В тени Петра Великого - Андрей Богданов

Для сравнения следует вспомнить, что отец и сын Долгоруковы контролировали 7 в основном военных приказов, клан Хитрово до смерти 27 марта 1680 г. его главы Богдана Матвеевича держал в руках чуть не все дворцовое ведомство (6 приказов), в то время как могущественнейшие роды как бы не интересовались этим. Одоевские, например, ведали всего двумя приказами, а Голицыны некоторое время одним (Пушкарским), поскольку князь Василий Васильевич интересовался артиллерией.

Ближние люди

По дворцовым разрядам, в которых перечислены участники 39 загородных царских походов, хорошо видно, как менялись личные симпатии Федора Алексеевича. Неизменным и наивысшим его расположением пользовались трое: сравнительно молодые, лично им пожалованные в бояре князья В. В. Голицын и М. г. Ромодановский, бывавшие в ближней свите всякий раз, когда возвращались из дальних походов (по 15 раз), и известный нам И. Б. Хитрово. Старого дядьку князя Ф. Ф. Куракина царь звал с собой часто (13 раз), но год от года все реже.

Это была большая честь, поэтому все знатные роды хоть по разу «отметились» в свите, но редко кто бывал в ней более двух-трех раз. По шесть раз приглашались не замеченные в политических интригах князья И. А. Воротынский и В. Д. Долгоруков, но семь — молодые князья Ю. П. Трубецкой, Н. С. и Ф. С. Урусовы, восемь раз — столь же далекий от придворной борьбы князь С. А. Хованский. Но если последний равномерно приглашался каждый год, то Урусовы попали в царскую компанию только в 1680 г. и стали явными фаворитами: Федор Алексеевич звал их в тот год гораздо чаще других.

Глава клана Урусовых князь Петр Семенович 6 раз появлялся в ближней свите в 1679 г. и столько же — в 1680 г. (итого 12 раз). Это было очень много — даже кравчий с путем Василий Федорович Одоевский, к которому был неизменно расположен государь, приглашался в походы всего 9 раз за все годы. На тот же, 1680 г. приходится охлаждение Федора Алексеевича к ряду деятелей: ни разу не появляются терявший власть боярин И. М. Милославский (до того отмеченный 10 раз), покинувший Сибирский приказ боярин Р. М. Стрешнев (ранее — 9 раз) и весьма возвысившийся в это время боярин князь М. Ю. Долгоруков (ранее — 11 раз). Урусовы, кстати, получили тогда один Пушкарский приказ — не престижный и не доходный. Так что если личные симпатии Федора Алексеевича и были связаны с властолюбием фаворитов, то изредка и слабо.

Не вдаваясь в детали, отмечу, что изучение состава всей царской свиты (до думных дворян) показывает, что с годами сокращается и стабилизируется круг близких Федору Алексеевичу лиц, почти прекращается родственный протекционизм и политические симпатии уступают личной дружбе. Царь сумел отстоять от высшей знати свое время отдыха (хотя и брал в походы дьяков — дела есть дела). Более того, вопреки устоявшейся традиции даже его женитьба не явилась результатом политических интриг!

Федор Алексеевич поступил столь экстравагантно для российских самодержцев и о его женитьбе ходило столько слухов, что удивляюсь, как никто не сказал, что он взял за себя сироту, чтобы не обогащать новых родственников (как было в обычае и чего царь действительно избегал). В любом случае история, лучше всех рассказанная В. Н. Татищевым, заслуживает упоминания. Все началось с участия государя в крестном ходе, что он проделывал постоянно и старательно (впрочем, это была его царская обязанность).[205]

Дело было, видимо, весной или в начале лета 1679 г. — это не важно. Существеннее, что Федор Алексеевич был не вполне сосредоточен на возвышенном (мы уже видели его в монастыре стреляющим из лука и решающим государственные дела). Иначе он не проявил бы жгучего интереса к одной из девиц в толпе зрителей. Как человек решительный, царь не дал чудному видению пропасть — немедля велел одному из постельничих (по Татищеву, это был Иван Максимович Языков) «о ней, кто она такова, обстоятельно осведомиться».

Как извернулся постельничий, тайна велика есть — но доложил государю, что это Агафья Симеоновна, дочь смоленского шляхтича Грушевского, живет сиротой в доме родной тетки, жены думного дьяка Заборовского. Здесь Татищев заблуждается: Семен Иванович Заборовский был пожалован в думные дьяки еще в 1649 г., в думные дворяне — в 1664 г., а с 1677 г. был уже окольничим — разница не малая.[206] Так же историк ошибся, уверяя, что вся интрига была подкопом под Милославского (который пострадал дважды, но за несколько месяцев до и несколько месяцев после событий), и потому, возможно, преувеличивает роль Языкова, выдвинувшегося на первые роли позже: у Федора Алексеевича хватало и других доверенных приближенных.

Как бы то ни было, условно названный Языков в тот же день был отправлен в дом Заборовского, увидел девицу, обстоятельно все разузнал и доложил государю. Оставшаяся неизвестной Татищеву история девицы была проста. Грушевские, как и Заборовские, издавна служили частью в Речи Посполитой, частью в России. Отец Агафьи одно время управлял имениями литовского магната Михаила Паца (известного Федору Алексеевичу политика), затем служил пану Андрею Заборовскому, с помощью его московского родственника переехал в Россию, по обычаю отдав дочь на воспитание более знатному свойственнику, за коего выдал сестру. Ничего подозрительного в истории сей не обнаружив, Федор Алексеевич вскоре велел Заборовскому объявить, «чтоб он ту свою племянницу хранил и без указа замуж не выдавал».

Некоторое время это явное свидетельство о намерениях царя оставалось в тайне: государь размышлял, как подготовить родственников. Царевны-тетки и царевны-сестры, видимо, были в восторге: брату давно пора было жениться, так лучше, если новая царица будет не из какой-либо придворной партии. А вот Милославский действительно мог упереться, но не подозревая происки слишком мелких для него тогда Языкова и А. Т. Лихачева, а имея в виду другую кандидатуру, из которой хотел извлечь личную пользу. Ведь сам Татищев упоминает, что временщик одобрил идею брака, но предложил «иных персон».

Взяв «время уведомиться», Милославский якобы сказал царю по-русски прямо: «Мать ее и она в некоторых непристойностях известны!» Федор Алексеевич впал в великую печаль, кушать перестал, наконец приближенные узнали причину. Языков и Лихачев немедля поехали с царского изволения к Заборовским и предложили лучше сразу сказать правду «о состоянии» невесты, чем рисковать жизнью. Все пригорюнились, «каков стыд о таком деле девице говорить», однако Агафья, «узнав, что напрасная на нее некая клевета причину подает, сказала дяде, что она не стыдится сама оным великим господам истину сказать. И по требованию их выйдя, сказала, чтоб они о ее чести ни коего сомнения не имели и она их в том под потерянием живота своего утверждает!»

Потрясенные откровенностью заявления, посланцы тем не менее поверили и, просияв, бросились к государю. Тот возрадовался, но решил еще раз проверить свои чувства. Выехав на прогулку в Воробьеве, царь прогарцевал мимо двора Заборовских, якобы случайно увидев Агафью в чердачном окошке. Дело было решено. Вскоре, точнее — 18 июля 1680 г., он довольно скромно сыграл свадьбу, уведомив страну о своей радости лаконичной окружной грамотой.[207]

При дворе обычных для таких случаев перестановок не произошло. Правда, Татищев рассказывает, что Федор Алексеевич запретил Милославскому ездить ко двору, и великодушная царица еле упросила супруга простить боярина, «рассудя слабость человеческую». Но однажды Милославский, доставляя по должности своей царице соболей и материи, был застигнут государем в подозрительном темном месте. Царь принял его ношу за личные подарки и разъярился: «Ты прежде непотребной ее поносил, а ныне хочешь дарами свои плутни закрыть!» Милославский был выгнан из дворца в шею и чуть не попал в ссылку, однако дело прояснилось Языковым и Лихачевым, которые почему-то выступили его заступниками. В документах ничего даже косвенно подтверждающего это не отмечено, и скорее всего, Татищев передает еще одну романтическую легенду.[208]

Производства в чины и раздачи наград в честь свадьбы не было. 11 июля 1681 г. Федор Алексеевич объявил стране о рождении царицей Агафьей Симеоновной царевича Илии Федоровича (№ 877 — первым, как и о браке, известив В. В. Голицына), а уже 14-го числа разослал необычно подробную грамоту о смерти и погребении своей супруги, на котором не присутствовал в горести (№ 878). Напрасно Сильвестр Медведев спешно переделывал радостную поэму, чтобы почтить одного царевича Илию — утром в четверг 21 июля младенец скончался; государь был в походе, поэтому погребение состоялось только в субботу.[209] Для Федора Алексеевича характерно, что именно теперь он проявил -свою благодарность С. И. Заборовскому: 20 июля тот был произведен в бояре (незадолго до кончины), 15 августа его родич Сергей Матвеевич был пожалован в думные дворяне, а на следующий день И. М. Языков — в окольничие (боярином он стал позднее).