции и о возможности раскола. Это пустяки, товарищи. Наша партия крепка и могуча. Она не допустит никаких расколов. Что касается репрессий, то я решительно против них. Нам нужны теперь не репрессии, а развёрнутая идейная борьба против возрождающегося троцкизма»[113].

Политическая конъюнктура вынудила Сталина выступить с защитой своих тогдашних союзников — Зиновьева и Каменева. Самое примечательное состоит в том, что генсек взял на себя миссию адвоката, пытаясь фактически оправдать их позицию в предоктябрьские и октябрьские дни. Конечно, данный шаг был продиктован обстоятельствами, но тем не менее, как показала логика дальнейших событий, он не отличался дальнозоркостью, не учитывал перспективы предстоявшей борьбы с зиновьевской группировкой. Впоследствии оппозиционеры не раз ставили в лыко генсеку его оценки, относящиеся к ноябрю 1924 года.

Вот что тогда сказал Сталин в защиту своих «сотоварищей»: «Троцкий уверяет, что в лице Каменева и Зиновьева мы имели в Октябре правое крыло нашей партии, почти что социал-демократов. Непонятно только: как могло случиться, что партия обошлась в таком случае без раскола; как могло случиться, что разногласия с Каменевым и Зиновьевым продолжались всего несколько дней; как могло случиться, что эти товарищи, несмотря на разногласия, ставились партией на важнейшие посты, выбирались в политический центр восстания и пр.? В партии достаточно известна беспощадность Ленина в отношении социал-демократов; партия знает, что Ленин ни на одну минуту не согласился бы иметь в партии, да еще на важнейших постах, социал-демократически настроенных товарищей. Чем объяснить, что партия обошлась без раскола? Объясняется это тем, что, несмотря на разногласия, мы имели в лице этих товарищей старых большевиков, стоящих на общей почве большевизма. В чём состояла эта общая почва? В единстве взглядов на основные вопросы: о характере русской революции, о движущих силах революции, о роли крестьянства, об основах партийного руководства и т. д. Без такой общей почвы раскол был бы неминуем. Раскола не было, а разногласия длились всего несколько дней, потому и только потому, что мы имели в лице Каменева и Зиновьева ленинцев, большевиков»[114].

Видимо, в данном случае нет нужды в особых комментариях. Можно только обратить внимание на то, что Ленин в своем завещании специально отмечал, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, на был случайностью. Да и сам Сталин вскоре смог в полной мере убедиться в правоте слов своего учителя. Видимо, он не раз сожалел о сказанных словах, поскольку они умело использовались его оппонентами, уличавшими генсека в непоследовательности, политическом маневрировании и манипулировании, в склонности диаметрально изменять свою точку зрения в зависимости от сложившейся на тот или иной момент конъюнктуры. Вся политическая судьба Сталина не раз будет подтверждать определенную обоснованность подобного рода упреков. Да и скрыть такие факты просто невозможно. Их можно только так или иначе интерпретировать и комментировать, хотя любые комментарии не способны перечеркнуть факты, имевшие место быть!

Здесь я позволю себе сделать одно замечание общего характера. Сталин, безусловно, был прекрасным стратегом и тактиком, в особенности на поле политических баталий. И, как правило, стратегические соображения у него всегда стояли на первом месте, доминировали над тактическими. Это — его характерная черта как политика. Это также — и одна из важнейших особенностей его политической философии. Но порой случались моменты, когда ему изменяли его прозорливость и расчетливость, и тогда тактические мотивации выступали в качестве определяющих. Это наносило ущерб, выражаясь современным стилем, его имиджу. Но, по-видимому, он исходил из того, что в определенных обстоятельствах нужно идти на потери стратегического порядка во имя достижения тактических преимуществ. И это тоже являлось одной из особенностей его политической философии. Словом, нельзя брать все его действия и отдельные шаги изолированно, вне связи с реальной обстановкой, и на такой основе выносить общие заключения. Подобное его поведение можно назвать политической беспринципностью. Но можно и сказать, что беспринципность сама по себе часто является неким принципом, активно используемым в политической борьбе. Пусть сам читатель будет судьей и решает, к какому разряду понятий отнести такую тактику Сталина.

Положение группы Зиновьева — Каменева в рассматриваемый период было отнюдь не блестящим. Бросая ретроспективный взгляд на все перипетии внутрипартийной борьбы середины 20-х годов, приходишь к закономерному заключению: эта группировка оказалась несостоятельной по существу по всем параметрам. Едва ли поддается разумному объяснению тот факт, что главный свой удар они по-прежнему концентрировали против Троцкого. Видимо, открытый вызов, брошенный им в «Уроках Октября», окончательно помутил и без того их тусклую политическую мысль. Они никак не могли понять, что не Троцкий, а Сталин является их самым грозным и самым изощренным противником. Неспособность трезво и глубоко оценить качества генсека в конце концов и привела их к принципиально ошибочной оценке общей ситуации, сложившейся в партии и стране в целом.

Итоги внутрипартийной дискуссии в связи с выступлением Троцкого четко обозначили три точки зрения по вопросу о том, как поступить с ним. Одни требовали исключения Троцкого из партии. Другие предлагали снять его с должностей председателя Реввоенсовета и члена Политбюро. Третья категория резолюций (от Москвы, Ленинграда, Урала, Украины и др.) требовала отстранить Троцкого от руководства Реввоенсоветом и условного оставления его в Политбюро. Общим для этих трех позиций являлось решительное и безоговорочное осуждение троцкизма как течения, враждебного ленинизму.