Гомо советикус - Александр Зиновьев

– Те гомосеки, которых мне приходилось видеть, все были жуткой мразью. Но если они хотят существовать, пусть существуют.

– Но они хотят большего. Они навязывают себя обществу, привлекают к себе внимание и вовлекают в сферу своих интересов нормальных людей. Общество, повторяю, тоже имеет право защищаться от этой заразы. А вообще говоря, обсуждение проблемы гомосексуализма в терминах демократии есть опошление последней.

– А можно ли наших советских гомосеков считать борцами за права человека?

– А чем они хуже религиозных сектантов?

– И все равно советский строй – дерьмо!

Вести с Родины

Передачу о гомосеках сменила передача о Советском Союзе. Это значит, что здесь отношениям с Москвой придают большое значение. Сбежались все обитатели Пансиона. Смеемся, охаем, ругаемся, узнаем знакомые места. Вот западный журналист берет интервью у «простого рабочего».

«Идиот! – кричат все в один голос. – Это же кагэбэшник, за версту видно!» – «Мы все выглядим как кагэбэшники, – вздыхает Нытик. – Когда вас (это к Энтузиасту) показывали по телевидению, тут все были уверены, что вы – агент КГБ». Потом все же показали московские очереди, сказали о продовольственных затруднениях и о новых арестах. И мы успокоились: все идет нормально. Интересно, стоило на короткое время оторваться от Родины, как уже начинает казаться, что там все пошло по-другому, хотя сам твердо знаешь, что по-другому там не будет никогда и ни при каких обстоятельствах. Чуточку лучше или много хуже, но не по-другому. Причем люди боятся не столько ухудшения в стране, сколько улучшения. И это понятно: если улучшение, эмиграция теряет смысл. Стоит советским властям улучшить положение в стране (к чему они, к нашему счастью, не способны), как настроение в эмиграционной среде резко ухудшится. Единственное, что дает здесь ей духовную опору, – это сознание того, чт(| в Советском Союзе «нечего жрать и сажают пуще прежнего». Второе теперь явно ложно: сажать уже некого. А если в Союзе произойдет радикальное улучшение жизненных условий, на Западе начнется психологическая и идеологическая паника.

Наконец сообщили о повышении цен на продукты питания в Союзе. Какое началось ликование!

Вести на Родину

Пришел Художник, гордый и неприступный: ему удалось выставить несколько своих работ в захудалой галерее. Сомнительно, что кто-то купит их – здесь такого добра своего навалом. А в Москву он напишет так, будто ему устроили выставку в самом Лувре. И его знакомые художники там будут от зависти сохнуть. Писатель тоже описывает свое положение здесь друзьям и родственникам в Москве так, будто он сейчас – в центре мировой литературы. Это ложь. Но попробуй проживи тут без нее. Если бы мне было кому писать в Москве, я бы тоже, надо думать, написал бы ставшее общим штампом признание, что «свобода раскрепощает творческие силы и пробуждает необычайную энергию», изобразил бы свою социологию помойки как вклад в мировую науку.

Социология помойки

Изучение помойки советской эмиграции действительно захватило меня как ученого. По советской эмиграции можно судить о самом советском обществе, породившем эту эмиграцию. Точно так же по отходам человеческой жизни вообще можно с большой степенью точности судить о самих людях и их жизни. Обычную методику наблюдения я обогатил специальными методами. По клочку страницы я научился восстанавливать текст целой страницы, по косвенным намекам научился докапываться до существенных сведений. Для КГБ эта моя методика была бы великим благом. Можно было бы по крайней мере в десять раз сократить траты на собирание и обработку помоечной информации. Кто знает, может быть, именно на этом пути мне суждено вписать мое имя в историю науки. Но в моей памяти возник образ Вдохновителя и развеял мою розовую мечту.

Наши враги

– Твой основной недостаток состоит в том, что ты – прирожденный первооткрыватель, – говорил Вдохновитель. – Между прочим, это хорошо, что таких людей на свете мало.

– А что в этом плохого?

– Если бы таких было много, то от земли давно один пшик остался бы.

– А что в этом плохого?

– Действительно! Я об этом как-то не подумал. Но вернемся на землю. Я думаю, что ты уже извлек урок из своего жизненного опыта здесь и не будешь проявлять этот свой недостаток там. Помни аксиому нашей профессии: агент не творец, а разрушитель.

– Я это знаю. Я ведь думаю обо всем этом просто так, для развлечения.

– Не финти. Меня ведь не проведешь. Я сам еще в худшем положении. Я же вижу сам, что нашему руководству достаточно сделать несколько очень простых ходов, чтобы эту игру выиграть. Выиграть спокойно, бесшумно, без сенсаций. Но я знаю сущность нашей системы и нашего руководства. Они не способны на такие ходы. Если бы я сейчас изложил высшим руко-водителям свой план, доказав его утверждения как теоремы, мне все равно не поверили бы. Еще хуже того: мне просто не дали бы высказаться. Если бы даже все были уверены в моей правоте, мне заткнули бы глотку прежде, чем я начал бы говорить. Потому нам надо хитрить. Надо сначала перехитрить своих, чтобы потом перехитрить чужих. Другого пути, брат, нет.

– Запад нам пока не враг, а поле нашей деятельности, – продолжал Вдохновитель. – Наши враги пока – наше собственное руководство и наши собственные агенты на Западе. Первые не способны подняться на уровень научного понимания действительности и научно обоснованных политических расчетов. Вторые по-советски выполняют наши планы, т.е. халтурят, обманывают, занимаются не тем, создают видимость дела. Вот тебе характерный пример. Из одного западного государства выслали как шпионов сразу несколько десятков наших сотрудников посольства, консульства, торговых представительств и культурных обществ. Сенсация мировая. Гневные статьи. Протесты. Демонстрации перед нашими представительствами. Неслыханная ранее антисоветская кампания. Это то, что лежит на поверхности и бросается в глаза. Наши руководители в панике. Одно секретное совещание за другим. Куча народу потеряла свои посты. Резолюции. Приказы. Инструкции. Одним словом, тоска зеленая. Наша агентура завалила Москву своими сообщениями в том же духе. А что в это время происходило в глубине событий и что можно было обнаружить и оценить лишь средствами науки? А вот что. Немного терпения и несколько малозначащих жестов (например, намек на то, что высшее руководство осуждает поведение некоторых ответственных лиц, и смена этих лиц) – и многие фирмы, сотрудничество с которыми нам было очень важно, подписали бы с нами контракты. Важные особы в государственных и военных учреждениях этой страны дали понять, что они готовы работать на нашу разведку. Но нашу оценку ситуации разгромили, наш проект эффективного использования этой внешне скверной ситуации отклонили, наши агенты на местах повели себя так, что сорвали вербовку упомянутых лиц. Итог – огромный ущерб для нашей страны не только на поверхности исторического процесса, но и в глубине его. Я мог бы привести тебе примеры, когда кажущийся внешний успех был связан с реальными скрытыми потерями. И таких случаев – сотни. Мы изучили их, выработали строгие теории, подтверждаемые фактами и практически не знающие исключений. А как к этому относятся и как используют? Лучше не говорить. Наша операция по подчинению Западной Европы должна проводиться на уровне математически точных расчетов. Как космические полеты. И в принципе может. Но...

Мы – враги

– Но наше положение трагично, – говорил Вдохновитель. – Ты сам не хуже меня знаешь, кто является самым опасным врагом нашего строя: настоящий советский человек, который мог бы свое дело делать лучше других. Он становится опасным для этих других, и они выталкивают его на роль врага всего общественного устройства. Наиболее опасен для советского строя не тот, кто использует удобную ситуацию и вылезает в оппозиционеры, а тот, кто самим обществом вынуждается быть его врагом и насильно выталкивается на эту роль. Сейчас отличить таких настоящих врагов советского строя от мыльных пузырей диссидентства довольно трудно. Но когда эти пузыри лопнут, может быть, кое-что прояснится. Нам надо ухитриться не стать врагами того дела, в которое мы вложили свои души.

Сооружение

Мое Сооружение начали облицовывать какими-то плитами. Они временами сверкают, как зеркала,– временами становятся голубыми, временами – золотистыми. Беспорядочное переплетение блоков и цилиндров обретает строгие формы. Теперь я поражаюсь дерзости архитекторов, решившихся на такие формы. В Москве такое ни за что не разрешили бы.

Допрос

– Как КГБ может использовать вас?

– Скорее всего, никак.

– Почему?

– В силу их внутренних отношений. Им нужна фикция дела, а не реальное дело. И таких, как я, слишком много. Использовать каждого индивидуально невозможно физически.