Затея - Александр Зиновьев

Насчет диссидентов я вас должен разочаровать, говорит Командированный. В секции специально для диссидентов держат настоящих психов, свихнувшихся на почве политики, но в обратную сторону. Это — ненормальные психи. Их строго охраняют, к ним никого не пускают в силу инструкции, а не потому, что общение с ними опасно для посетителей и для общества. Хотя они призывают к крайним мерам (строить новую революцию, ввести партийный максимум зарплаты, отменить закрытые распределители и персональные машины, выпустить на свободу Ленина, кидать бомбы в руководителей и т. д.), они фактически суть совершенно безобидные существа. И ужасно глупые. Я бывал там много раз и ни разу не встретил существа, разбирающегося в литературе или изобразительном искусстве, знающего иностранный язык, умеющего вообще прилично вести себя с другими людьми. Никто из них понятия не имеет о музыке. Это для них нечто несуществующее или блажь зажравшихся снобов. Единственное, что они признают, — это лагерные песни. В общем, это публика крайне неинтересная. Не понимаю, почему власти боятся их. Они неизбежны во всяком обществе, число их никогда не превышает априорно высчитываемую величину. Но они иногда выкидывают довольно опасные номера, возражает Стопкин. Помните, тот человек, переодевшийся в милиционера, хотел стрелять именно в Вождя. Помню, говорит Командированный. Но Вождь почему-то уезжает другой дорогой и подставляет вместо себя другого. Тут пахнет провокацией. Тут скорее не покушение провалилось, а от провокации почему-то решили отказаться. А взрыв у Мавзолея Ленина, не унимался Стопкин. Опять-таки не в Мавзолее, а снаружи, говорит Командированный. Взрывы в метро и в гостиницах серьезнее, но все равно это — капля в море сравнительно с Западом. Гораздо интереснее другое, продолжает Командированный. Сюда поступает довольно большое количество людей, которые не являются диссидентами в установившемся смысле слова. Они проходят специальную обработку в секретных корпусах. В эти корпуса никого не пускают. Мы не знаем, что вообще там творится. Часть этих людей затем поступает в отделения обычных сумасшедших. Но большинство исчезает неизвестно куда. Не надо нас пугать, говорит Жидов, страшными сказками. Мы уже не дети. Я вас не пугаю, говорит Командированный, ибо тут нет ничего страшного, кроме неизвестности.

Чем больше пили, тем серьезнее становился разговор.

Мы — народ-рассуждатель, сказал Командированный. Никто в мире не говорит столько впустую, сколько мы. Зайдите в любое наше учреждение. И вы засомневаетесь, стоит ли верить вывеске. Мы не столько решаем проблемы, указанные на этой вывеске, сколько болтаем о высшей политике, об искусстве, об американцах, о тряпках, об очередях, о психушках, о диссидентах, о взятках и вообще обо всем на свете. Разговаривают за рабочими столами, у приборов, в коридорах, в кабинетах, в туалетах… Особенно молодежь. Дымят сигарету за сигаретой и шпарят без умолку. Разговор есть наша основная способность и наше основное дело. Описать суть нашей жизни — значит записать наши разговоры.

Я вывел любопытную формулу, говорит Жидов. Оказывается, есть довольно строгая зависимость степени замкнутости и контрастности слоев от ранга территориальной единицы. Так, на районном уровне в начальство выйти легче, чем на областном. И вообще здесь переход из одного слоя в другой проще, чем на уровне города или области. И разница в уровне жизни между слоями не так велика. Как сказать, говорит Стопкин. Все зависит от способов измерения. Для районного масштаба, может быть, разница в сто рублей и в одну комнату жилья существеннее, чем разница в пятьсот рублей и в пять комнат в столице. И слоев там, в столице, куда больше. Так что есть переходные слои, что соответствует нашей районной размытости. Но в целом ты нрав. Чем выше ставки, тем серьезнее игра. Конечно, наше районное начальство живет паскудно с более высокой точки зрения. Но на своем уровне оно правдами и неправдами устраивается куда лучше, чем рядовые граждане. А возьми нашу городскую верхушку. Секретарей горкома, чинов из Горсовета, КГБ. Они живут дай Бог всякому. Не хуже столичного начальства, а то и получше. Правда, уже на гангстерской основе. Но все равно безнаказанно, значит, «законно». Мне Каплинский рассказывал, какие они там пиры закатывают. И насчет девочек не теряются. В столице, пожалуй, такое позволить себе они не могут, там на виду. Хотя… В общем, дай мне твои расчеты, я подумаю.

Война в Юго-Восточной Азии между коммунистическими странами ставит под сомнение тезис марксизма о природе войн, говорит Стопкин, значит, коммунизм не устраняет возможности войн. Тут надо мыслить диалектически, говорит Командированный. Войны и при коммунизме сохранятся. Но они будут справедливыми для всех участников. Это будут особые войны, дружеские.

Есть проблемы вечные как мир. Их любят ставить перед современниками самые бездарные и глупые писатели. Ставить, но не решать. Их дело — будить мысль, а не питать голодную пробудившуюся мысль готовыми продуктами творчества. Решать должны сами читатели. С помощью литературоведов и философов, которые сами тоже ничего не решают, зато знают, как эти вечные проблемы в свое время решали выдающиеся мыслители прошлого, не подозревавшие, что имели дело с вечностью. Вот, скажем, Ромео и Джульетта, говорит Стопкин. Любовь? Любовь. Проблема? Проблема. Трагедия? Трагедия. А Леночка… Это — дочка соседа по квартире… И Витька — это ее «мальчик»… Это что, не любовь? Не проблема? Не трагедия? Полностью согласен с тобой, говорит Жидов. Но объясни, в чем дело? Ничего особенного, говорит Стопкин. Девчонку после школы для стажа устроили в почтенное учреждение. Там ее совратил почтенный чин. Девчонка забеременела, хотя любила Витьку. И Витьке не давала, боялась забеременеть. А Витька ее любил. Обнаружилась беременность. Как быть? Свалила на Витьку. Витька повесился. Обнаружилось, он невинен. А чин ни при чем, не придерешься. Клевета, мол. В суд за клевету! Девочка что-то выпила. Жива осталась, но глядеть страшно. Одним словом, поехали! Чтобы Они там все сдохли!

— Какой-то классик марксизма говорил, что при коммунизме золото пойдет на унитазы, — сказал Командированный. — Это весьма символическое заявление. Но не в смысле выражения идеалов коммунизма, а в смысле проявления интеллектуального уровня классиков. Во-первых, делать унитазы из золота весьма неудобно. Во-вторых, золота не так уж много, чтобы делать унитазы. В-третьих, золото имеет ценность как металл: не ржавеет, годится для украшений. Классик ляпнул демагогическую фразу, не подумав об очевидных вещах. Так и со всеми прочими их мыслями о коммунизме. Но черт с ними, с золотом, классиками и унитазами. Вернемся к реальности. Сейчас мы с вами идем по улице Ульяновых. Параллельная улица — улица Сталина. Первая улица налево — улица Калинина, затем — Дзержинского, затем — Ворошилова, затем — Жданова. Потом — площадь Ильича, за ней — Ленинский проспект. Его пересекает улица видного партийного деятеля товарища Хлыстова, затем — маршала Кулакова, затем… Короче говоря, дело идет к тому, что скоро:

Требованиям времени внемля,Переименуется Земля.И будет прозываться до скончанья векаИменем очередного Генсека.Ближайшая планета будет не Марс,А, само собой разумеется, Маркс.И будет для всех последующих поколенийВ небе сиять не Солнце, а Ленин.И даже на вывесках забегаловок и вытрезвителейПоявятся имена начальников и руководителей.

— А не все ли равно, что и как называется, — сказали собутыльники.

— Все равно, — сказал Командированный, — если назвали один раз, и дело с концом. Но ведь это делается систематически. Обставляется спектаклями. Тысячи и тысячи ничтожеств куражатся и выламываются на наших глазах, чтобы закрепить свое имя хотя бы на короткий срок и хотя бы за маленьким кусочком мира. Разве это не омерзительно?

— Названия — пустяк, — сказал один из собутыльников. — Вы слышали о новой реформе школы? Теперь выпускников школ будут распределять государственным порядком по предприятиям, причем будут посылать туда, где потребуется рабочая сила, а в высшие учебные заведения будут направлять уже с работы. Представляете, что начнет твориться?

— Ничего особенного, — сказал Командированный. — Просто эти идиоты в самом деле хотят назвать галактику именем какого-нибудь партийного руководителя.

— Сусликова, например. Сусляктика!..

Мнение, будто наше общество создано по плану классиков и вождей, есть нелепейший предрассудок. Вожди либо планировали сделать нечто совсем иное, либо ловко использовали естественный процесс в своих эгоистических интересах. Они неслись на волне неподконтрольной социальной истории, воображая себя ее рулевыми. «Мудрость» вождей в таких случаях сопоставима с наивностью малолетних детей или самообольщением шизофреников.