Минни (СИ) - Соловьева Екатерина

Гермиона прикусила губу, не чувствуя боли.

«Это никогда меня не отпустит. О, Господи!..»

Она снова принялась расхаживать по комнате, на ходу трансфигурируя кисти на шторах в золотые и серебряные колокольчики и обратно.

В окно раздался стук.

Гермиона бросилась к нему, торопливо дёргая задвижку и впуская Цезаря. Чёрный филин вежливо протянул лапку с привязанным конвертом и недовольно ухнул, потому что девушка начала надрывать край, а не угостила его печеньем.

Она читала письмо и чувствовала, как пол уходит из-под ног.

«Гермиона, здравствуй!

Я нашёл твоих родителей. Прости меня, что так поздно сделал это. И, пожалуйста, не вини себя. Я разговаривал с офицером полиции, и он сказал, что свидетели подтвердили: авария была случайностью. Водитель «Лендровера» не справился с управлением, у него случился сердечный приступ прямо за рулём. И его машина въехала в «Пикап» твоих родителей. Они не успели среагировать. Просто не успели. Лобовое столкновение. Они не мучились.

Ты держись! Держись, слышишь?

Я сочувствую тебе. Правда, очень сочувствую.

Когда вернусь из Австралии, я обязательно свяжусь с тобой через камин и прилечу в Кале. Ты дождись!

Гарри».

Слёзы полились бесконтрольно, капая на жёлтый пергамент и размывая чернила. Боль пронзила сердце. Казалось, будто лезвие гильотины опустилось на душу, разрубая надвое.

«Они не мучились».

Так почему мучительно больно оттого, что не успела найти их, чтобы сказать… чтобы просто вернуть память и сказать, что любит их?

Почему?

«Мама… Папа…»

Глава 12

Гермиона спустилась в гостиную с твёрдым намерением напиться. Так хотелось усыпить боль от потери родителей, загнать её куда-нибудь в дальний уголок сознания или хотя бы приглушить, что девушка решительно достала из бара бутылку шотландского виски. Нарциссы всё ещё не было, и Гермиона чувствовала себя полноправной хозяйкой.

«Зачем Гарри прислал письмо? Какого чёрта он не сказал об этом лично?! Ему ли не знать, каково терять родителей!»

Из-за горькой пелены слёз тёмная гостиная поплыла перед глазами. Гермиона крепче сжала горлышко бутылки и поплелась в спальню, держась за дубовые перила. Напиваться в присутствии предков Малфоев не хотелось. К тому же, если они отпустят очередной едкий комментарий насчёт чистоты её крови, есть вероятность того, что виски полетит прямо в портрет обидчика, а это опять порча имущества ненавистной семейки, и клятва снова взыщет с неё.

Слёзы стекали безостановочно. В глазах всё так расплывалось, что ей почудилось, будто на втором этаже рядом со спальней Нарциссы мелькнула высокая фигура и волна белых волос.

— Привет, Люциус! — девушка истерично хихикнула и приветственно махнула рукой. — Чистокровные Малфои в отличие от магглов бессмертны, да?!

Она захлопнула дверь, поставила бутылку на столик, рядом со злополучным письмом от Гарри, и бессильно упала в кресло. Хотелось стереть весь этот несправедливый мир вместе с глупыми шторами в коричневую полоску, вместе с нелепым синим платьем с этой дурацкой тесьмой по подолу. Пожар за окном угас, оставив только россыпь иссиня-чёрных углей, среди которых искрами вспыхивали первые звёзды. В нетопленной спальне стало холодно и неуютно, но согревающие чары накладывать не хотелось. В память о погибших родителях пусть вечер остаётся маггловским. Да и согреться можно иначе.

Гермиона принялась откручивать пробку, и тут дверь скрипнула. Поморщившись, что забыла запереть её и теперь придётся объясняться с Нарциссой по поводу виски, она повернула голову и замерла. На пороге стоял Драко. Из-за длинных белых волос в темноте его можно было спутать с покойным отцом, но Драко был худощавее и угловатее. Месяц в окне серебрил широкую пряжку на кожаном ремне поверх светлых брюк, очерчивал резкие белоснежные сгибы воротничка рубашки и бледные скулы.

Он медленно подошёл и взял письмо со стола. Затем зажёг Люмосом огонёк, чтобы прочесть торопливые строчки Гарри. Гермиона отстранённо смотрела, как свет заострил его скулы и превратил глаза в два холодных красивых камня — алмаза. Кажется, в изгнании под ними залегли чёрные тени.

— Ты пришёл отпустить меня?

Драко встретился с ней взглядом и отложил пергамент. Он встал напротив, загораживая лунный свет, словно сам весь был соткан из тьмы, и наклонился к девушке, уперев руки в подлокотники кресла.

— И куда же ты пойдёшь? Бедная маленькая Гермиона… Никого у тебя не осталось, кроме нас с матерью. Так жаль…

— У меня ещё есть Гарри…

— По-оттер? — протянул Драко, опускаясь перед ней на колени. — Тот самый Поттер, который швырнул тебе весть о смерти родителей? Где же он сейчас, твой Поттер? Почему не утешает тебя?

Гермиона закрыла лицо ладонями. На душе была такая пустота, что она едва чувствовала собственное тело.

«Он прав. Он, чёрт побери, прав!»

Девушка очнулась, когда ощутила, как Драко тащит её вниз за подол платья. Она запоздало схватилась за подлокотники, но синий шёлк скользнул по обивке, и Гермиона оказалась на полу, тесно зажатая между телом парня и сиденьем кресла. Колени упирались ему в грудь, и Малфой одним движением раздвинул их, прижимаясь ближе. Она попыталась вскочить, чтобы взять со столика палочку, но Драко удержал её за талию и толкнул в грудь, так что затылок ударился о кресло. Девушка оперлась на его плечи, отталкивая, и выгнулась, чтобы встать. И почувствовала, что фактически распластана спиной на сиденье, а сверху лежит Малфой и упирается в неё бёдрами так, что пряжка ремня давит на живот.

Гермиона презрительно бросила:

— Что, и в такой момент ты способен домогаться, Малфой?

Драко прижался так, что она сквозь шёлк платья почувствовала, как твердеет член в его брюках.

В темноте слышалось его учащённое дыхание и дрогнувший голос, когда он прошептал ей в самые губы:

— Заботиться. Теперь я буду заботиться о тебе, Грейнджер. Ты — моя.

— Чего тебе надо от меня? — в который раз спросила она, зная ответ и не желая его слышать.

— Я устал с дороги. Подари мне немного тепла. Любви.

Такой ответ озадачил. Под её ладонями, лежащими на его груди, всё быстрее билось мятежное сердце. Одна рука Драко легла ей на затылок, другая накрыла грудь, сдавливая и поглаживая. Но тепла, о котором он просил, совсем не осталось, а единственная любовь сгорела. Некому больше зажечь фонарик в ночи.

— Я не… — успела сказать Гермиона, прежде чем его губы жёстко накрыли рот.

Она в ужасе принялась отбиваться, но Малфой завернул ей руки за спину и принялся тереться выпуклостью в брюках о промежность, недвусмысленно намекая, что сейчас произойдёт. Его язык хозяйничал во рту, вылизывая, пробуя на вкус, и от её бессмысленных попыток освободиться Драко, похоже, только заводился. Хуже всего было то, что эти грубые страстные поцелуи пробуждали тело, истосковавшееся по ласке, по бёдрам пробежала лёгкая дрожь.

Он бросил Гермиону на ковёр, так что в глазах потемнело от удара об пол.

— Убери от меня свои грязные руки, Малфой! — закричала Гермиона. — О какой любви ты говоришь? Никогда тебя не любила и любить не буду!

Драко оседал её бёдра и рванул лиф платья.

Придавив запястья к полу, он склонился к её лицу и зло процедил:

— А его, значит, любила?

— Да! — выкрикнула она, с ужасом поняв, что клятва не даёт соврать. — И до сих пор люблю!

Раньше Гермиона боялась признаться себе в этом, но теперь, когда терять было нечего, правда вышла наружу, приведя в замешательство их обоих.

Драко застыл в серебряном полумраке, так сильно сдавливая её запястья, что Гермиона всхлипнула. В его взгляде вспыхнула безумная смесь острой боли и похоти.

— Он украл тебя у меня, — голос Малфоя звенел от напряжения и злости. — Но теперь он мёртв, уясни это! И мы всё наверстаем, правда, Гермиона?

— Отпусти меня немедленно! Я сообщу в Аврорат о том, что ты творишь!