Пуле переводчик не нужен - Борис Кудаев

Министр извиняется, что не сможет присутствовать на завтрашнем приеме. Немудрено догадаться почему! Он хотя и министр, но остается неприкасаемым. А на приеме главными фигурами среди приглашенных гостей будут главнокомандующий сухопутными войсками генерал Манекшоу, адмиралы Нанда и Курсетджи. Они даже не кшатрии, как капитан Мудхолкар, они из брахманов – наивысшей касты в индуизме…

Капитану Мудхолкару, командиру «INS Trombay», как всегда, кажется, что я перевожу извинения министра адмиралу Горшкову уж слишком подробно. Он кшатрий, кастовый военный. 32‑й стих «Бхагавадгиты», второго эпоса индуизма, гласит: «Счастливы кшатрии, в жизни которых вовремя приходит война, открывая путь на небо…» В его жизнь война приходила довольно регулярно, и вовсе не из‑за трусости он еще не нашел своего пути в нирвану. Женившись во время службы на колониальной француженке-полукровке, он многого натерпелся от своих более рьяно соблюдающих кастовость товарищей, и вышел из этого испытания с честью, не растеряв ни любви, ни достоинства. По его честному лицу можно читать, как по книге: «Беда с этими переводчиками… Иногда кажется, что они не полностью переводят, иногда – что‑то добавляют от себя. Борис раньше, когда строили Тромбейскую техническую позицию, работал со мной. Странно, но жена, Клэр, очень замкнутая по характеру, легко приняла его. Он довольно часто бывал у нас дома в Бомбее. А потом его забрали в посольство. В посольстве работать интереснее, но разве можно сравнить кабинетную работу с боевым выходом в море! Да и досуг у нас неплох. Индийские моряки научились обходить сухой закон. Выйдя за территориальные воды, откупоривают в кают-компании бутылку индийского рома. И хотя русские не очень любят сладкие напитки, крепость рома даже у них вызывает уважение. Посмотрим, мистер Борис, чем будут потчевать нас завтра на вашем приеме!»

Так и хочется кивнуть ему: «Посмотрим, captain, Sir!»

Ранним утром следующего дня кортеж из четырех машин выехал в Агру. 180 километров по индийским дорогам кому угодно покажутся долгими, только не русским. У нас на родине везде такие дороги. В переднем «Шевроле», сразу за машиной военной полиции, едут генерал Беленко с капитаном Мудхолкаром, в посольской «Чайке» – адмирал Горшков, его дочь и адмирал Нанда на заднем сиденье, я на откидном с адъютантом Нанды лейтенантом Тиви и адъютант Горшкова на переднем. Он обижается, если его назвать адъютантом. Он «офицер по особым поручениям». И, если не ошибаюсь, положил глаз на очень соблазнительную дочь адмирала. Попытка не пытка. Он молодой капитан второго ранга. Конечно, в 31 год, как Горшкову, ему адмиралом не стать, но в случае удачи успешная карьера будет обеспечена…

В третьей машине – адмирал Курсетджи с Бондаревым. Эти найдут о чем поговорить. Офицеры связи обоих главкомов и охрана – в четвертой. Посол отговорился от поездки – нездоров. Это «дипломатический насморк». Просто сегодня в Палам прибудет знаменитый на весь Советский Союз молдавский ансамбль «Флуераш», а с ним и организатор этой поездки – народная артистка СССР Ляля Черная. Николай Михайлович неравнодушен к этой необычайно красивой и талантливой женщине и, конечно, будет ее ждать в своей резиденции. Повар уже замариновал ее любимое блюдо – шашлык по‑карски. Ляля говорит, что она привыкла к мясу «с дымком» в цыганском таборе. Это красивая ложь. Она никогда не жила в таборе.

Ляля… Интересно, знает ли Николай Михайлович, что она стала Лялей Черной только в 1930 году? Она Надя Киселева, дочь беспутного русского офицера-дворянина и православной цыганки из «линейных» цыган, родилась в Нальчике, на моей родине. Линейными эти цыгане назывались потому, что осели здесь во времена русско-кавказской войны, еще когда существовала Кавказская линия вооруженных укреплений. Отец Нади пил, играл в карты и в конце концов исчез, бросив жену и троих детей. В 16 лет Надя убежала в Москву и устроилась в цыганский хор знаменитого ресторана «Яр». Фильм «Последний табор» принес ей известность, и она стала ведущей актрисой цыганского театра «Ромэн». Почти все русские любят цыганщину, и цыганские романсы в ее исполнении никого не оставляли равнодушным. Во время войны она эвакуировалась из Москвы, приехала на родину, поселилась в гостинице «Нальчик», давала концерты на турбазе и в санаториях, превращенных в госпитали, а когда немцы приблизились и к Нальчику, уехала в Ереван. Маленький, в два окна, домик на Советской улице, где она в 15 лет взяла на себя заботу о всей семье – и о матери, и о брате с сестрой, стоит до сих пор. Наверное, Николай Михайлович не знает всего этого… Константин, референт посла, конечно же, знает, но вряд ли скажет послу. Скорее расскажет своему негласному начальнику – генера… тьфу, прости, господи, советнику Медвянику.

Я вспомнил, как на третий день после моего приезда в Индию советник вдруг вызвал меня к себе. Я готовился к переезду в Бомбей, времени было в обрез, я должен был еще получить инструктаж у военного атташе, и этот вызов к «постороннему» советнику был совсем не ко времени. Но советник Медвяник – фигура в посольстве авторитетная, к нему на козе не подъедешь. Я тогда в посольстве был человек новый, со мной никто не рвался делиться закрытой информацией, но я знал, что он представляет какое‑то из секретных ведомств. Дедукция – метод достаточно простой. ГРУ не надо огород городить, у них есть совершенно легальный разведывательный аппарат – военный атташат. Советник Ивашкин – представитель ЦК, секретарь парткома посольства. В капиталистических странах этот пост назывался советник посла, председатель профкома. Остается одно ведомство. Я думал, что он мне передаст какой‑нибудь пакет для своего человека в столице штата Махараштра. Бомбей был пересечением многих неисповедимых путей и тайных троп, овеянный романтическими легендами разведок, как и Танжер, Стамбул, Гонконг. Но зачем ему это – ведь он как пальцем показывал бы этим на своего сотрудника? Оказалось, все дело было в том, что именно на Западном флоте и не было у господина советника этого своего человечка. И без всяких лишних проволочек Федор Алексеевич предложил мне стать его представителем (читай – информатором) в Бомбее. Было видно, однако, что к разговору он подготовился тщательно. И не без посторонней, очень ценной помощи. Он, рассказав мне о моей предполагаемой патриотической миссии, добавил, что и некоторая доля романтики в моем возрасте не помеха. В качестве псевдонима он предложил мне на выбор три фамилии моих знаменитых земляков-летчиков: Ахмедхана Канкошева, Кубати Карданова и Али Байсултанова. Отсюда можно было сделать сразу три вывода: он кое‑что узнал о моей родине – Кабардино-Балкарии (наверняка – от Обозревателя, который баллотировался у нас), знал мою биографию и послужной список – иначе почему все три псевдонима были именами летчиков? По псевдонимам можно было сделать и третий вывод – хоть он и не назвал прямо организацию, которую он представлял, было ясно, что это КГБ. Псевдонимы в ГРУ безличны, они чаще описывают образ жизни или пристрастия человека – Дервиш, Шахматист, Пилигрим, Седой. В КГБ – имя и фамилия. Без отчества. Когда я ответил советнику, что еще не потерял надежду на приглашение в кадры военной разведки, генерал не был разочарован. По крайней мере он не показал этого. Правда, не удержался от колкости: «Бросьте! У вас нет военной специальности, которая могла бы заинтересовать «покупателей» из ГРУ. Язык они хорошо преподают в Военном институте иностранных языков и в Военно-дипломатической академии и за специальность его вообще не считают. А вам уже тридцать…»

Я понял его мысль. Типичную для профессионала-разведчика или контрразведчика. Для них самое ужасное оскорбление – если никто его не пытается завербовать или перевербовать через некоторое время нахождения за рубежом – ни свои, ни чужие. Значит, он не представляет интереса. Либо та информация, которой он располагает, уже имеется у противника (или соперника), либо не подходят его личные качества… Ну да бог с ним, с Федором Алексеевичем. Ему никогда не понять людей, которые не стремятся к карьере или власти, а переводчик, хотя и находится всегда где‑то недалеко от важных персон, но не может быть сам важной птицей. (Знаю только одно исключение – переводчик Суходрев, ставший Чрезвычайным и Полномочным Посланником.) Однако не иметь контактов с КГБ переводчику, постоянно работающему с иностранцами, будь то за границей или на родине, практически невозможно. И сердить столь могущественную организацию, которая в любой момент и без всяких объяснений могла перекрыть мне выезд за рубеж, в мои планы не входило. Два раза я даже выполнял их специальные задания. И оба раза по велению судьбы помогали мне мои близкие.

Как‑то раз приехала в Армению американская выставка – машиностроение для легкой промышленности. Скука. Но в числе сотрудников выставки была одна дама, которая интересовала наши органы. Она совершила в свое время в Ереване тяжкое преступление. Ей тогда пришлось спешно выехать в США – до того, как следствие вышло на нее. КГБ подозревал, что она сделала пластическую операцию и с помощью ЦРУ сменила паспортные данные. Ей надо было срочно забрать в Ереване что‑то, что она не смогла забрать в свое прошлое пребывание в Армении. Что‑то очень важное, что заставило ее организацию идти на такой риск. Арестовать ее было нельзя – документы у нее были в полном порядке. Нужны были отпечатки пальцев. На работе и в ресторане Хэрриет Блэкстон перчаток не снимала. По легенде я должен был под видом посетителя выставки заговорить с ней, перейти на английский якобы для практики и спросить у нее перевод каких‑либо технических терминов, чтобы завязать разговор. А потом, вечером, постучать к ней в номер, посетовать, что у меня в номере почему‑то нет стакана, и попросить у нее стакан – запить лекарство. Меня разместили в шикарном ереванском отеле «Интурист» напротив номера, который занимала госпожа Блэкстон. Вся эта примитивная легенда оказалась ни к чему. Смерив меня холодным взглядом, Хэрриет посоветовала обратиться к дежурной. Вот и все – можно ехать назад, в Тбилиси. Но, на мое счастье, я только повернулся к своей двери, как увидел идущего по коридору Владимира Ворокова с его неизменным оператором Юрием Бусликом и еще одним молодым человеком. Володя – мой двоюродный брат, кинорежиссер и писатель. Что он тогда снимал в Ереване, я не помню, но поселился он по велению судьбы в соседнем номере. Вот это встреча! Мы так хорошо отпраздновали ее, что Хэрриет, проходя на ужин и возвращаясь назад из ресторана, расположенного прямо под центральной площадью Еревана, убедилась в нашей полной непричастности к контрразведке и милиции – из распахнутых дверей раздавались то громкие голоса, то песни, то витиеватые тосты. Володя, общительный, как и все киношники, пригласил ее присоединиться к нам. И она не устояла перед искушением скоротать скучный вечер. Стаканов с ее отпечатками у меня осталась целая коллекция. Спасибо Володе…