Япония и японцы. О чем молчат путеводители - Юлия Ковальчук

Оказавшиеся свидетелями этого дефиле прохожие в смущении жались к стенам домов и тихо спрашивали друг друга: «Что ты думаешь об этом?» «Да, странно…» — недвусмысленно отвечали собеседники.

Вот, закончив позировать в кимоно, дамы зашли в здание, и одна из них, проходя мимо нас, громким, по-американски бойко-грубым голосом насмешливо бросила: «So, you guys are next? Well, I tell you that‘s a lot of fun». Как потом выяснилось, грузная дама тридцать восемь лет проработала в госпитале на американской военной базе Йокосука.

Дело было еще и в том, что первая группа «гейш» была намного старше нас, и после того, как на их лица был наложен толстый слой белого грима, все морщины на лицах проявились и стали гораздо заметнее. Эти сетки морщин в сочетании с яркой помадой на необремененных интеллектом, да простит меня Господь, лицах создавали впечатление уникальной несуразности.

Мы с подругой поняли, что надо надевать черное кимоно!

В гримерной

Гримёрная оказалась небольшой комнатой. Деревянные рамы сёдзи были раздвинуты, через открытые окна в комнату проникал весенний ветерок, слабо согреваемый солнышком. Окна выходили прямо на реку, и за рекой напротив стоял ряд невысоких японских домов с черепичными крышами. Прямо у окна яркими и сочными розовыми цветами распустилось персиковое дерево, а рядом росло второе, усеянное спелыми мандаринами. Казалось, кто-то нарочно посадил их рядом для придания особой экзотичности этой композиции.

Вдоль окон стояли длинные зеркала. Нас переодели в хлопчатобумажные халаты юката, которые используются в Японии как неформальная одежда для отдыха. Прическу мне делала невысокая японка лет пятидесяти на вид. У меня возникло приятное ощущение, потому что от нее исходило такое же спокойствие, какое вызывает присутствие пожилой, умудренной опытом женщины в доме. Она забрала мои волосы в пучок и долго пыталась укрепить их на макушке. Справившись с этой задачей, она стала мягкими, но уверенными движениями втирать в мое лицо крем Nivea.

Затем подошла вторая японка, и они вдвоем примерили мне парик. Парик оказался довольно тяжелой конструкцией на металлической основе. Найдя нужный размер, они положили его на полку, а меня начали мазать чем-то белым и масляным. Поверх этого слоя пару минут пудрили мне белым порошком лицо, уши, шею и спину ниже шеи. Затем наступил черед ярко-розовой пудры и ярких карандашей, которыми мне нарисовали эффектные глаза и брови. Японка опустила кисточку в красную помаду и нарисовала мне миниатюрные губы. В какой-то момент у нее дрогнула рука, и линия получилась неровной, пришлось домазать, обобщив форму, и миниатюрные губы стали более заметными.

Кимоно надевали долго. Под самим кимоно оказалось немыслимое количество разного рода одежек. Японки, встав на цыпочки, пытались подняться на высоту нашего роста, отпуская, впрочем, добрые шутки, и искренне улыбались. Наша группа им нравилась больше предыдущей, это было заметно. Похоже, они даже испытывали что-то вроде удовольствия, одевая и накрашивая иностранок.

И все же мы оказались плохими ученицами, например никак не хотели кривить внутрь ноги и подол кимоно держали неправильно. Японкам было смешно. Я обнаружила, что, оказывается, кимоно на самом деле очень длинное и, чтобы можно было в нем передвигаться, его надо особым образом приподнимать, причем так, чтобы узор на подоле смотрелся красиво. То же самое касается рукавов. Наверное, гейши долго учатся передвигаться в таком платье.

В конце концов мы вышли на улицу и оказались под перекрестным огнем фотовспышек. Только потом, рассматривая дома фотографии, я заметила, насколько неумело задрала кимоно, чуть ли не по колено, — неуклюже вышло.

Утро в Ито

Я проснулась рано, с неохотой вылезла из-под футона, оделась потеплее и пошла встречать на море рассвет. Кроме меня на пристани стояли еще несколько человек с фотоаппаратами. Солнце, к сожалению, поднималось не из-за моря, а из-за холма, разрушая тем самым романтичность момента. Дул промозглый ветер. Незнакомый японец все дрессировал и дрессировал свою рыжую собачку, заставляя ее запрыгивать на высокий бетонный бордюр, отделявший сушу от моря. Судя по собаке, она явно поднялась утром исключительно с целью пописать, а не брать препятствия. По сей причине она, наверное, и ругалась по-собачьи на своего хозяина, это было слишком очевидно, чтобы не догадаться. В свою очередь низенький, толстый хозяин, видимо не до конца протрезвевший к шести утра, мечтал, чтобы хоть раз в жизни кто-нибудь его послушался и подчинился его приказам. Он отыгрывался на своей Хатико за постоянные удары судьбы, выкрикивая команды, словно настоящий самурай.

Я ушла подальше от ветра и поспешила в гостиницу, чтоб успеть перед завтраком погреться в онсэн. С утра по дороге вдоль речки бегали японцы; все говорили мне: «Охаё годзаимас», то есть доброе утро. Было очень приятно, все же нет ничего прелестнее дружелюбности маленьких городов!

Проходя мимо того самого Павильона Восточного моря, где накануне нас стилизировали под гейш, я увидела, как с реки плавно взлетела белая цапля и, перелетев на другой берег, села на обвешанное мандаринами дерево. Рассвет окрасил павильон в теплый по колориту цвет, и цапля показалась мне неестественно белой на фоне оранжевых мандаринов и расцветшего рядом персикового дерева.

Вернувшись в гостиницу, я отправилась в онсэн. Там я застала всех постояльцев гостиницы, а она насчитывала десять этажей. В общий онсэн я не пошла, слишком много там было японок с синими детьми, скрюченных бабушек, молодых девушек, и всем им интересно поглазеть на иностранок. Японские дети покрыты ниже спины синими пятнами, а у некоторых они встречаются и на спине. Синева обычно сходит с возрастом, но здесь, в онсэн, возникает ощущение, что все детишки, как один, избиты до синяков. Еще японки тащат с собой на женскую половину мальчиков. Мальчики, внуки или сыновья, уж не знаю, отнюдь не малыши, можно сказать, подростки, поскольку синих пятен на них не наблюдается.

Я ограничилась ванной джакузи, где никого не было, поскольку она была на нейтральной территории и для нее нужен был купальник. Рядом было два массажных кресла, но в одном из них уютно и крепко заснул японец, ну а ко второму, естественно, выстроилась очередь. Причем каждый, кто в ней стоял, делал вид, что он вовсе не ждет в очереди, дабы не подгонять своим нетерпеливым видом клиента.

Гейши Атами

Усевшись поудобнее на скамеечке на втором ярусе, мы стали ждать выступления гейш. На подобное мероприятие я попала впервые. Сидеть, поджав под себя ноги на квадратных подушечках, было традиционно неудобно. Сзади рядочком сидели уже слегка пьяненькие японские дедушки, догоняясь пивком. Они заинтересованно осматривали нас, задавали стандартные вопросы и хвалили наш японский. Все, как всегда.

Поднялся занавес, и заиграли на трехструнных сямисэнах две старушки, третья пела на японском языке, но совершенно непонятно — то ли из-за особой манеры, то ли из-за использования старых грамматических форм.

Где-то за занавесом стучал барабан. Гейши были разного возраста. Самым молодым было, наверное, за двадцать пять, а пожилым за пятьдесят. Танцевали красиво, если бы еще и смысл понимать. Пьяные дедушки все больше и больше возбуждались и к концу выступления, встав на подкашивающиеся ноги, кричали: «Браво, гейши Атами, браво!»

Через какое-то время старички бросились на сцену фотографироваться в обнимку с гейшами. С теми, что помоложе. Гейши сохраняли невозмутимость, но по их виду можно было понять, как они на самом деле относятся к поведению самоуверенных мужчин. Не хотела бы я слышать их шутки. Когда зрители разошлись, мы сели обедать вместе с гейшами.

Напротив меня сидела женщина пятидесяти пяти лет. Она танцевала в белом кимоно, на подоле которого были изображены голубовато-синие морские волны. Есть обэнто, аналогичное нашему, она не стала. Как, впрочем, и некоторые другие ее подруги.

— Придерживаются ли гейши диеты? — поинтересовалась я, поскольку они ничего не стали есть.

— Да нет, посмотри, какие толстые гейши есть, — ответила она, показывая рукой на соседний стол, за которым сидели гейши-музыкантши.

Та, что играла на барабане, и вправду была не худа. А та, что пела песню, гейша лет семидесяти, уже докуривала пятую сигарету. Я спросила молодую гейшу, почему она не ест обэнто. Та, слегка склонив голову, вежливо ответила, что у нее похмелье. Явно врала. Она и ее сестра-двойняшка учились в этой школе уже десять лет. С детства. Гейши перешучивались, держали осанку и красиво двигались. Они смотрели на нас, мы смотрели на них. Встреча культур, наверное.