Охотничий билет без права охоты - Мария Мусина

Немчук не привык халтурить. Он просто перестал бы себя уважать, если бы брал от Смолина деньги и не выполнял свою работу на все сто процентов. А с третьей стороны, Дмитрий Дмитриевич Немчук родился ментом, ментом и помрет, как бы там жизнь ни поворачивалась. А потому выкладываться сейчас на работе у бывшего уголовника так же, как он и его ребята выкладывались, когда служили в МУРе, конечно, было западло. Ну а формы саботажа, они ведь бывают разные. Можно одновременно честно делать свое дело, но не гореть на работе, добросовестно составлять отчеты, но не отстаивать перед начальством свое мнение. И все. Ты благополучно все загубишь, но при этом останешься вне подозрений, а всего-то надо переложить свой груз ответственности за принятие решения на плечи своего ничего не понимающего шефа. Тем более что тот считает себя шибко умным и так и норовит это продемонстрировать, заткнув тебя, мента, за пояс. Да еще – подвалит же такое счастье – есть Вадим, которого хлебом не корми, дай щеки понадувать, покрасоваться, продемонстрировав свою значительность. Флаг в руки!

Дмитрий Дмитриевич кончил барабанить пальцами по столу, поднял тяжелый взгляд на Тура и коротко спросил:

– Что ты предлагаешь?

– Выждать время, – важно ответил Вадим, – я чувствую, еще чуть-чуть, и, продолжая следить за Звонаревой, мы выйдем на след Сугроба. И не только! Мы выйдем на след денег. Больших денег! Поверь мне, очень больших.

– Оно у нас есть, время? – с иронией спросил Немчук.

– Сергей, конечно, торопит, – досадливо махнул рукой Тур, – но если мы будем действовать сообща, Дмитрий Дмитриевич, то все будет в порядке.

– То есть ты предлагаешь мне не гнать волну? – прищурился Немчук.

– Если хочешь, да. Нетерпение Сергея понятно, но мы-то с тобой понимаем, что иногда надо уметь ждать.

Немчук снова широко улыбнулся от этого «мы-то с тобой». Блин, вот так на старости лет и приходится унижаться за кусок хлеба. Ну, да у нас своя игра на этом чужом пиру. А самолюбие, как известно, это гордость дураков. Утремся и будем жить дальше. Что ж поделаешь?

– Сколько тебе еще надо дней? – по-деловому спросил Немчук.

– Ну, давай прикинем…

– Не-ет, дорогой, – мотанул головой Немчук, – это ты сам прикидывай. Я в этой операции не участвую. Ходов не понимаю. Что я могу?

– Эх, Дмитрий Дмитриевич, – снисходительно сказал Вадим, – хороший ты мужик, но вот я могу тебя на сто ходов вперед просчитать. Нет в тебе полета. Как, знаешь, Остап Бендер Шуре Балаганову предлагает миллион. А тот крадет три рубля в трамвае – не может удержаться.

– Каждому свое, Вадим, каждому свое, – закряхтел Немчук, – каждому свое.

– Хорошо, – важно и решительно поднялся Тур, – будем считать, что мы договорились.

– Нет проблем, Вадим, – захлопал своими круглыми глазами Немчук, – я вам со Смолиным свой отчет на стол положил. А уж дальше – хозяин – барин.

Когда Вадим вышел из кабинета Немчука, настроение у него было преотличнейшее.

Дмитрий Дмитриевич тоже остался доволен разговором. Он теперь вполне сориентировался и знал, что будет дальше. Однако подставляться не хотел. А при данном раскладе очень даже надо было приготовиться к тому, что шеф в один прекрасный момент возникнет на пороге этой маленькой комнатки под лестницей и нежнейше проворкует: «Сукин ты сын, Немчук, какого хрена ты молчал, педераст ты гребаный». А Дмитрий Дмитриевич не любил, когда его называли педерастом. А потому следовало предпринять кое-какие меры. И Немчук знал, что делать.

* * *

Все происходящее в последнее время, конечно, несколько выбило меня из колеи, но не настолько, чтобы потерять вкус к жизни и перестать работать над собой. Обычно хотя бы раз в неделю я выбиралась в тренажерный зал. Сегодня я тоже собрала свою спортивную сумку – а что же, сидеть дома в ожидании неизвестно чего и обжираться на нервной почве? Нет уж!

Хотя, конечно, настроения особенно надрываться на тренажерах не было.

Я послонялась по залу, посмотрела на себя со стороны в большие зеркала, подумала, что, в конце концов, выгляжу не так уж и ужасно. Ну, есть отдельные полные части тела. Но не всем же греметь костями, как какая-нибудь Линда Евангелиста.

Я выбрала для начала тренажер, на котором можно было подсушить, как говаривал тренер, мышцы задней части ног и то, что выше этого.

Я лежала на животе, зацепившись ступнями за жердочку с грузом, сгибала и разгибала колени и пыталась представить себе, что следует делать дальше. По всему выходило, что Василия надо искать! Почему мне надо за него отдуваться? Буби – прекрасная собака! Но дело не в ней! Ее не требует отдать бандит. А требует отдать флешку. Или 3 миллиона. А это уже серьезно. Как только я начинаю искать какие-то пути-дорожки к Василию – людей убивают или похищают. На меня уже покушались! Может быть, конечно, и не на меня. Может быть, это случайность. Но 3 миллиона-то требовали? Требовали! Вряд ли с первой попавшейся требовать будут такую сумму. Перепутали с кем-то? Но нет, когда я упомянула Василия – бандит даже не переспросил: а кто это? Хотя он – тупой явно. И если бы не знал, кто такой Василий – наверняка спросил бы: какой Василий? И все-таки странно, что бандиты (а это были они – судя по их невежливым методам) думают, что я знаю о какой-то дорогостоящей флешке. Одно дело собаку оставить человеку – другое – флешку на миллионы…

Не успела я толком обмозговать эту мысль, как кто-то довольно-таки сильно хлопнул меня по тому самому месту, мышцы которого я усердно сушила. Я возмущенно повернулась и чуть было не свалилась с тренажера. А, между тем, он был довольно-таки высокий!

– Делай вид, что ты меня не замечаешь, – зашипела Ирина.

– Как ты меня нашла?

Ирина нервно заозиралась и, цедя сквозь зубы, шепотом произнесла:

– Все очень серьезно! Гораздо серьезнее, чем ты думаешь! Ради нашей дружбы мне пришлось делать вид, что я влюблена в этого твоего топтуна…

– Он не мой, – машинально сказала я.

– Вот тут ты ошибаешься! Следят-то, дорогая, именно за тобой. Ходят по пятам, короч. Причем я говорю Леониду этому: тут какая-то ошибка! Моя подруга Звонарева, конечно, очень интересная женщина, но не до такой степени, чтобы ее же муж, который знает ее, как облупленную, нанимал целую службу наблюдения, чтобы выяснить какие-то детали жизни своей жены, которая, по идее, должна ему уже за двадцать-то лет и поднадоесть! Вот, говорю, Леня, скажи, что ты хочешь выяснить, я тебе все и расскажу о ней. Зачем