Высшее общество - Бертон Уол

Последнее, что она запомнила, это толпу изумленных полицейских вокруг цветного дворецкого, который подбрасывал вверх стаканы, а Баббер разносил их один за другим из своего сорок пятого калибра с перламутровой ручкой.

– Давай! – кричал Баббер. – БАХ! – Давай! – БАХ! Несмотря на грохот, она уснула.

Проснувшись, она увидела перед собой овечьи глаза или что-то в этом духе. Она не очень поняла. Она снова закрыла глаза в надежде, что овца уйдет, но что-то ее смущало в этом овечьем взгляде, и она взглянула еще раз. Какое облегчение! Овец было много, и все безобидные, потому что они паслись на большом гобелене. Там был еще полуодетый юноша, который играл на чем-то вроде флейты для совершенно раздетой женщины, которая как будто спала, хотя вокруг ее крупного розового тела резвились упитанные карапузы числом двенадцать или более того. Мысленно обращаясь к спящей женщине, она сказала:

– Лентяйка ты, плохая мать.

– Так получилось. Я не хотела ребенка. Мне вообще не следовало его заводить!

Крайне удивленная, Сибил резко приподнялась. Она лежала в плетеном шезлонге, а рядом с ней сидела Консуэла Коул. Судя по ее расстроенному лицу, она все слышала.

– Я не хотела… – сказала Сибил. – Я только…

– Ничего, дорогая, ничего, – ответила Консуэла, решив быть снисходительной. – Тебе лучше?

Сибил что-то невнятно пробормотала. Сознание вернулось к ней так неожиданно, что она никак не могла понять, что к чему. Привстав, она увидела, что на ней мужской свитер, на несколько размеров больше, чем ей требовалось, и ужасно колкий. Меховая накидка закрывала ей ноги, а под накидкой она была голая.

Все это – то, что она была голая, бог знает сколько времени без сознания, и что рядом сидела Консуэла – ужаснуло ее.

– Кто… – спросила она Консуэлу, – как я сюда попала?

Та не сразу ответила. Отвернувшись от Сибил, она наблюдала за мужчиной, который разрисовывал женщину. То есть буквально накладывал краски на ее белое тело, покрытое гусиной кожей – Сибил точно увидела гусиную кожу, хотя и на расстоянии футов в пятнадцать.

– Это мы тебя принесли, дорогая, – ответила Консуэла, не поворачивая головы, – так что не волнуйся. Никто не воспользовался твоей беспомощностью.

Она сказала это с таким очевидным презрением, что Сибил даже стало не по себе.

Сибил уставилась на разрисовываемую девушку, которая совершенно не реагировала на холодную кисть и лежала спокойно, с отрешенным лицом.

Тут Сибил поняла, что это Анетта Фрай и что она тоже в наркотическом состоянии – она не могла двинуть ни рукой, ни ногой, и даже дыхание у нее было ровное и замедленное.

С трудом оторвав глаза от девушки, Сибил почувствовала, что в комнате стоит тяжелый сладковатый дух жженого опиума. На полу и диванах валялись раздетые люди, почти все совершенно неподвижные. Кого-то из них она узнала. Из клубка трех тел – это были Вера, Тико и еще кто-то, – поднялась рука, опустилась, и громко прозвучал голос Мэгги Корвин:

– Дорогой… – А дальше было непонятно.

Сибил прогнулась, потянула свитер вниз и стала молиться:

– Аве Мария, благодатная…

– Перестань, сделай одолжение, – раздраженно сказала Консуэла, резко повернувшись к ней, и снова вернулась к созерцанию художника за работой.

– Что здесь происходит, черт возьми… – закричала было Сибил, но Консуэла так на нее шикнула, что она закрыла рот. А потом сказала шепотом:

– Не знаю, как вы, а я намерена немедленно уйти.

– Не смеши! – отрывисто ответила Консуэла. – Какая невоспитанность! А выйти отсюда нельзя. Андрэ запер двери, а слуги спят. Все ключи у него.

– Невоспитанность! – поразилась Сибил. – Невоспитанность! – приглушенно вскрикнула она.

– Я тебя охраняла, – сказала Консуэла, – а ты мне платишь такой неблагодарностью. По-твоему, я – плохая мать, но ведь по отношению к тебе я очень хорошая свекровь.

Она помолчала и добавила:

– Все злы на меня за то, что я тебя сюда привела. Ты вела себя так отвратительно… Но я настояла на том, чтобы исполнить свой долг… По отношению к сыну.

– За-за-зачем? – выдохнула Сибил.

– Что зачем?

– За-за-зачем в-вы п-п-принесли меня с-сюда?

– Затем, что Баббер Кэнфилд решил захватить всех в Кортину на самолете, вот зачем. Если они не разобьются в горах, то все равно замерзнут до смерти. А мне не хочется, чтобы ты вернулась к Ходдингу с воспалением легких.

– А, – сказала Сибил.

Снова растянувшись в шезлонге, уставила взгляд на Консуэлу, которая не обращала на нее внимания. Наконец, умеряя дрожь в голосе, она тихо сказала:

– Спасибо, Консуэла. Я тронута.

Не оборачиваясь, Консуэла погладила ее по ноге. Сибил стоило большого труда лежать спокойно, хотя Консуэла продолжала с отсутствующим видом поглаживать ее ногу под накидкой. Ей не хотелось обижать Консуэлу.

– Консуэла… – сказала Сибил.

– Да, дорогая.

Консуэла с улыбкой развернулась к ней, и рука ее поползла вверх, не оставляя никаких сомнений относительно ее намерений. Глаза у нее заблестели, а улыбка красила, молодила ее. Теплое чувство к ней захлестнуло Сибил, это было ново и неожиданно. А потом, почувствовав, что помимо своей воли отвечает на ласки Консуэлы, она громко разрыдалась.

– Пожалуйста, – попросила она прерывающимся голосом, – мне надо выбраться отсюда. Пожалуйста.

Консуэла замерла и отодвинулась.

– Я же сказала, что нас закрыл Андрэ.

– Где он?

– Там, – сказала Консуэла, показав на стол, установленный на козлах за мольбертом.

И Сибил увидела, что там действительно были не только кисти и краски, а еще что-то. Там лежал Андрэ Готтесман, голый, если не считать полотенца на бедрах, которое служило художнику палитрой.

Собравшись с духом и не обращая внимания на то, что грязные слезы текут у нее по щекам, Сибил встала, подошла к столу и склонилась над Готтесманом.

– Пожалуйста, объясните, как мне отсюда выбраться. Мне надо домой.

Тот с трудом открыл ничего не видящие глаза. Это было так страшно, что Сибил решила про себя: «Ну, все. Сейчас прибьет».

И тут же поняла, что это не взгляд убийцы, а просто человека, который не может понять, где он. Он промычал нечто извинительным тоном, произнес «очень приятно» и опустил ей на ладонь тяжелый медный ключ.

Не обращая на нее ни малейшего внимания, художник продолжал рисовать овощи – флорентийская школа – на ягодицах Анетты Фрай. Конечно, это был не самый подходящий холст, да и недостаточно натянутый, и работа требовала полного сосредоточения.

Передвигаясь на носках, натягивая свитер на бедра, Сибил осторожно передвигалась меж поверженных тел. Вдруг кто-то схватил ее за лодыжку, и Сибил похолодела.

Тут она услышала голос Мэгги Корвин:

– Потом поговорим, крошка, будем кино снимать. Ты довольна?

Сибил попыталась освободиться и чуть не упала, когда Мэгги отпустила ее.

Вскоре она спускалась по неосвещенной лестнице, переступая босыми ногами по холодным сырым ступеням. А потом она с удивлением обнаружила себя на булыжной мостовой и припустила бегом. Отблеск зари ложился на камни, в воздухе стоял туман. Она подумала, что день обещает быть теплым, и вдруг увидела, что сейчас столкнется с каким-то мужчиной. Как только она убедилась, что это был полицейский, она старательно произнесла:

– Американа, палаццо Коул.

И в последний раз за эту ночь она стоически погрузилась в бессознательное состояние, которое было неотвратимо, как смерть.

Она проснулась в пять пополудни. Служанка сказала ей, что регата уже закончилась. Это было очень красиво, там были лодки всех размеров, разыгрывались призы на гондолах, парных двойках, каноэ и все такое прочее. Ярко светило солнце, а кардинал освятил всю регату. Служанка попыталась объяснить все это Сибил на своем неуверенном английском, но та была слишком расстроена, чтобы следить за рассказом. Она поняла только, что регата закончилась и что у нее уже не было причин оставаться в Венеции.

Приняв ванну, она сразу позвонила Ходдингу и сказала, что возвращается домой. А потом попробовала попрощаться с Консуэлой, смутно понимая, что это надо сделать. Она совершенно не представляла, что ей скажет.

К счастью, Вера в пеньюаре перехватила ее у дверей Консуэлы, как взъерошенный цербер. Она объяснила, что Консуэла вернулась домой несколько часов назад и сейчас была в кислородной маске. Брови Сибил поползли вверх, и Вера успокоила ее. Ничего, мол, страшного. Консуэла часто проводила день после вечеринки в кислородной маске.

Сибил промямлила что-то насчет того, что спешит на самолет, и попыталась уйти, но Вера, похоже, настроилась на разговор. Она взяла Сибил под руку и увязалась с ней.

– Надеюсь, – спросила она, – вас не очень удивило то, что вы увидели ночью?

– Удивило? – переспросила Сибил. – Ведь я даже не помню, что было… почти ничего не помню.

Это была ложь, и губы у нее дрогнули. Вера сделала вид, что ничего не заметила.